Вопрос заключается в том: пошли ли мы в течение войны за два года вперед, или назад? Его убеждение, основанное на фактах, а также и на том, что он слышал на собрании: мы ушли не вперед, а назад. Что за последние шесть месяцев мы ушли назад, в этом никому нельзя сомневаться, равно как и в том, что неприятель теперь сильнее, чем когда-либо прежде. Год тому назад еще не было блокгаузов. Теперь они перерезали всю страну и очень тягостны для нас. Их можно переходить ночью, но не днем. Есть опасность, что благодаря этим блокгаузам, будут переловлены все отряды. Что касается провианта, мы слышали: тут есть кое-что, там есть кое что. Но вопрос в том, как достать провиант и перевезти его из одного округа в другой. За границами республик тоже есть провиант, но его ведь не достанешь. Скот, который был у Ледисмита, отогнан весь к Эсткурту. Провиант можно, правда, доставать у кафров, расположенных к нам, но нужно тоже думать о том, сколько времени это расположение продлится. В сущности, как это ни горько, а приходится сказать: "голод заставляет нас заключить мир".
Лошади наши в таком печальном состоянии, так измучены недостатком корма, что никуда не годны. Да, на большие расстояния они совсем не годятся.
Что касается до Капской колонии, то он всегда был того мнения, что колонисты восстанут, но после того, что он слышал от генерала Смутса, ясно, что шансов на это нет ни малейших. Генерал Смутс видел сам лошадей и говорит, что они не пригодны. Следовательно, в Капской колонии нам делать нечего. Наше дело там не выгорело. Да иначе и быть не могло. Мы не в состоянии были послать свои силы на помощь колонистам, сами же они испугались неимоверных наказаний, налагаемых на каждого восставшего. Таким образом, даже многие, сочувствовавшие нам, не могли идти с нами заодно.
На вмешательство Европы тоже нет никакой надежды. Ни одно европейское государство не желает придти к нам на помощь. Это ясно из читанной здесь переписки между Англией и Нидерландами, которые желали начать переговоры. Из этой переписки явствует, что голландский министр заявил, что посланные нами в Европу уполномоченные аккредитованы только в одной Голландии, несмотря на то, что они были посланы обеими республиками ко всем державам. Почему же только Голландия одна признала кредитивное письмо? Ответ ясен: потому что депутация не сочла подходящим представить кредитивные письма другим державам. Далее из прочитанной здесь переписки видно, что Англия не соглашалась ни на какое другое вмешательство какой-либо из держав. Но на самом деле просто ни одна держава нам не хотела помочь. Когда англичане стали брать в плен женщин, то генерал Бота полагал, что этот факт насилия, несогласный ни с какими правилами ни одной из происходивших до сих пор войн, вызовет вмешательство держав. Но ничего не произошло. Мы услышали только о симпатиях к нам европейских народов, но это было и все.
Затем генерал Бота перешел к тому, что, по его словам, близко нашему сердцу - вопросу о женщинах. Если собрание постановит продолжать войну, то оно должно прежде позаботиться о женщинах и о семьях, которым грозят всякие опасности. Этот вопрос о женщинах заставлял его неустанно работать умом и сердцем, чтобы что-либо выдумать. Он думал было разослать их по домам, но это сделать было нельзя, так как англичане в последнее время уже не стали пускать женщин в их родные дома. Тогда ему пришла другая мысль в голову: не заставить ли некоторых бюргеров сложить оружие и послать их домой вместе с женщинами. Но здесь трудность заключалась в том, что большинство мужчин, родственных семьям, находившимся в концентрационных лагерях, было уже в плену, а бюргеры из отрядов не хотели отдавать свою свободу за женщин, не родственных им.
Было говорено о том, что надо сражаться "до самого конца"; но вопрос в том, где же этот конец? Заключается ли этот печальный конец в могиле, или в изгнании? Или он в том, когда народ борется до тех пор, когда он уже более не в силах? Что касается его лично, он может еще продолжать войну. Его семья обеспечена. Лошади тоже у него есть. А на вопрос: чувствует ли он желание продолжать борьбу, он тоже говорит - да. Но он спрашивает себя сам: должен ли я думать только о себе? Не должен ли я на первое место поставить мой народ? Он всегда думал раньше, и думает и теперь, что прежде, чем погубить народ, наш долг - начать переговоры о мире. Когда нас останется всего-навсего 4-5 тысяч, мы уже и переговоров вести не сможем. Нельзя упускать удобного момента для переговоров. Через шесть, девять или двенадцать месяцев наша чаша будет еще горше, если мы будем говорить: "нам надо с верою в Бога продолжать войну". Чудеса могут случаться, но это не в нашей власти знать пошлет ли нам Бог эти чудеса. Мы не знаем Его воли. Если мы будем продолжать войну, и позднее окажется, что она была напрасной, не будет ли на нашей совести еще более упреков, когда мы будем слышать со всех сторон: "тот умер, того-то уже нет?" Наши отряды так слабы, страна так разорена, что случись большое сражение, мы его потеряем, или случись еще одна сдача неприятелю, и тогда, действительно, придет конец.
Причина нашего долгого сопротивления заключалась в том, что мы разбрасывались по обеим республикам. Этим мы разъединяли силы англичан. Но теперь уже несколько округов будут оставлены бюргерами, мы принуждены будем сплотиться на меньшем пространстве, а это даст перевес англичанам, заставив их сосредоточить свои полчища.
Генерал Луи Бота того мнения, что наш народ боролся, как ни один другой. Неужели не достойно сожаления, если такой народ погибнет? Мы должны его спасти. Если мы пришли к заключению, что с оружием в руках мы не можем выдержать сопротивления, то наш долг велит нам сказать об этом народу. Если продолжится война - народ должен погибнуть. Уже более 20.000 женщин и детей умерло в течение последнего года в лагерях англичан. К тому же есть среди нас люди одной крови и плоти с нами, помогающие англичанам. Если мы продлим войну, то возможно наступление ужасного факта, когда африканцев наших противников будет больше, чем нас самих.
Какие надежды имеются у нас еще? Мы хотим сохранить независимость ценою отдачи части нашей родины. Если это возможно, конечно, мы должны это сделать. Что касается Свазиланда, то эта часть страны не много для нас значит, и мы можем легко отказаться от нее. Точно также и золотые копи этот рак, разъедающий наш организм, - мы тоже можем отдать.
Мы не должны упускать из виду факта, что наше положение значительно хуже прежнего. Нужно действовать единодушно, чтобы не ослабеть совершенно. Если возможно, благодаря всем жертвам, сохранить независимость - хорошо. Если же придется отдать независимость, то ни в каком случае не следует уступать ее безусловно. Безусловная сдача допустима только для предводителей, но не для народа. Мы должны сказать: "для нас, предводителей, мы не требуем ничего, но мы стоим грудью за народ". Далее является вопрос: если бы была утрачена всякая надежда на сохранение независимости, разве мы не можем получить представительное правление и сохранить наш язык? В этом отношении мы все же будем руководить народом и следить за ним. Далее генерал Луи Бота спрашивает: что лучше: действовать ли при новых условиях самим или дать себя побороть, и тогда ждать тридцать лет, по крайней мере, чтобы встать опять на ноги?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});