жаждут заполучить ее содержимое: король, герцог Йоркский, лорд Кларендон, герцог Бекингем. По какой-то причине для них это было смертельно важно: из-за этой шкатулки были убиты несколько человек, и она имеет какое-то отношение к Фрэнсис и ее золотухе. Я полагал, что шкатулку взломал Вил, когда обыскивал квартиру Олдерли, он же и забрал то, что лежало внутри. Но если это загадочное нечто не у Бекингема, тогда у кого же?
– Так вот зачем я вам понадобился? – спросил я. – Из-за шкатулки и ее содержимого вы держите меня на привязи, точно собаку?
Бекингем не ответил. Два огонька свечи дрогнули, и его тень заплясала на влажных стенах.
– Вы всем довольны? – неожиданно спросил герцог.
– Что, простите?
– Вы довольны своей жизнью, Марвуд? – Бекингем взмахнул пальцами, унизанными перстнями, указывая на то, что меня окружало. – Разумеется, я говорю не о вашем нынешнем положении – оно, конечно, не из приятных. Но в целом? Как бы там ни было, а вы все-таки сын своего отца. Разве вам не горько служить людям, уничтожающим все, за что он боролся? Дай им волю, они объявят всех честных пресвитериан преступниками. Эти люди охотятся за каждым христианином, не желающим пресмыкаться перед их епископами. Больше того, я убежден, что за кругленькую сумму они с потрохами продадут Англию папе римскому.
Вил призывал меня вспомнить притчу о блудном сыне и быть благодарным за то, что мне дали второй шанс. Так вот что он имел в виду.
Я сглотнул ком в горле.
– Ради пропитания и крыши над головой я делаю все, что от меня требуют, сэр. – Я подумал о Чиффинче и его коварных интригах. – Я человек бедный. Признаюсь, не все поручения мне по душе и не все поступки моих хозяев.
Без предупреждения Бекингем снова сделал выпад в мою сторону. Наконечник шпаги начертил в воздухе невидимую восьмерку всего в дюйме от моего носа.
– На убийство вы тоже готовы пойти, Марвуд?
– Не понимаю вас, сэр.
– У меня есть свидетели, уважаемые люди, готовые показать, что вы поклялись расправиться с Эдвардом Олдерли, и на следующий день его обнаружили утонувшим в колодце. Есть и другие свидетели, которые видели, как вы шли по полям и проникли в сад лорда Кларендона через заднюю калитку в тот самый день, когда убили Олдерли.
– Эти свидетели лгут, – с возмущением возразил я.
– Не важно. Главное, что таким людям, как они, поверят. Среди них есть даже священник.
Стало быть, ради своих целей Вил без зазрения совести сунет меня в петлю за преступление, которого я не совершал. Я попытался сохранить спокойствие.
– Зачем же мне убивать Олдерли?
– Вы питали нечестивую страсть к его кузине, дочери цареубийцы, и хотели защитить ее. А Олдерли угрожал отправить ее на эшафот.
– В ваших словах ни капли правды, сэр, и вам это прекрасно известно.
– Вы человек неглупый, – произнес герцог. – То, что известно мне или вам, не имеет отношения к делу. Главное – убедить людей.
– У меня есть друзья.
Бекингем рассмеялся:
– Неужели вы думаете, что люди вроде Чиффинча и Уильямсона придут вам на помощь, если вас обвинят в убийстве? Они и пальцем не пошевельнут. – Герцог выдержал паузу, внимательно глядя на меня. – Короля это тоже касается. И особенно короля.
Я отвернулся. Прошло несколько секунд. Судя по звукам, Бекингем убрал шпагу в ножны.
– Для вас не все потеряно, – проговорил он мягко, почти ласково. – Нам обоим известно, что король и его министры не могут отдавать любые приказы, какие пожелают. Его величество завидует своему французскому кузену, обладающему абсолютной, ничем не ограниченной властью. Но в нашем королевстве все устроено по-другому. На что выделить средства, решает парламент, а я, вернее, мы, то есть те, кто посвятил себя нашему делу, пользуемся широкой поддержкой в палате общин и даже в палате лордов. Простые люди сочувствуют пресвитерианам, а не епископам. Они на нашей стороне, а не на стороне двора. Король прекрасно понимает, что стоит мне щелкнуть пальцами, и поднимется весь Сити.
Герцог умолк. Мы оба знали, что он раскрыл свое инкогнито. Однако его лицо по-прежнему было скрыто капюшоном, как будто этот маскарад сам по себе доставлял ему удовольствие, а мне хватило ума сообразить, что в разыгрываемой Бекингемом пьесе мне отведена роль зрителя.
– Работайте на меня, – тихо продолжил герцог. – Точнее, вместе со мной, Вилом и другими такими, как мы. Ради наших общих убеждений и интересов. Вы сохраните все свои нынешние должности, но при этом станете моими глазами и ушами. А когда мы добьемся своего, вас ожидает награда – и в этой жизни, и в следующей.
Я помедлил, прокручивая в голове его слова. И руки, и плечи пронзала стреляющая боль. Вдруг на меня накатила сильнейшая усталость. Если откажусь, велики ли мои шансы выбраться из этого подвала живым? И разве в словах Бекингема нет доли истины? Не пора ли мне задуматься о собственных интересах?
– Сэр, – произнес я. – Ничто не доставит мне большей радости, чем возможность исполнять свой долг перед Господом и служить вам.
Я отнюдь не гордился собственным поступком. Но что еще мне оставалось? Когда Бекингем оставил меня одного, давая мне время подумать, я успел сполна предаться мрачным размышлениям.
Через некоторое время Вил и Роджер вернулись. Они отвязали меня и предложили мне еды и вина.
– Вы позволите мне уйти? – с замиранием сердца спросил я, надеясь, что герцог не усомнился в искренности моего согласия и что его слова не были частью игры, о правилах которой я мог лишь гадать.
– Разумеется, сэр, – ответил Вил. – Когда пожелаете. Роджер распорядится, чтобы вам подали карету. Но, к сожалению, снова придется завязать вам глаза. Хозяин настаивает.
– Почему?
– Потому что такова его воля, и для меня этой причины достаточно. Хозяин использует это место во многих целях.
Я опять остался один, но, во всяком случае, теперь я мог пройтись и размять затекшие руки и ноги. Примерно через полчаса они опять вернулись, завязали мне глаза и помогли подняться по лестнице во двор. Я с наслаждением вдохнул свежий воздух. Солнце грело мне щеку.
Вил взял меня за правую руку, Роджер – за левую. Хоть я и перестал быть пленником, моя свобода передвижения была ограниченна. Мы зашагали через двор. Впереди звякала сбруя.
– Если я правильно понял, мы с вами еще увидимся, сэр, – вежливо произнес Вил. – Для нас это будет большая честь. Осторожно, ступеньки. Забирайтесь в карету.
– Отвезите меня на Стрэнд, – сказал я.
– Как вам будет угодно.
Я сразу почувствовал, что передо мной не