Читать интересную книгу Война: ускоренная жизнь - Константин Сомов

Но над кассой кинотеатра висела дощечка с надписью, которая сначала рассердила, а потом умилила капитана как одна из примет желанного мирного бытия: «Все билеты проданы». Он собирался уйти, когда к нему обратилась довольно молодая и весьма миловидная женщина:

— Я рада, что могу помочь офицеру-фронтовику. У меня как раз случайно лишний билетик.

— Муж не смог пойти? — спросил капитан.

— Муж на фронте, — ответила женщина. — Подругу оставили на заводе на вторую смену.

Капитан поблагодарил, заплатил за билет, и они, мило беседуя, посмотрели «Знак зеро», после чего женщина попросила проводить ее до дома. Ничего предосудительного капитан в этом не увидел, как и в том, что она пригласила его на чашку кофе. Значит, хочет послушать рассказы о фронте, где сейчас сражается ее муж.

Но, приведя его в свою комнату, женщина варить кофе не стала, а быстро разделась и легла на диван, причем глаза ее спрашивали: почему он, чудак, не поступает так же?

Капитан расстегнул ремень, зажал его в правой руке (в разных вариантах этой истории он брал ремень то за пряжку, то за свободный конец, чтобы пряжка сыграла главную роль в сюжете) и стал учить женщину, приговаривая:

— Это — от меня. А это — от твоего мужа. А это — коллективно от всех мужей-фронтовиков.

И будто бы после этого он надел ремень и ушел.

Про добродетельную офицерскую жену

Когда майор Н. был направлен с каким-то заданием из действующей армии в глубокий тыл, у него возникла неожиданная возможность заскочить на несколько часов в родной город М., где осталась его молодая жена.

В М. он прибыл ночью и сразу же поспешил по знакомым с детства улицам домой. Он почти бежал и не заметил, как оказался у дверей своей квартиры. Майор позвонил. Двери не открывались. Тогда он стал стучать. За дверями была полная тишина. «Значит, у нее ночная работа», — подумал майор и, грустный, присел на ступеньки лестницы.

Вдруг он вспомнил: у него же есть ключ от квартиры, который заставила его взять с собою на фронт жена! Майор вытряхнул все из полевой сумки — ключ оказался на самом дне, под шомполом от пистолета, бритвенным прибором и штопором. С волнением вставил майор ключ в замочную скважину и отворил двери. В то же мгновение в передней вспыхнул свет. На майора смотрела насмерть перепуганная, дрожащая, в ночной рубашке жена.

— Ваня, это ты? — закричала она и повисла рыдая у него на шее.

Нет сомнений, что майор был бы очень растроган, если бы не заметил, что на вешалке рядом с пальто жены висит новенькая шинель с узкими погончиками. Он снял жену с шеи и шагнул к спальне.

— Что ты, что ты, Ваня! — попыталась удержать его жена. — Ваня, ты не то подумал!..

Но он был уже в комнате. То, что он здесь увидел, лишило его последних остатков рассудительности: в постели, натянув на голову одеяло, лежал человек. Майор вытащил пистолет из кобуры.

Жена поняла, что никакие объяснения и мольбы его уже не остановят. Тогда, в том мгновенном прозрении, которое приходит в минуты смертельной опасности, она сделала единственное, что могло спасти лежащего в постели человека: сдернула с его ног одеяло.

— Ради бога, извини меня, — сказал майор, — и попроси за меня извинения у подруги.

И будто бы потом подруга жены долго не хотела открыть лицо. Впрочем, этому можно поверить: знакомство началось не совсем обычно».

А вот еще, и тоже о войне, любви, преданности, вдребезги — одной серенькой бумажкой — разбитой судьбе и преждевременно, не в бою или плену, оборванной жизни.

«Письмо и.о. командира 10 ОШБ майора Назарова Гаврилово-Посадскому городскому военному комиссариату Ивановской области

10 мая 1945 г.

Прошу срочно возвратить извещение о смерти, высланное нами ошибочно 4.5.45 г. за исходящим № 02 635 на якобы погибшего в боях 30.4.45 г. северо-западнее Берлина рядового Шахова Семена Васильевича для объявления его жене Шаховой Лидии Константиновне, проживающей по адресу: Ивановская обл., г. Гаврилово-Посад, ул. Советская, д. 21,

Как выяснилось только сейчас, Шахов С.В. не погиб в боях 30.4.45 г., а был ранен и отправлен в тыловой госпиталь. Дальнейшая его судьба нам неизвестна, и никакими данными о его смерти мы не располагаем.

Прошу высланное ошибочное извещение о гибели № 02 635 от 4.5.45 г. считать недействительным и возвратить его без промедления».

«Майору Назарову от Гаврилово-Посадского военного комиссариата.

Высланное Вами ошибочное извещение № 02 635 от 4.5.45 г. о гибели рядового Шахова С.В. было получено военкоматом 12 мая и 14 мая вручено его жене Шаховой Л.К.

Спустя четверо суток, 18 мая, гр-ка Шахова в результате нервного потрясения по малодушию покончила жизнь самоубийством.

Для сведения сообщаю, что 23 мая в ее адрес пришло письмо от самого Шахова С.В., который после ранения был эвакуирован в тыл и находится на излечении в госпитале в гор. Саратове.

Ошибочно высланное Вами извещение № 02 635 от 4.5.45 г. возвращаю».

Гримасы войны

Война закончилась, но зловонное дыхание ее еще долго висело в воздухе, отравляя души людей, калеча их судьбы, как это произошло с семьей Шаховых, да и не только с ней. Нелегкая доля выпала в личном плане многим женщинам-фронтовичкам и тем девушкам и молодым женщинам, которые были угнаны на работы в Германию и вернулись домой уже после войны.

Одна из женщин-фронтовичек, снайпер, на счету которой были десятки убитых фашистов, рассказывала белорусской писательнице Светлане Алексиевич, что когда она вернулась домой с фронта с двумя орденами Славы и другими боевыми наградами, мать со слезами на глазах попросила ее не жить в семье. Сказала: «У тебя две сестры на выданье, дочка, кто их возьмет, если ты с нами будешь. Скажут люди, чему такая их научит, со всеми мужиками подряд гулять!» И та ушла из дома, стала жить самостоятельно.

Вот еще несколько подобных воспоминаний из книги Светланы Алексиевич «У войны не женское лицо».

Нина Вишевская, санинструктор: «Моя подруга. Не буду называть ее фамилию, вдруг обидится. Военфельдшер. Трижды ранена. Кончилась война, поступила в медицинский институт. Никого из родных она не нашла, все погибли. Страшно бедствовала, мыла по ночам подъезды, чтобы прокормиться. Но никому не признавалась, что инвалид войны и имеет льготы, все документы порвала. Я спрашиваю: «Зачем ты порвала?» Она плачет: «А кто бы меня замуж взял?»

Екатерина Санникова, сержант, стрелок: «После войны я жила в коммунальной квартире. Соседки все были с мужьями, обижали меня. Издевались: «Ха-ха-а. Расскажи, как ты там б. с мужиками» В мою кастрюлю с картошкой уксуса нальют. Всыпят ложку соли. Ха-ха-а.

Демобилизовался из армии мой командир. Приехал ко мне, и мы поженились. Записались в загсе, и все. Без свадьбы. А через год он ушел к другой женщине, заведующей нашей фабричной столовой: «От нее духами пахнет, а от тебя тянет сапогами и портянками». Так и живу одна. Никого у меня нет на всем белом свете».

Нина Михай, старший сержант, медсестра: «У нас — комбат и медсестра Люба Силина. Они любили друг друга! Это все видели. Он шел в бой, и она. Говорила, что не простит себе, если он погибнет не на ее глазах, и она не увидит его в последнюю минуту. «Пусть, — хотела, — нас вместе убьют. Одним снарядом накроет». Умирать они собирались вместе или вместе жить.

Наша любовь не делилась на сегодня и на завтра, а было только — сегодня. Каждый знал, что ты любишь сейчас, а через минуту или тебя или этого человека может не быть. На войне все происходило быстрее: и жизнь, и смерть. За несколько лет мы прожили там целую жизнь. Я никогда никому не могла это объяснить. Там — другое время.

В одном бою комбата тяжело ранило, а Любу легко, чуть царапнуло в плечо. И его отправляют в тыл, а она остается. Она уже беременная, и он ей дал письмо: «Езжай к моим родителям. Что бы со мной ни случилось, ты моя жена. И у нас будет наш сын или наша дочь».

Потом Люба мне написала: его родители не приняли ее, и ребенка не признали. А комбат погиб.

Много лет собиралась. Хотела съездить к ней в гости, но так и не получилось. Мы были закадычные подружки. Но далеко ехать — на Алтай. А недавно пришло письмо, что она умерла. Теперь ее сын меня зовет к ней на могилку»

В 1954 году Константин Симонов написал стихотворение, в котором будто бы рассказал о судьбе Любови Силиной — надо полагать, такая была не одна. Стихотворение это так и называется

Сын

Был он немолодой, но бравый;Шел под пули без долгих сборов,Наводил мосты, переправы,Ни на шаг от своих саперов;И погиб под самым БерлиномНа последнем на поле минном,Не простясь со своей подругой,Не узнал, что родит ему сына.И осталась жена в Тамбове.И осталась в полку саперомТа, что стала его любовьюВ сорок первом, от горя черном;Та, что думала без загада:Как там в будущем с ней решится?Но войну всю прошла с ним рядом,Не пугаясь жизни лишиться…Получает жена полковникаСвою пенсию за покойника;Старший сын работает сам уже,Даже дочь уже год как замужем…Но живет еще где-то женщина,Что звалась фронтовой женой.Не обещано, не завещаноНичего только ей одной.Только ей одной да мальчишке,Что читает первые книжки,Что с трудом одет без заплатокНа ее, медсестры, зарплату.Иногда об отце он слышит,Что был добрый, храбрый, упрямый,Но фамилии его не пишетНа тетрадках, купленных мамой.Он имеет сестру и брата,Ну а что ему в том добра-то?Он подарков у них не просит,Только маму пусть не поносят.Даже пусть она виноватаПеред кем-то, в чем-то, когда-то,Но какой ханжа озабоченНадавать ребенку пощечин?Сплетней душу ему не троньте!Мальчик вправе спокойно знать,Что отец его пал на фронтеИ два раза ранена мать.Есть над койкой его на коврикеСнимок одерской переправы,Где с покойным отцом полковникомМама рядом стоит по праву.Не забывшая, не замужняя,Никому другому не нужная,Она молча несет свою муку.Поцелуй, как встретишь, ей руку!

Современному человеку, наверное, не дано все же понять, что это было. Как менялось отношение человека к жизни, и насколько острее он начинал воспринимать ее, когда в одно мгновение становилось ясно — завтра для него может и не наступить.