Читать интересную книгу Могикане Парижа - Александр Дюма

Этот так прямо высказанный дифирамб ее красоте и происхождению заставил девушку вспыхнуть.

Тщеславие старухи было тоже польщено, и она взглянула на художника весьма милостиво.

– В таком случае, – сказала она с любезностью, которой почти нельзя было ожидать при ее высокомерии, – теперь нам остается только назначить час и дать вам наш адрес.

– Час соблаговолите избрать сами, – ответил Петрюс с той вежливостью и предупредительностью, к какой его обязывала перемена в ее тоне, – а что касается адреса княжны Ламот Гудан, то каждый знает, что ее дворец стоит на улице Плюме напротив отеля Монтморен и рядом с отелем графа Абриаля.

– Хорошо, значит, завтра в двенадцать часов, – проговорила девушка и снова покраснела.

– Завтра в двенадцать часов я буду к вашим услугам, – ответил Петрюс с низким поклоном.

Дамы уселись в карету и уехали, а Петрюс пошел в мастерскую.

От природы он был человек безукоризненно честный, но это нисколько не помешало ему солгать девице Ламот Гудан самым наглым образом.

Он сказал, что никто не может не знать адрес дворца Ламот Гуданов, а, между тем, сам совершенно не знал этого всего два месяца тому назад.

Мало кто из парижан, за исключением обитателей предместий Сен-Жака и Сен-Жермена, знает ту часть бульвара, которая идет от Гренельской заставы до вокзала и, таким образом, тянется по левому берегу Сены к югу. Это пространство засажено четырьмя рядами деревьев и устлано дерном, и для человека, желающего предаться одиноким размышлениям или вдвоем побродить по тенистым аллеям, оно представляет самый подходящий уголок.

Некоторые женщины, не любящие показываться на публичных гуляньях и выходящие из своего затворни чества только в церковь, были прельщены этим уединением и приходили сюда летними вечерами подышать чистым воздухом, и перед юношами, забирающимися сюда с книгами, как бесплотные тени, проносились пре лестные фигуры знатных обитательниц Сен-Жермена.

К числу этих женщин, и притом к прелестнейшим из них, принадлежала та самая девушка, которую мы уже два раза встречали в течение этого рассказа: в первый раз у постели Кармелиты, во второй – в доме, где жил Петрюс, а именно девица Регина де Ламот Гудан, дочь маршала Бернара Ламота Гудана.

Петрюс увидел ее в первый раз за шесть месяцев перед ее приездом к нему с заказом. Это было в один из пре красных летних вечеров.

Петрюс одиноко брел по дороге, усаженной четырьмя рядами деревьев, и, глядя на горизонт в стороне бульвара Инвалидов, любовался красками солнечного заката. Вдруг в конце аллеи появились две верховые фигуры, несшиеся, очевидно, наперегонки.

Петрюс посторонился, чтобы пропустить их; но как быстро ни пронеслись они мимо него, он все-таки успел рассмотреть их лица.

Девушка, созданная по образу Дианы-охотницы, была одета в амазонку цвета небеленого полотна. На голове у нее была серая шляпа, сзади которой развевалась зеленая вуаль. Во всей фигуре было нечто, напоминающее прекрасную Диану Вернон, созданную для всеобщего восторга воображением Вальтера Скотта, и чудную Эдмею, которую так неподражаемо изобразила Жорж Санд.

Гордая поза, в которой она сидела на своем резвом черном коне, и властная энергия, с которой она им управляла, с первого взгляда обнаруживали в ней искусную наездницу, а разговор, который она поддерживала со своим кавалером, несмотря на бешеный галоп, доказывал, что она и смела, и способна на большое самообладание.

Спутником ее был старик лет шестидесяти или шести десяти пяти, плотный, величавый, одетый в верховой костюм из зеленого сукна, в белые лосины и глянцевитые французские сапоги. На голове у него была большая черная войлочная шляпа, из-под которой развевались волосы, напоминающие своей стрижкой моду времен Дирек тории. Даже и не глядя на несколько разноцветных лен точек в петлицах его казакина, можно было с первого взгляда догадаться, к какому классу общества он принадлежал. Густые брови, жесткие усы, спускавшиеся ниже подбородка, и несколько резкое выражение лица обличали привычку повелевать, в нем сразу можно было при знать одно из тогдашних военных светил.

Они пронеслись мимо Петрюса, как легкое видение, и если бы через полчаса не возвратились снова, он мог бы остаться в уверенности, что видел призрак прекрасной средневековой владелицы замка, которая спешила об ратно в склеп своих предков в сопровождении отца или какого-нибудь престарелого паладина.

Петрюс вернулся домой и сел за работу; но работа – женщина ревнивая и не допускает человека до себя, если он подходит к ней с челом, еще пылающим от лобзаний соперницы.

На этот раз соперницей работы являлась встреча Петрюса с незнакомкой амазонкой, его мечты о ней.

Напрасно брался он за палитру, напрасно, стоя перед мольбертом, заставлял себя водить кистью по полотну, – образ прекрасной амазонки стоял перед ним неизменно, туманил мозг, застилал глаза, опускал руку.

Почти целый час продолжалась эта борьба с прекрасным видением, но наконец, он пересилил себя и принялся работать. Можно было подумать, что он победил, но, в сущности, он остался побежденным.

На полотне, перед которым он стоял, был изображен раненый, распростертый на песке рыцарь-крестоносец. Над ним сострадательно склонилась арабская красавица. Поодаль – группа черных невольников, которые, видимо, удивлены тем, что она, вместо того, чтобы злорадно добить неверного пса, приподняла его голову и послала раба за водой. Фигура рабыни со шлемом рыцаря в руке виднеется на втором плане у фонтана, осененного тремя пальмами.

Эта картина показалась Петрюсу аллегорией его жизни. Ведь и сам он был тоже рыцарем, раненным в тяжкой житейской борьбе, а каждый художник – своего рода крестоносец, совершающий тяжкий поход в Иерусалим искусства. А эта незнакомая амазонка, только что встреченная им, – разве не была она похожа на прекрасную фею, которую зовут Надеждой и которая появляется из своего водяного грота каждый раз, как труд превышает силы человека, и брызгает с концов своих чудных пальцев и вьющихся волос, как Венера – Афродита, животворной росой на чело утомленного путника.

Это уподобление показалось ему до того живым и верным, что он схватил нож и в несколько мгновений уничтожил головы девушки и крестоносца, а вместо них нарисовал себя и амазонку.

После этого он не видел прекрасную амазонку целых четыре месяца и даже не искал встречи с нею. Но тот случай, который свел с нею в мае, устроил так, что он встретил ее в январе в одно пасмурное, снежное утро.

Она ехала в закрытой коляске и была одета во все черное. Возле нее сидела какая-то старуха и, по-видимому, спала.

Карета направилась с бульвара Инвалидов в аллею Обсерватории, затем возвратилась обратно и несколько раз проехала таким образом туда и назад.

Наконец на углу бульвара Инвалидов и улицы Плюмэ она исчезла окончательно.

Петрюс понял, что предмет его мечтаний живет именно там.

В одно утро он закутался в большой плащ и стал под воротами одного из домов улицы Плюмэ, чтобы дождаться возвращения знакомого экипажа, который только что пронесся мимо него.

Около часу пополудни карета остановилась перед тем самым отелем, расположение которого Петрюс описывал в предыдущей главе с такой точностью.

Следовательно, говоря, что адрес Ламот Гуданов известен всем и каждому, современный Ван Дейк солгал самым наглым образом, потому что не прошло еще месяца с тех пор, как сам он даже не подозревал о существовании этого отеля.

Едва ли стоит говорить о той радости, которую до ставило молодому художнику посещение феи. Он давно уже был от нее в безумном восторге, но она все казалась ему чем-то неземным, неосязаемым. Теперь он знал ее, говорил с нею, ему предстояло провести в ее обществе много часов.

Не подлежит сомнению, что, будь старуха, приезжавшая с нею, слепа и глуха, Петрюс слетал бы в мастерскую и принес бы молодой княгине целые десятки уже совершенно готовых или еще неоконченных портретов, потому что уже целые шесть месяцев все женские фигуры на его картинах поражали сходством с красавицей Региной де Ламот Гудан.

Часть V

I. Старая, но вечно новая история

Петрюс по возвращении в свою мастерскую посмотрел сперва с радостью, потом с досадой на натянутые холсты, на одном из которых он недавно окончил портрет дочери маршала Ламот Гудана. После осмотра, продолжавшегося минут десять, он показался ему так плох в сравнении с оригиналом, что он готов был уничтожить его. К счастью, появление Жана Робера помешало ему привести это намерение в исполнение.

Жан Робер был слишком хороший наблюдатель, чтобы не заметить, что в жизни его друга произошло нечто новое, необычайное. Но он был человек скромный, не любивший напрашиваться на откровенность, и, чувствуя себя лишним, хотел тотчас же удалиться.