Дашка последний раз взглянула на Михея, вскочила на подводу и выехала из березняка. Золото она решила укрыть на берегу реки. Была там пещера одна, еще лет триста назад прорытая старцами Вознесенского монастыря. Жили они там уединенно, проводя время в молитвах и покаяниях. Но старцы умерли, кости их истлели и путь туда, хоть и не почиталось такое на Руси, предался забвению. Пещера и многочисленные ответвления местами обрушились и засыпались песком. Но было там сухо и, если знать, куда ведут прорытые старцами ходы и не плутать, то можно укрыть там что угодно и знать, что это никогда не найдут. Там Дашка и решила укрыть золото.
Пока перетаскивала ящики, вспотела вся, чуть не надорвалась. Одной-то тяжеловато было. Но, когда управилась и со стороны посмотрела, то довольна осталась. Ежели специально не искать, то никогда не догадаешься, что там что-то упрятано. Для пущей надежности натаскала веток и завалила вход. Только после этого вскочила на подводу и поехала в город. У пояса был привязан небольшой мешочек, в котором позвякивали монеты. Другой такой, но побольше, лежал на дне повозки. В нем тоже было золото, и предназначалось оно для осиротевшей семьи бывшего посадника Фирса Матвеича Шишкова. Обещание свое Дашка помнила.
Рогнеда лежала с открытыми глазами, когда дверь тихо приоткрылась и на пороге появилась Дашка.
— Заждалась? — Дашка прошла внутрь, скинула шляпу, камзол, с удовольствием растянулась на постели. — Чего смотришь? Думала, что не приду? Я и сама так думала, но… как видишь, пришла.
Рогнеда и впрямь очень удивилась, вновь увидев Дашку. И вправду думала, что та не придет более, обманет. Случись такое, и не знала бы, что делать дальше. Вроде и деньги есть, и вольна, как птица, но не уходила из этого дома, ждала. Не то, чтобы она прикипела душой к Дашке. Нет, времени для этого мало было, да и поговорить-то толком — и то не удалось. Но чувствовала Рогнеда к Дашке что-то вроде благодарности за то, что ослобонила ее от ватажников и сюда привела. Хотя и боялась ее вначале, но потом страх исчез, растворился. Почувствовала Рогнеда вдруг, что Дашка — единственная ее заступа в этом мире, а более опереться не на кого. Удивилась, было, вначале, но потом, покопавшись в себе, поняла — так и есть. Потому и не уходила — ждала.
А Дашка, видимо, и сама не осознавала этого. Просто устала быть одной, сердцу стало невтерпеж. Тут Рогнеда подвернулась, и впервые в жизни не поднялась на нее рука. Увидала в этом знак и пошла по пути, проложенному свыше. Верила, что Бог не обманет.
— Чего молчишь? Али язык проглотила?
— Не знаю, что сказать. И впрямь не верила, думала, обманешь… — Рогнеда помолчала, спросила, чтоб перевести разговор на другое: — Удалось?
— Да. — Дашка откинулась, закрыла глаза. — Теперь оно в другом месте. Там, где никто не знает, только я одна.
— Как сумела сделать-то все? Ведь ящики тяжеленные. Сама видала.
— А! — Дашка шевельнула рукой. — Долго рассказывать.
— И что, все одна? А дворня, а стража — они-то как? Или ты их…?
— Ты впрямь из меня страшилище какое-то делаешь, ей-богу! — Дашка подняла голову, облокотилась об локоток, серыми глазами посмотрела на Рогнеду. — Что я, душегуб какой? Не спрашивай ничего. Сделано и сделано. А золото вот.
Сунула руку под топчан, достала мешочек, перевязанный светлой тесемкой, положила перед Рогнедой.
— Взяла себе немного. — Привстала, развязала тесемки, высыпала золото на мятую постель. Золото засверкало, заискрило так, что глазам больно стало. — На первое время хватит, а потом посмотрим.
Рогнеда разровняла монеты, взяла одну, поднесла к глазам. На ней был изображен профиль какого-то величественного мужчины с лавровым венком на голове. Края были не ровные, а как будто чуть искусанные, и надпись, похожая на домики, идущие в ряд. Полюбовалась, осторожно положила обратно. Дашка наблюдала за Рогнедой и вдруг сказала:
— Поедешь со мной?
— Куда? — не поняла та, глаза вскинула.
— Город есть такой, Нола прозывается. Туда хочу отправиться.
— Название какое-то чудное. — Рогнеда повторила по слогам: — Но-ла. А где это?
— Не знаю, — Дашка пожала плечами. — Где-то на Италийской земле.
— Далеко. А зачем уезжать-то??
— Дуреха. Ищут же нас и не успокоятся, пока на дыбу не вздернут. Тебя, да и меня заодно с тобой. — Дашка помолчала, поймала взгляд Рогнеды. — Я тебя неволить не стану. Хочешь, оставайся здесь, но через пару дней я ухожу… Так идешь со мной?
— Не знаю, боязно… А почему именно туда?
— Это единственное, что у меня осталось из детства. — Дашка внезапно разоткровенничалась, что допрежь с ней не бывало. Да и то правда — ежели сама предложила далее путешествовать вместе, то и нечего скрывать сокровенную тайну, о которой до сего времени не знал никто. — Только название и осталось — Нола. Более ничего не помню. Потом, когда уже при монастыре жила, сестра одна сердобольная поведала, что нашли меня якобы возле моря, замотанную в холщовую парусину. Как очутилась в этих краях и кому свечку ставить, что не дал мне в младенчестве сгинуть — не знаю. Все пропало. Одно только слово это и осталось. — Дашка встала, подошла к окну, оглядела полупустой двор. Сказала не оборачиваясь: — Я поспрашивала купцов заезжих. Один и сказал, что будто бы есть такой городок где-то на берегу моря. Так и прозывается — Нола. Я и решила во что бы то ни стало побывать там… А ты, — обернулась Дашка от окна: — Поедешь со мной?
— Далековато. И путь не близкий.
— Сама знаю.
— Однажды в скобяной лавке… — Рогнеда наморщила лоб, вспоминая. — Подслушала я разговор двух торговцев. Один наш был, местный, а другой заморский купец, гость торговый, судя по одежке — генуэзец али фрязин. Так вот он рассказывал много про города Италийские. Я и запомнила, потому что слово это услыхала. Чудно так рассказывал, я аж заслушалась вся. Говорил, что плыть туда надо на корабле через море-океан. И не один день и не два, а множество.
— Вот туда и поплывем. — Дашка отошла от окна, села на лавку. — Нельзя медлить. Или стража словит, или иной кто донесет на нас с тобой. И тогда все — кончим свои дни в темнице… Не забыла еще мешок-то каменный?
— Такое разве забудешь? — Рогнеда передернула плечами. — Скажи, а я-то тебе зачем нужна? У тебя теперь золото есть и можешь с ним ехать в любую сторону, везде желанна будешь. А я — нищая холопка и оборванка… Зачем? Ежели опять что злое удумала, то лучше скажи, не томи. Оставь меня здесь, как-нибудь перебьюсь, авось, люди добрые помогут.
— Люди добрые тебе помогли однажды, — скривилась Дашка. — Чуть в темнице не сгноили. Ты вот что… Мысли дурные из головы выкинь, ничего я тебе не сделаю. А если бы хотела то… Ладно… Я потому и беру тебя с собой, что знаю — пропадешь ты здесь. При мне будешь.