— Ладно! — только и сказал в заключение Амиров, одно только слово сказал, но были в нем и обвинение и угроза.
5
Молчаливость, замкнутость дочери, ее поздние возвращения стали беспокоить Анну Павловну. Впрочем (самой себе было страшно сознаться), были еще и другие причины для беспокойства, чисто служебного, так сказать, свойства. Нарушая строжайшую инструкцию, Анна Павловна продолжала втайне поигрывать, иногда увлекаясь и даже сильно рискуя.
— Знаете, что с вами сделает дирекция, если узнает? Вас не просто выгонят с работы, вас опозорят на весь Северный Кавказ. Не верите мне, спросите старых кассирш, — остерегал ее иногда Олег, с которым Анна Павловна была доверительна и которому льстила без всякого удержу.
— Ну что сделают, Олежек? Что? — кокетливо переспрашивала Анна Павловна. — Не разорвут же на части?
— На части нет, не разорвут, а привлечь к ответственности, возможно даже уголовной, привлекут.
— Ах, Олежа, вы заставляете меня умирать раньше времени… — задумывалась Анна Павловна. — Ну зачем вы меня загодя-то терзаете? — улыбаясь, вскрикивала она.
И Олег от этих острых, щекочущих нервы разговоров, от заискивающих взглядов взрослой женщины чувствовал себя почти на равных, связанным с ней общей тайной, защитником, покровителем… почти родственником.
Но тем не шути, в чем нет пути, а уж какой тут путь: душа игры — обман, если играет человек, права на это не имеющий.
Кассиршей она была два раза в неделю, а главным ее делом были собачки. Она занималась дрессурой, подготовкой новых номеров, но постепенно, сама не заметив как, всем своим умом, сердцем, вниманием, обратилась в новый мир деятельности. Смутно она понимала, что совершает что-то не то, но сильнее осторожности был соблазн, и никак у нее не находилось времени, желания оглянуться и одуматься. Иногда Олег навещал Анну Павловну дома в отсутствие Виолетты. Ему нравилось бывать в затейливо убранной комнатке: какая-то из кусочков сшитая попонка на тахте, какие-то меховые накидушечки на низеньких табуретах, афиши, фотографии, полусвет от темных занавесей — богема! Пили чай, беседовали вполголоса, как друзья. Стаканы и те — не просто стаканы, а оплетенные соломкой. Ласковые причесанные собачки копошились в ногах, ловя благодарно кусочки печеньица. Анна Павловна показывала разные милые вещицы, которые она стала приобретать время от времени.
— Вот смотрите, пудреница — настоящая кожа. Откуда бы, думаете? Из Генуи! Подумать только! — Анна Павловна прижимала пудреницу к щеке. — Прямо Средиземным морем пахнет! У меня никогда не было хороших вещей, — грустнела она, — все из реквизита. Это вам хорошо. Вы молоды, а одеты, как мальчик из модного журнала.
— Я очень беспокоюсь за вас, Анна Павловна, мне кажется, заведующий тотализатором уже что-то подозревает…
— Ах, опять начинает! Бросьте! Вы же не хотите, чтобы я вас считала немножко занудой?
Этого Олег никак не хотел и старался держаться тон в тон со своей новой приятельницей.
— Мы с вами понимаем друг друга, — щурила глаза Анна Павловна. — Вы, я уверена, тоже в душе артист. Внешность у вас, во всяком случае, хоть на экран!
Когда в поле зрения Олега попадались какие-то Виолеттины вещи — книжки, обруч, маленькие чешки, в которых она занималась гимнастикой, — он отводил глаза, делал вид, будто и не замечает их, и сидит здесь исключительно ради Анны Павловны.
— Признайтесь, Олежа, — расшалилась однажды Анна Павловна, — как вы представляете себе высший момент своей судьбы?
Он ни минуты не сомневался — как, но сейчас охотно подыграл ей:
— Я еду в Южную Каролину на самый знаменитый в мире стипль-чез. Костюмчик на мне исключительно бархатный, черный, конечно. Пиджак удлиненный, брюки — трубами, без складок, естественно. Представляете? Батничек, разумеется, исключительно красненький. К черному ничего будет, да? — Он воодушевился. — Колесики на ногах — сабо, высокие.
Анна Павловна посмеялась несколько странно:
— Ну а на голове?
— Э-этого я вам не могу пока сказать. Как будут носить, так и у меня будет.
— А в голове? — Она хохотнула.
— Приятная пустота и легкость.
Разве может быть одновременно и приятно, и противно? Оказывается, может. Этот момент наступал, когда она протягивала Олегу свежеотпечатанную программку — разметить фаворитов.
Но очень скоро Анна Павловна поняла, что на одних фаворитах не озолотишься: «Навар — на рубль гривенник».
Женщина изобретательная, она нашла другой интересный ход: просила назвать тех лошадей, которые уж ни в коем случае не могут прийти первыми. Она подавала сведения заведомо неверные — будто бы на негодных лошадей ставки вовсе никто не делал, продавала старые, загодя приготовленные билеты, за которые отчитываться было не надо, а деньги забирала себе. Но и тут выигрыш — всего несколько рублей, а риск огромный: а ну, как заведомо плохая лошадь каким-то чудом да придет первой — выигрыш будет колоссальный, а выплачивать его придется Анне Павловне из собственного кармана.
Прикидывала она и так и эдак, пока не набрела на вывод: играть надо редко, подкарауливая крупную выплату, которая может сложиться либо случайно, либо должна быть сделана с помощью жокеев. Случаю Анна Павловна не доверяла, выбрала ход единственно надежный — пытаться предопределить результат скачек.
Сумела найти общий язык с Зябликом и Какикавой, но увидела, что толку от них мало, потому что погоду в скачках делают не они, а Наркисов, Касьянов и Николаев.
6
Закончив работу, Анна Павловна спустилась с третьего этажа трибун, где была ее касса, чтобы найти Виолетту и с ней вместе пойти домой.
Стоя возле умывальника в конце сумеречного коридорчика конюшни, она наблюдала, как жокеи и конюхи разносили по денникам овес в ведрах, потом все стали брать по беремени сена и упихивать его в рептухи, специальные сетки, подвешенные персонально для каждой лошади. Когда уж и опилки с соломой были обновлены, и каждый запор на дверях денников проверен, появился усталый Амиров.
— Утомились, Николай Амирович? — Когда хотела, эта дама так умела смотреть в глаза, что человеку начинало казаться: преданней ее в свете никого нет, а преданность ждет награды… она ждет доверительности, откровенности… черт ее знает, чего такого она ждет, что не по себе делается, — Амиров только крякнул досадливо да рукой махнул. — Две неудачи сегодня? И все — Олег… Даже странно, что с ним такое? — И жутковато было Анне Павловне выговаривать эти слова, и хотелось нестерпимо узнать реакцию Амирова: просто злится или уже подозревает что-то?