Мне грех жаловаться. Теперь я чаще стала летать не в Лос-Анджелес, где прожила тринадцать лет, а в Вашингтон. А что делать? Дети выросли, у них своя жизнь.
Я человек со своим мнением. Но мне всегда казалось, что если я на работе веду борьбу, то дома ее быть не должно. Я считала естественными преданность, уважение, чистоту отношений и совместные планы. Мне казалось, я никого не душила и не давила. У меня действительно есть собственное мнение, но я свои поступки мотивировала и объясняла. А главное — я никогда не соглашалась на вторые роли. Даже когда Леня стал хорошо зарабатывать, а я в тот период ничего не получала и не работала. Как-то он увидел, что его мама (а у меня с ней всегда были хорошие отношения) мне давала деньги. Он на нее начал шипеть: «Мама, у нас есть деньги, только пускай она меня попросит». На что та ему ответила: «Леня, ты до сих пор не понял, что она просить не будет?» Я совершенно спокойно на эту ситуацию смотрела. Потому что я всю жизнь хорошо зарабатывала. И мои деньги всегда шли в семью. Конечно, я их могла свободно тратить на себя. Но в первую очередь они шли в общий котел.
У меня однажды произошла такая ситуация. Решили мы с Аленой отправиться в Диснейленд. Но Диснейленд — это уже не Сан-Бернандино каунти. Значит, я должна у бывшего мужа получить разрешение. Но ни один телефон Миньковского не отвечал. И в последний момент я, понимая, что уже не найду его, пошла, купила цветы, и мы с Аленой стали сажать их вокруг дома, чтобы ее как-то занять, отвлечь от идеи ехать в Диснейленд. Но поскольку она ему уже по телефону сказала, что мы с мамой едем в Диснейленд, на следующий день мне от его юриста пришла здоровенная такая «телега». Счастье, что мы не поехали, и эта бумага была написана впустую. Меня подлавливали на каждом чихе. Поэтому радостным для меня пребывание в Штатах трудно назвать.
Изначально Миньковский не хотел развода. Он требовал, чтобы мы сохранили семью, но при этом он хотел иметь для себя свободу! Я не понимаю и не приемлю таких отношений. Я просто не понимаю, зачем тогда называться семьей. Мы с ним договорились, что детям какое-то время не будем ничего говорить. Я выдержала, наверное, месяца полтора. Потом поняла, что просто издеваюсь сама над собой. Кому нужна эта пытка? И детям от нашей «деликатности» не лучше и не хуже, потому что наше напряжение они прекрасно чувствуют.
Наступил момент, когда полагалось что-то предпринять: взять деньги, оставить мне дом, но очень странно все это было сделано. Начались воспитательные меры по укрощению строптивой. Вплоть до того, что была сказана такая фраза: «Будешь хорошо себя вести, буду деньги давать, не будешь себя хорошо вести — закончишь жизнь под забором». Я сказала: «Я пойду в «Макдоналдсе» мыть полы, но такого никогда не будет». Для чего он это делал? Думаю, что таков характер человека. Он всегда говорил всем своим друзьям-приятелям: «Все хорошо в моей жене, есть только одно маленькое «но» — она слишком известная». Похоже, быть мужем Иры Родниной ему не очень хотелось. Не меня знали как Миньковскую, а его — как мужа Родниной.
Миньковский хотел, чтобы его дочь получила либо диплом врача, либо юриста, потому что как журналист ты будешь бегать и искать себе работу, а если ты врач или адвокат, работа сама к тебе приходит, — во всяком случае, он так считал. Но ни врачом, ни юристом Алена становиться не хотела категорически. Она говорила: «Папа, я этого не хочу, люди этих специальностей к тебе приходят с отрицательной энергией. И тех и других надо лечить». Но от желания заниматься журналистикой она вдруг перешла к молодежной политике. Так что она специалист по политологии. В принципе, достаточно широкая получилась профессия: это и журналист, и политолог, и специалист по промоушену и рекламе.
Она, конечно, американка, но при этом абсолютно не стесняется русских корней. Я с ней на эту тему не раз говорила, а она мне объясняла: «Мама, все равно пока я в Америке, я — русская. Ты известный человек, когда ты ко мне приезжаешь, все с тобой хотят общаться. Когда папа появился в университете, на меня стали смотреть как на дочку представителя русской мафии». Что я могу сказать? «Алена, значит, одна задача — завоевывать этот мир самой».
У нее свой взгляд на жизнь. Я когда-то пыталась заманить ее в американскую школу в Москве. Так как сын Оксаны и моя дочь имели грин-карты, мы могли их туда записать. Я привозила в Москву Алену, показывала ей школу. Но обратила внимание, что она побаивается. Побаивается сменить страну, сменить климат, сменить привычную жизнь. Я предложила: «Алена, давай тогда сделаем так — ты школу будешь заканчивать в Америке, а дальше будем смотреть, что получится.» Была сделана попытка еще раз привезти ее в Москву, мы съездили в МГИМО, она сдала все тесты. Но когда узнала, что там преподавание на русском языке, попросила: «Мама, давай я буду учиться на своем родном языке».
У нее хороший русский язык. Она живет в Москве летом по полтора месяца. Конечно, язык у нее не такой богатый, как у ровесницы-москвички, но она его очень быстро восстанавливает. Алена вообще к языкам способная, знает их уже несколько и достаточно легко переходит с языка на язык.
Миньковский в Москве продюсировал кино, и она у него работала. Москва ей нравится. Любому американскому, да и европейскому ребенку российская столица, как они говорят, по кайфу. Тусовки по полночи, курить — запросто, выпить — запросто. В Америке такое исключено.
Я не пыталась давить на Алену. Я видела, как у Сашки нелегко шел процесс перемещения из одной страны в другую. Не исключаю, что институт она выбирала по принципу, чтобы Миньковскому было тяжелее ее контролировать. Она ведь полтора года, может чуть меньше, проучилась в школе с проживанием, другими словами в интернате. Школа с очень жесткой дисциплиной, ей там было нехорошо. После вольной жизни в горах со мной она попала буквально под колпак и очень тяжело переносила такие порядки.
Потом ее оттуда забрали, она жила у Миньковского. В этот период я все чаще стала уезжать в Москву, и она, естественно, переехала к отцу. А он вдруг вспомнил, что ребенок вырастает, в нем заговорил «еврейский папа», и он начал контролировать буквально каждую минуту ее жизни: ты куда пошла, ты с кем пошла, ты что собираешься делать?..
У нас в Союзе все предметы в школе были обязательные, а там ты можешь выбирать только те предметы, которые хочешь изучать. Но есть четыре дисциплины, обязательные для всех школ Америки. Дальше — факультатив, и ты сам выбираешь. Но по окончании школы, чтобы поступить в колледж, ты должен иметь энное количество баллов. Помню, как меня поразило, что Алена пухнет над биологией. Я говорю: «Алена, зачем тебе она нужна? Это явно не твое направление». Она в ответ: «Мама, мне не хватает столько-то баллов, а биология мне сразу даст хороший рейтинг». Поэтому она весь одиннадцатый класс зубрила биологию.