Читать интересную книгу Могикане Парижа - Александр Дюма

– Покажите-ка мне ваш язык, – сказал Людовик.

Жерар открыл рот и высунул язык. Он оказался обложенным бело-желтым налетом с прозеленью.

Теперь Людовик уже не сомневался в своем деле и невольно взглянул на старого врача, как бы говоря ему: «Разве же вы не видите, что это вовсе не гастрит?!»

Но тот в своей самоуверенности был так спокоен, что не обратил на этот взгляд ни малейшего внимания.

Людовик принялся осматривать грудь.

– Больно вам? – спросил он, слегка нажимая на нее.

– Нет, – ответил Жерар.

– Как? Даже когда я нажимаю довольно сильно?

– Мне тогда только легче дышится.

Людовик опять обернулся и снова взглянул на старика вопросительно-укоризненным взглядом.

Но тот по-прежнему не обратил на него внимания.

Людовик улыбнулся. Теперь он был уверен, что Жерара лечили совершенно не от той болезни, которой он страдал.

Он подошел к старику и спросил, как давно длится болезнь.

Пиллоу обстоятельно рассказал ему, как Жерар бросился в фонтан сада, чтобы спасти ребенка, какие последствия это для него имело, и затем очень охотно отвечал на все вопросы молодого человека.

– Ну, и что же? – спросил он шутливо, когда Людовик замолчал.

– Почтительнейше благодарю вас за сообщенные мне сведения! – ответил тот. – Теперь я знаю все, что мне было нужно.

– И что же именно вы знаете?

– Знаю, какой именно болезнью страдает этот боль ной.

– Да и узнать-то это было не трудно, потому что я с того и начал, что сказал вам это.

– Совершенно верно. Но дело в том, что взгляды наши на этот предмет расходятся.

– Что вы хотите этим сказать?

– Не найдете ли вы более удобным пройти со мною в соседнюю комнату. Мы можем утомить больного на шим разговором.

– Ах, нет, ради бога, не уходите! – взмолился Жерар, собрав все свои силы.

– Успокойтесь, друг мой, – проговорил Пиллоу, – я обещал вам, что не оставлю вас, и сдержу свое слово.

Доктора подошли к двери. Людовик отворил ее.

На пороге столкнулись с сиделкой.

– Через пять минут мы вернемся, – сказал ей Людовик, – а до тех пор, чего бы у вас ни просил боль ной, не давайте ему ничего.

Марианна взглянула на Пиллоу, как бы спрашивая, следует ли ей исполнять это приказание?

– Да, да, так и сделайте! – сказал старик. – Этот господин воображает, что спасет больного.

Он ожидал, что Людовик станет возражать ему, но тот, к величайшему его удивлению, не сказал ни слова, а только посторонился и пропустил его вперед с той почти тельностью, которую воспитанный юноша должен иметь к преклонным летам.

XIII. Людовик принимает всю ответственность на себя

Доктора остановились в прихожей.

Трудно было бы подыскать более живое и типичное олицетворение науки и рутины.

– Теперь потрудитесь мне сказать, мой юный друг, зачем вы привели меня сюда? – сказал Пиллоу.

– Прежде всего затем, чтобы не утомлять больного нашим разговором, – ответил Людовик.

– Цель весьма основательная, потому что он человек умирающий.

– Тем основательнее не говорить этого в его присутствии, если вы в этом уверены.

– Да вы, кажется, думаете, что люди нашего поколения – сплошь дрянные бабы, в то время как в вашем – одни молодцы?! – вскричал бывший главный хирург. – Я был помощником Ларрея, государь мой, и присутствовал при том, когда храброму Монтебелло отнимали обе ноги. Перед операцией доктора целых пять минут спорили между собою, следует ли сделать ампутацию или оставить его умереть так, не мучая понапрасну? И вы, может быть, воображаете, что они говорили все это тихонько, в тайне от больного? Ничуть не бывало, государь мой, – он сам толковал с ними, точно дело шло о ком-то совершенно постороннем. Я и до сих пор слышу, как он крикнул, точно подавал команду войску: «Вперед!» – «Да уж режьте, режьте, черт возьми!»

– Очень может быть, что на поле битвы, где докторам приходится иметь дело с двадцатью тысячами раненых одновременно, им действительно некогда принимать с ними те предосторожности, за которые вы удостоили наше поколение прозвища «бабье», – возразил Людовик, – но здесь мы ведь не на поле битвы, а господин Жерар вовсе не маршал Франции, каковым был храбрый Монтебелло. Напротив, этот человек глубоко потрясен своим положением. Мне даже кажется, что он ужасно боится смерти и что ужасы, которые наполняют его воображение, действуют на него разрушительнее самой болезни.

– Кстати, о болезни! Если не ошибаюсь, вы, кажется, сказали, что не согласны с моим взглядом? Что же вы о ней думаете?

– Что вы ошибаетесь, леча от гастрита.

– То есть, как это я – ошибаюсь?

– Ошибаетесь, предполагая, что г-н Жерар страдает гастритом.

– Да я этого вовсе не предполагаю, милостивый государь, а прямо утверждаю это!

– А я нахожу, что у него совершенно другая болезнь.

– Что же у него, по-вашему? Вы, вероятно, предполагаете…

– Я тоже не предполагаю, а утверждаю…

– Ну, хорошо: утверждаете, что у г-на Жерара…

– Не гастрит! Я имею честь уже в третий раз повторять вам это.

– Так что же у него, черт возьми, если не гастрит?

– Простая пневмония, – холодно сказал Людовик.

– Пневмония! Вы считаете это пневмонией?

– Разумеется! Ничем иным это и быть не может.

– Может быть, вы станете также утверждать, что можете и спасти его?

– Что касается этого, то утверждать я не могу, но надеяться осмеливаюсь.

– А нельзя ли узнать, какое это чудодейственное средство вы намерены ему прописать?

– С вашего позволения, почтеннейший коллега, я об этом еще подумаю.

– Это что же еще значит? Вы просите у меня позволения спасти моего старого друга?

– Я прошу позволения лечить вашего пациента.

– Даю вам это позволение сто, тысячу раз! Дай бог только, чтобы это к чему-нибудь привело. Но если хотите послушать моего совета, лучше не рассчитывайте на то, что он проживет дольше, чем до завтрашнего рассвета.

– В таком случае я все-таки рискну сделать невозможное, – сказал Людовик, не изменяя прежнему тону почтительной вежливости.

Старик не понял деликатности молодого врача и принял его слова за признак нерешительности и сомнения.

– Вы выразились совершенно верно, – сказал он, – это дело невозможное.

– Теперь позвольте спросить, чем вы пользовали его до сих пор, почтеннейший коллега? – продолжал Людовик.

– Я сделал ему два кровопускания, поставил пиявки на желудок и посадил его на строжайшую диету.

По лицу Людовика скользнула улыбка, но вызвана она была, скорее, состраданием к больному, чем насмешкой над сильно распространенной тогда модой на пиявки и диету.

Доктора еще продолжали свое совещание, когда несколько человек поселян, с нетерпением ожидавших свершения чуда над своим благодетелем, вошли в прихожую.

– Ну, что? Лучше ему? – спрашивали они, перебивая друг друга.

Старый хирург так привык, что его осыпали подобными вопросами каждый раз, когда он выходил от Жерара, что подумал – и теперь они обращены к нему.

Но, увы! Если переменчива волна, то женщина еще переменчивее ее! Но в мире есть нечто, еще переменчивее и волны, и женщины – это толпа.

Так и теперь один из поселян, наиболее энергично настаивавших на том, чтобы Людовик шел к больному, на ответ старого доктора: «Мы сделаем все, что возможно сделать!» грубо крикнул ему:

– Да мы не у вас и спрашиваем!

Несомненно, что почтенный помощник знаменитого Ларрея, присутствовавший при том, как отрезали ноги храброму Монтебелло, сделал тоже несколько горьких умозаключений по поводу непостоянства толпы, но, к сожалению, он прибавил к ним искреннее пожелание, чтобы исполненная самомнения наука молодого доктора потерпела поражение и чтобы им обоим пришлось делить то презрение поселян, которое падало теперь на него одного.

Другой крестьянин обратился прямо к Людовику.

– Ну, что? – спросил он. – Как вы его нашли? Очень плохо?

– Нет никакой надежды? – спросил другой.

– Друзья, – ответил им Людовик, – пока больной еще не умер, всегда следует надеяться, если не на доктора, то на силы природы. Господин Жерар, слава богу, еще жив.

Толпа загудела одобрительными восклицаниями.

– Значит, вы спасете его? – спрашивало голосов двадцать.

– Я употреблю на это все мои усилия, – отвечал Людовик.

– Ах, спасите, спасите его! – кричали ему со всех сторон.

При этих криках Марианна приотворила дверь спальни.

– Что там такое? Что за шум? – спросил у нее больной с усилием. – Неужели нельзя дать мне хоть умереть спокойно?

– Да вы вовсе и не умрете, – ответила сиделка.

– Как не умру? – оживляясь, спросил больной.

В потухавших глазах его сверкнул луч надежды.

– Да так уж, не умрете. Молодой доктор, который недавно пришел, сказал мужикам, что, может быть, спасет вас.

– А! «Может быть!» – простонал Жерар, снова падая на подушки. – Но, во всяком случае, Марианна, умоли его, чтобы он не уходил! Пусть останется здесь, ради самого Бога.