Лесков, например, не выдержал остракизма левой интеллигенции, а Розанов его не замечает. Чуковский и Горький ему напишут, что “Вы затравлены”, а он в ответ – “я это совершенно не замечаю, вот засел за нумизматику и хоть трава не расти”. Розанов становится и замечательным нумизматом и имеет деньги на приобретение старинных монет (в банке 35 тысяч).
В 1891 году скончался Леонтьев и Розанов налаживает отношения с его учениками: Говоруха‑Отрок, Анатолий Александров; а позже - Флоренский (в 1903 году). Начинает внимательно читать и пускать в хороший оборот славянофильскую мысль. Поэтому Розанова иногда относят к поздним славянофилам. (Вообще славянофильство настолько разнохарактерно, что какие-то ограждения могут быть только внешние, то есть, славянофильство – это то, что не западничество).
Но Розанов начинает изучать чужую уединённую мысль. В своё время (недаром он всю жизнь учился) он хорошо проработал Герберта Спенсера; после этого мысленно схватил его полное собрание сочинений и швырнул в самый дальний угол комнаты. Потом точно так же Розанов забракует Шопенгауэра, притом, даст свой критерий – “независимо от масштаба этого мыслителя, он для русского общества не полезен, так же как и Ницше”. Розанов напишет в 1912 году – “Вошел в моду Шопенгауэр и пессимизм стал фразой; вошел в моду Ницше и антихрист заговорил тысячью лошадиных челюстей”. (Модное сочинение Ницше не “Заратустра”, а “Антихрист”). Даже у Блока, человека уже другого поколения, (1880 года рождения) можно найти, что, мол, “у нас за плечами имена Толстого и Ницше, Вагнера и Достоевского”.
Розанов знакомится с Владимиром Соловьёвым и потом много про него напишет; знакомится с Толстым и сделает вывод – “даже при гениальности, умным‑то человеком быть не мешает”.
Розанов среди своих друзей и современников обнаруживает “литературных изгнанников”. Какого-нибудь Шперка, который умер молодым, почти ничего не опубликовав. То есть, Розанов был внимательный мыслитель.
Наш рубеж веков, можно сказать – это начало преобладания внимательных, думающих, рассуждающих, вдумчивых людей. Насколько наши 60‑е, 70‑е, 80‑е годы – время каких-то тостов, собраний, каких-то пустопорожних речей, настолько отличается начало века. Почему стали возможными философско-религиозные собрания: их первое качество – всем хотелось больше слушать, чем говорить. К рубежу XIX‑XX-го века, наконец, относится проснувшееся в русском обществе умение слушать. Такой же вдумчивый, уединённый мыслитель Романов, он же Рцы[155], знакомится и сближается с Розановым.
Рубеж веков немного напоминает наше брежневское время, когда “по кухням”, то есть в интимной, неофициальной обстановке, люди учились общаться друг с другом, выслушивать друг друга, развивать какие-то философемы, давать собеседнику договорить. Словом, когда из жизни ушел митинг и, в том числе, митинг диссидентский, пришло искусство рассуждения, а вслед за ним придёт искусство медленного чтения.
Лекция №3.
Религиозно-философские собрания. “Мучительные темы” Василия Васильевича Розанова.
Религиозно-философские собрания начались в октябре 1901 года и Розанов был в числе инициаторов. Инициаторы религиозно-философских собраний следующие: Мережковский Дмитрий Сергеевич, Философов Дмитрий Владимирович, Розанов Василий Василевич, Валентин Александрович Тернавцев, Миролюбов – издатель “Журнала для всех”.
Миролюбов был из среды духовенства и, притом, направлял их событийно; и сумел выяснить ситуацию о том, что надо начинать с Победоносцева, так как без участия духовенства собрания расколются на этакие интеллигентские “междусобойчики”; а без визы Победоносцева не только духовенству, но и учащимся духовных академий такие собрания пришлось бы посещать только нелегально.
Победоносцев всегда был “против всего”, но здесь он как-то вдруг отнёсся очень внимательно к людям, захотел с ними поговорить.
У Пушкина в “Онегине” сказано – “Все предрассудки истребя, мы почитаем всех нулями, а единицами себя”. Так вот, ужасный порок Победоносцева состоял в том, что он всех почитал “детьми”, а “взрослых людей” исчислял буквально на пальцах одной руки. Взрослым он считал Достоевского, но Достоевский уже 20 лет как скончался; взрослым считал друга своей молодости Ивана Сергеевича Аксакова; и только от этих людей Победоносцев принимал какие-то серьёзные взрослые слова.
Но в данном случае, когда инициативная группа пришла к нему, то он их выслушал, как-то так задумался и задал один сакраментальный вопрос: “А вы знаете ли, вообще, господа, что такое Россия?” И сам же на этот вопрос ответил: “Ледяная пустыня и ходит по ней лихой человек”.
Без понятия того, что Победоносцев предварительно отчаялся, а только потом стал тем, кем он стал, - без этого Победоносцев абсолютно не понятен. Он-то понимал, эти все, так называемые, детски верующие – это будущие “стеньки разины”.
Победоносцев дал свое согласие и отправил к митрополиту Антонию (Вадковскому), то есть Петербургскому, Первенствующему члену Синода, человеку редчайших личных качеств в смысле доброты, понимания, внимания; действительно, пастырь. И он воспитывал пастырей. Но его настоящий воспитанник получился один – Сергий Страгородский (будущий патриарх).
Митрополит Антоний Вадковский поставил условие, что председателем, и притом бессменным, религиозно-философских собраний будет Сергий Страгородский, только что хиротонисанный – епископ Выборгский, третий викарий Петербургской епархии и ректор Петербургской Духовной Академии.
Председательство Сергия и предопределило успех религиозно-философских собраний; то есть, как они потом сами скажут на торжественном акте, разъезжаясь на летние каникулы, что “дух пастыря почил на пастве. Всем хотелось больше слушать, чем говорить”.
Дух Сергия – это не просто уважение к чужому мнению, а к чужому духу, внимание к чужому духу, то есть “своего не искать, а чужое беречь”[156] (из приветственной речи на религиозно-философских собраниях) – любовь не ищет своего.
Это проявилось и в последующей деятельности Сергия: как председатель религиозно-философских собраний – это пастырь русской интеллигенции; как Местоблюститель патриаршего престола – Божий ратник, всё претерпевший. “Своего не искать, а чужое беречь” – это и есть метод Сергия.
На религиозно-философских собраниях в числе прочего звучали и “мучительные темы” Розанова, в которых он вошел уже во всю мощь, так сказать, примерно с 1898 года. Мучительные темы, за которые в карикатурах его называли “половых дел мастером”.
Но ни одна карикатура до сих пор никого и ни в чем не убеждала, так как для того, чтобы хотя бы рассмеяться над карикатурой, надо быть внутренне убежденным в том же.
Ещё до открытия религиозно-философских собраний выходит двухтомник Василия Васильевича Розанова “Семейный вопрос в России”. “Семейный вопрос в России” – это, собственно, “два кирпича”, которые состоят из очерков газетного типа и характера. Очерки очень разные: об убийстве незаконнорожденных детей, о самоубийствах, о травле и так далее. Словом, Розанов становится апологетом своей темы. Тема о семье, браке, женщинах, мужчинах и так далее, то есть мучительные темы Розанова, становятся для Розанова очень важными.
Другая кардинальная тема Розанова – тема России и русской государственности; Розанов мимолетно пропускает такую мысль, – почему мы помогаем революционерам? Вопрос, который встал и впоследствии, для Солженицына, например. Розанов на него отвечает так. Один его ответ как бы расхлябанно-педагогический, точнее, псевдо-педагогический, - “Ну что ж, молодежь, она и борется, чем бы дитя не тешилось, лишь бы не плакало” (“Мимолетное”).
Другой, уже серьёзнее – “молодежь, конечно, борется, а я люблю турниры”. Почти с той же интонацией, что я люблю петушиные бои и что всё-таки не так скучно от этого в нашей России. То есть, это все – развлечение, игра. Игра, например, спрятать их дурацкие прокламации, которые сам читать не будешь, спрятать шрифт, которым они набирают свои произведения. Главное, что́ потом Розанов отследил в этих революционерах - холодное и жестокое предательство ко всему, что относится не к ним, то есть ко внешним по сравнению с ними.
В этих “ответах” Розанов “шутлив”, а в своих мучительных темах он всегда серьёзен. Розанов по этому вопросу писал много. Кроме двухтомника “Семейный вопрос в России” был третий том “Семейного вопроса в России”, не изданный до сих пор.
Эту тему Розанов вставлял и в свои лирические произведения. Лирических произведений четыре: “Уединённое”, “Опавшие листья”, (короб 1-й и 2-й), “Мимолетное”.
“Опавшие листья” (короб 1-й и 2-й), написаны в разной тональности и их можно рассматривать как два разных произведения.