Мое родное сердечко, моя маленькая крошка Тамара Ивановна, мама, Наташа, Шура, Валя, Аркадий.
О мне не тужите. За честь, свободу и независимость умереть не жалко. Живите дружно, про меня не забывайте. Родная, береги нашу крошку, это единственное, что напомнит обо мне, пусть она заменит меня.
Когда получишь эти последние слова, написанные мною, ты свободна, но прошу одно, родная, воспитай Тамару и не обижай ее, помни, что она не найдет себе отца. Как тяжела мысль, что моя дочь, моя жизнь, испытает судьбу своего отца. Береги ее и люби, как любил ее я. Как тяжела мысль, что я не увижу вас больше.
Прощайте. Крепко целую.
Навсегда твой друг жизни Ваня».
Преданность и предательство
За минуту до смерти, в треугольном конверте
Пулевое ранение я получил…
Вл. Высоцкий
Долгая и страшная война отличалась от других тем, что коснулась близко буквально всех наших соотечественников и стала испытанием на прочность не только в верности своей Родине и народу, но и любви. Естественно, что как и в мирное время, дело не обходилось без измен, вот только заканчивались они зачастую для мужчин не банальным запоем, а винтовочным или револьверным выстрелом. Больно уж нервы были на пределе в окопной жизни, да и оружие всегда под рукой.
Ленинградский ополченец, а затем боец сформированной в Бийске 372-й стрелковой дивизии Виктор Залгаллер вспоминает, как покончил с собой незнакомый солдат: «Винтовка во рту. Сапог снят. Записка жене: «Ты сама, стерва, этого хотела».
Сам Залгаллер тоже получил известие об измене жены. Писала его мать: «У Нины нет сил написать. Она ждет ребенка».
«Порвал красноармейскую книжку. Попросил писаря выдать новую с новым словом — «холостой». Жене написал: «Ребенку нужен отец. Посылаю заявление о разводе. Используй, если заявление тебе понадобится».
В тот вечер я впервые пошел к другой женщине. Противно. Пахнет селедкой. Уходя, спросил в полутьме: «Я тут чужие сапоги не надену?»
С товарищем Залгаллера солдатом по фамилии Тихонов произошла подобная история. Он тоже ленинградец, сумел побывать дома (фронт проходил совсем недалеко от города. — Авт.). По возвращении сказал Виктору:
— Жена скурвилась. Официанткой в Смольном была. Сытее других. Завела лейтенанта. Я ей рожу набил, посуду, шкаф — побил, одежду порезал. Будет знать. А детей увел к тетке.
В 1943 году во время одной из своих многочисленных командировок на фронт Константин Симонов по просьбе офицеров стрелкового полка написал стихотворение «Открытое письмо. Женщине из г. Вичуга». Оно было опубликовано в центральной прессе и получило большой резонанс. Сегодня это стихотворение за давностью лет уже мало кому знакомо, наверняка давно не переиздавалось, а потому хочется привести здесь отрывок из него.
«….Вы написали, что уж год,Как вы знакомы с новым мужем,А старый, если и придет,Вам будет все равно не нужен.Что вы не знаете беды,Живете хорошо. И кстати,Теперь вам никакой нуждыНет в лейтенантском аттестате.Чтоб писем он от вас не ждалИ вас не утруждал бы снова…Вот именно: «не утруждал…»Вы побольней искали слова.И все. И больше ничего,Мы перечли их терпеливо.Все те слова, что для негоВ разлуки час в душе нашли вы.«Не утруждай», «муж», «аттестат…»Да где ж вы душу потеряли?Ведь он же был солдат, солдат!Ведь мы за вас с ним умирали.Я не хочу судьею быть —Не все разлуку побеждают,Не все способны век любить —К несчастью, в жизни все бывает.Но как могли вы, не пойму,Стать, не страшась, причиной смерти,Так равнодушно вдруг чумуНа фронт отправить нам в конверте?Какой холодною рукойВы на письмо клеили марки…Какой палаческий покойБыл в строчках без одной помарки!Ну хорошо, пусть нелюбим,Пускай он больше вам не нужен,Пусть жить вы будете с другим,Бог с ним там, с мужем ли, не с мужем.Но ведь солдат не виноватВ том, что он отпуска не знает,Что третий год себя подряд,Вас защищая, утруждает.Что ж, написать вы не смоглиПусть горьких слов, но благородных.В своей душе их не нашли —Так заняли бы где угодно.В отчизне нашей, к счастью, естьНемало женских душ высоких,Они б вам оказали честь —Вам написали б эти строки;Они б за вас слова нашли,Чтоб облегчить тоску чужую.От нас поклон им до земли,Поклон за душу их большую.Не вам, а женщинам другим,От нас оторженным войною,О вас мы написать хотим,Пусть знают — вы тому виною,Что их мужья на фронте тут,Подчас в душе борясь с собою,С невольною тревогой ждутИз дома писем перед боем.Мы ваше не к добру прочли,Теперь нас втайне горечь мучит:А вдруг не вы одна смогли.Вдруг кто-нибудь еще получит?На суд далеких жен своихМы вас пошлем. Вы клеветалиНа них. Вы усомниться в нихНам на минуту повод дали.Пускай поставят нам в вину,Что душу птичью вы скрывали,Что вы за женщину, жену,Себя так долго выдавали.А бывший муж ваш — он убит.Все хорошо. Живите с новым.Уж мертвый вас не оскорбитВ письме давно не нужным словом.Живите, не боясь, вины,Он не напишет, не ответитИ, в город возвратясь с войны,С другим вас под руку не встретит.Лишь за одно еще проститьПридется вам его — за то, что,Наверно, с месяц приноситьЕще вам будет письма почта.Уж ничего не сделать тут —Письмо медлительнее пули.К вам письма в сентябре придут,А он убит еще в июле.О вас там каждая строка,Вам это, верно, неприятно —Так я от имени полкаБеру его слова обратно.Примите же в конце от насПрезренье наше на прощанье.Не уважающие васПокойного однополчане».
Но письмо женщины из города Вичуга, судя по всему — просто «цветочки» по сравнению с тем, которое было отправлено через два дня после окончания войны из Читы в Германию майору И.Ф. Худякину.
«11 мая 1945 г., г. Чита.
Худякин!
Я к тебе обращаюсь по фамилии, чтобы сразу все поставить на место.
Ты воевал, и я, как настоящая патриотка, проявляла к тебе большую чуткость и многое умалчивала, но теперь война закончена, и ты должен знать всю правду. Прими ее как подобает коммунисту-фронтовику: мужественно и с достоинством.
Еще полтора года назад я встретила человека, которого полюбила единственной огромной любовью, и уже больше года он является моим мужем. Он военный, подполковник, но не тыловая крыса, как наверняка ты подумаешь, а воевал, был трижды ранен и награжден орденом и медалью. Он выше тебя ростом и крупнее всеми другими размерами. Если ты был ниже меня, то он выше на полголовы. Посылаю тебе нашу фотографию, чтобы ты мог его себе представить и понять, как замечательно мы выглядим рядом и какой ты, извини за откровенность, плюгавец по сравнению с ним. Посмотри и заруби себе на носу, что обратного хода быть не может. Даже если бы ты вывернулся наизнанку, я к тебе все равно никогда бы не вернулась.
Встретив его, я поняла, что тебя-то никогда не любила, а всего лишь терпела. Просто встретились, сошлись и жили вроде как люди, и не ссорились, но не в радость все это было, во всяком случае мне. Однако вида я не подавала, терпела, и ты должен это оценить. Обязана тебе сказать как на духу, что как мужчина ты меня никогда не устраивал, и, чтобы не болеть по-женски, мне приходилось тебе изменять еще до войны, и все это было отвратительно, я сама себя стыдилась и чувствовала плохой.
Что же касается дочери, то заявляю тебе со всей ответственностью, что ты к ней не имеешь никакого отношения. Кто ее отец — это знаю только я, он же сам на нее никогда не претендовал и, более того, даже не знает о ее существовании. Как понимаешь, это мое письменное заявление освобождает тебя от обязанности выплачивать алименты. Мною сегодня подано заявление в райвоенкомат, и аттестат, по которому я получала от тебя деньги, в ближайшие дни будет возвращен в часть, где ты находишься.
Все твои книги, институтские записи и личные документы я до конца недели отправлю багажом твоей сестре, чтобы ты больше никогда у нас не появлялся. Наташа с двух лет приучена называть моего нового мужа папой, о тебе она не знает, и не смей ее травмировать своим появлением. Ты должен твердо понять: ни для меня, ни для нее ты больше ни в каком качестве не существуешь.