годы был убит.
Зверство в Пепенах тогда в 1941-м продолжалось до часу ночи, а когда все было кончено, трупы евреев погрузили на каруцы – заботливо пригнанные все теми же жителями Пепен – и вывезли за село в каменный карьер.
Да, вот еще: перед погрузкой «проверили» и оставшихся в живых добили.
Историю зверства в Пепенах невозможно закончить, не рассказав о судьбе одного мальчишки.
Среди евреев, заключенных в примарии, была семья братьев Клингер.
Клингеры, видимо, были очень богаты, и за несколько часов до начала бойни им разрешили покинуть подвал и уехать из села.
Погрузив свои вещи на нанятую у соседа подводу, все восемь человек в сопровождении двух жандармов отправились в Бельцы. Но как только отъехали от села, сосед и жандармы накинулись на них и убили.
Убили, к счастью, не всех – одному двенадцатилетнему мальчишке в общей суматохе удалось убежать. Вначале он спрятался на кукурузном поле, а с наступлением темноты добрался до стоянки чабанов.
Чабаны, конечно, узнали ребенка. Успокоили, накормили и уложили спать.
А в это время в Пепенах шла бойня…
Но около часу ночи бойня закончилась, и тогда в наступившей тишине в Пепены вошел отряд… не правда ли, невероятно?.. в Пепены вошел отряд партизан!
Партизаны пробыли в селе всего несколько часов.
Но успели услышать да и увидеть достаточно.
Они успели найти и унести на носилках раненого советского бойца, успели освободить из-под стражи и увести с собой трех арестованных румынами местных активистов и только мальчишку… мальчишку с собою не взяли.
Не взяли, хотя было ясно, что мальчика ожидает смерть.
На рассвете за ним пришел Василий, брат того самого соседа, который участвовал в убийстве Клингеров.
Василий привел «маленького иуду» на жандармский пост, как раз в тот час, когда жандармы завтракали. Один из них, по фамилии Борщ, прервал трапезу, взял мальчика за руку, подвел к забору и дважды выстрелил ему в живот…
А затем вернулся к столу и продолжил свой завтрак.
Двенадцатилетний еврейский мальчишка, имени которого мы не знаем, стал еще одной жертвой Пепенского зверства.
Лучше не спрашивать
Захват Черновцов, столицы Северной Буковины, был первой значимой победой объединенных немецко-румынских воинских сил.
Вслед за солдатами 11-й германской и 3-й румынской армий 5 июля 1941-го в город, как водится, вошли убийцы Зондеркоммандо «SK-10b» под началом штурмбанфюрера Алоиза Перстерера и жандармский легион «Хотин» во главе с майором Трайаном Драгулеску.
Говорят, что командующий 3-й румынской армией генерал Петру Думитреску разрешил своим солдатам по средневековому обычаю трое суток грабить и убивать жидов.
Очень благородно с его стороны – можно подумать, что без его разрешения они бы этого не сделали!
Но вот что удивительно: убийством жидов в Черновцах занимались все, кроме… жандармов из легиона «Хотин».
Им запретил это делать, как говорят, их командир, майор Драгулеску.
Он, говорят, был как будто бы «расположен» к жидам и даже как будто бы был женат на жидовке.
Но тогда почему он стал командиром жандармского легиона?
Да боялся он очень, панически боялся отправки на фронт!
После войны, когда Драгулеску был арестован, еврейка, как говорят, пыталась спасти его – доказать непричастность к убийствам. Но не сумела – майор Драгулеску, как многие его соратники, внезапно умер «по болезни».
Правда, тогда, в 1941-м, команда штурмбаннфюрера Перстерера прекрасно справилась и без Драгулеску, тем более, что ей помогали местные подонки.
За несколько дней было убито более 1500 человек.
Улицы покрылись трупами, кровью окрасилась земля, и казалось, что кровью окрасилось небо – это зарево заката смешалось с заревом горящей синагоги…
Пройдет около трех лет, и в сентябре 1944-го в освобожденный город случайно попадет корреспондент газеты «Красная звезда» Симонов[79].
Черновцы лежали в развалинах. И хотя эти развалины были не первыми, виденными за годы войны, они почему-то поразили писателя.
Каким-то «седьмым чувством» он вдруг почувствовал, понял, что здесь, в этом мертвом городе, в этой сожженной синагоге, произошла трагедия.
И что-то толкнуло его узнать правду.
Узнать правду от тех, кому удалось пережить эту трагедию.
Симонов: «Я увидел сожженное здание синагоги и понял, что никто не расскажет мне с большей осведомленностью о судьбе еврейского населения, чем какой-нибудь раввин, если только он жив. Оказалось, что жив…»
Писателя проводили на окраину города, в один из бедных еврейских кварталов. Он поднялся по узенькой темной лестнице на третий этаж и постучал. Дверь отворилась…
За простым деревянным столом над толстой книгой сидел очень старый человек с седой бородой и спутанными седыми волосами под черной ермолкой.
Симонов был смущен: старик показался ему похожим на средневекового алхимика, не хватало только реторт и тиглей.
Преодолев смущение, он объяснил цель своего прихода.
Старик поднял на него голубые, неожиданно молодые, какие-то даже детские глаза и сказал: «Я могу рассказывать о страданиях моего народа за эти тридцать три месяца тоже тридцать три месяца. Потому что каждая минута приносила столько страданий, что о ней надо рассказывать хотя бы минуту…»
И он рассказал…
То, что Симонов записал якобы с его слов, мало напоминает те страдания, которые, как мы уже знаем, выпали на долю евреев.
Но рассказ этот, видимо, был так ужасен, что писатель не счел возможным опубликовать его в «Красной звезде». Такое тогда было время: негоже, наверное, было советскому писателю «расписывать еврейские страдания».
Не открыл он и имени раввина, но, как видно, не смог умолчать о прощании с ним. При прощании раввин спросил его: «Вы, наверное, думаете, что мне очень много лет? Вы не ошиблись, мне действительно сто лет. Но тридцать три месяца назад мне было только пятьдесят два…»
После этих достаточно странных слов старик открыл ящик стола, вынул бумажник, а из него – небольшую потертую фотографию.
С фотографии на писателя смотрел совсем еще не старый улыбающийся человек. Рядом с ним была красивая женщина и двое детей.
«А где они сейчас?» — спросил писатель.
Старик не ответил.
Он молча вложил фотографию обратно в бумажник и захлопнул ящик стола.
И Симонов понял, что лучше бы было не спрашивать.
Мы не знаем, где погибла жена и двое детей молодого еврейского раввина – в доме, на улице или же по дороге в Транснистрию.
Но если им «посчастливилось» покоиться в земле, то пусть эта земля будет им пухом…
Все «прогрессивное человечество»
Мы не ставили перед собой задачу представить вам полную картину трагедии евреев, попавших в лапы «Красной Собаки».
Да это и невозможно в рамках