Мария. Но, господин Страницкий…
Страницкий. Больше я для вас не господин Страницкий. Называйте меня Адольф Иосиф. Потому что вы — моя невеста.
Мария (робко). Адольф Иосиф.
Страницкий. Теперь я закажу себе ноги, не государственные, а в частной мастерской, такие же великолепные, как кресло, на котором сидит Меве. И радио будет вмонтировано чуть выше левого колена, а на подошвах маленькие выдвижные колесики с моторчиком, чтобы просто катить, когда нет охоты идти.
Мария. Страницкий…
Страницкий. А вас, Мария, будут называть госпожой министершей.
Мария. Но я вовсе не хочу этого, Страницкий, мне это совсем не нужно, и Антон не хочет — он не говорит ни слова и качает головой. Только б ты был у меня, а ноги сделаем государственные. Ты же еще совсем не знаешь, что Меве от тебя хочет, а разве из нас кто-нибудь разбирается в национальных героях! Адольф Иосиф, я буду работать, обещаю тебе, на тебя и на Антона, и я буду твоей женой, меня ведь совсем не смущает, что у тебя нет ног.
Страницкий. О работе не может быть и речи. С трикотажным концерном покончено. Ты будешь госпожой министершей, и все тут. А у Антона будут такие же красивые медицинские сестры, как у Меве, включая и герцогиню Тойфелен. У меня тоже есть своя гордость.
Голоса. Страницкий! Страницкий! Да здравствует Страницкий!
Страницкий. Это господин Корбмахер снизу и господин Флейшер с третьего этажа, бородач и фрейлейн Луиза.
Корбмахер. Страницкий, господин из газеты сказал моей жене, что вы приглашены к Меве. Весь дом уже знает об этом. Поздравляю!
Флейшер. Надеюсь, что вы скажете Национальному герою, как живется нам, маленьким людям? Это теперь ваша прямая обязанность, дружище!
Корбмахер. И как плохо платят на парфюмерной фабрике!
Фрейлейн Луиза. И как плохо платят благородные господа!
Господин с окладистой бородой. Как подорожала водка!
Страницкий. Я стажу Меве все. Моя речь будет передаваться по радио, можете послушать! Люди! Жители улицы Моцарта! Настал великий патриотический миг! Болезнь вразумила нашего Национального героя, героя Финстервальда и Сан-Плинплина, он понял, что те, кто наверху, и те, кто внизу, богатые и бедные, должны объединить свои усилия. Поэтому он и позвал к себе меня, инвалида Страницкого, чтобы посоветоваться со мной.
Все. Слушайте! Слушайте!
Страницкий. Предстоят важные преобразования.
Все. Браво.
Страницкий. Давайте поэтому встретим грядущие дни радостно.
Господин с окладистой бородой. Выпьем сливянки!
Корбмахер. Бургундского!
Флейшер. Будем есть курицу!
Фрейлейн Луиза. Торты!
Страницкий. Я плачу за все!
Мария (боязливо). Страницкий! Мой Страницкий! Только бы все хорошо кончилось!
Диктор. И вот настал долгожданный день. Футболист достойно подготовился. Исчезли дырявые матрасы, мы ведь их помним, шаткий столик, старая кружка. Вместо этою появились два дивана, купленные в кредит, мягкое кресло — в кредит, стол в стиле конца века и радио — тоже в кредит, уж не говоря о вине, фруктах и всем прочем, что было заготовлено к празднику — тоже, разумеется, в кредит. Ровно в половине десятого появился Вайтблейк на «бьюике». Собралась почти вся улица Моцарта. С криками «ура!» погрузили безногого в машину. На нем была старая солдатская форма.
Толпа. Ура, ура Страницкому!
Диктор. Рядом с ним, в синем морском мундире, сидел слепой. И они ехали по улицам нашей столицы, мимо собора Святого Себастьяна. Обрамленные черным огромные портреты Национального героя со всех сторон строго взирали на «бьюик», на перекрестках бойко раскупалось. «Я стражду» Меве. Колоссальное дело. «Лайф» предложил за право перевода два миллиона долларов. Без пяти десять машина завернула в парк при Вифлеемской клинике. Главный врач Модерцан поджидал их у входа в госпиталь. Безногого посадили на тележку, и водолаз покатил ее впереди себя. Герцогиня фон Тойфелен, показывавшая инвалидам дорогу, плакала. Процессия достигла большого холла. На камине в дорогих рамках стояли портреты Елизаветы, ее величества королевы Англии, с наследником на коленях, и американского президента, а между ними золотой крест, подаренный нунцием, с надписью: «Страдай за нас». Национальный герой сидел в американском кресле. Увидев двух инвалидов, он отложил в сторону «Фауста» и улыбнулся, хотя и несколько более болезненно, чем всегда, своей знаменитой косой улыбкой. У его ног сражались два молодых льва, подарок безутешного императора Абиссинии. На заднем плане стояли почетные медицинские сестры, врачи и ассистенты, а также некоторые члены кабинета. Царила тишина, торжественная тишина. Почти бесшумно работали кинооператоры, фотографы и звукооператоры. И вот Й.-П. Вайтблейк заговорил.
Вайтблейк. Ваше превосходительство, я имею честь представить вам двух простых людей из народа. Господин Страницкий.
Страницкий. Страницкий. Адольф Иосиф Страницкий.
Вайтблейк. Страницкий и господин Антон.
Национальный герой. Два защитника родины. Я рад. Были под Финстервальдом? Где ранены, в Сан-Плинплине?
Страницкий. В Узбекистане, господин Меве, а Антон — в устье Иравади.
Приглушенный смех.
Вайтблейк (шепотом). «Ваше превосходительство», Страницкий, «ваше превосходительство». Национальному герою нужно говорить «ваше превосходительство».
Национальный герой. Но, молодой друг, зачем же этому честному человеку называть меня «ваше превосходительство»!? Мы ведь товарищи.
Все. Браво! Да здравствует наш Национальный герой!
Голос сзади. Какая человечность!
Приглушенные аплодисменты.
Национальный герой. Защитники нашей родины потеряли глаза и ноги, а у меня проказа. В конечном итоге всем вам приходится страдать.
Приглушенные аплодисменты.
Для нас троих это значит: держать выше голову и, сжав зубы, исполнять свой долг перед отечеством.
Страницкий. Господин Меве, вы говорили от всей души. Поэтому давайте перейдем к истинной цели нашей встречи.
Вайтблейк (в замешательстве). Но, милейший…
Страницкий. Господин Национальный герой. Мы сидим друг против друга в специальных больничных креслах — вы, знаменитый герой Сан-Плинплина и Финстервальда, премьер-министр нашей страны, прокаженный до самых костей, и я, бывший футболист, бесполезный обрубок.
Вайтблейк. Но, милый…
Страницкий. Таковы факты, и тут ничего не изменишь. Но, господин Национальный герой, мы смотрим фактам в глаза, это нужно сразу отметить, ибо вы позвали меня, а я откликнулся на ваш зов. Теперь вы с нами, с тысячами живущих в нашей стране безруких, безногих или слепых. С гордостью принимаем мы вас в наши необозримые ряды.
Вайтблейк. Но, мой…
Страницкий. Господин Национальный герой! В эту незабываемую минуту на нас смотрит народ. В истории наступил поворотный момент. За вашей спиной власть, учреждения, пресса, армия, за моей — бессилие, бедность, голод. Ваше имя на устах у всех, мое имя забыто. И все же мы не противостоим друг другу, мы существуем один для другого.
Вайтблейк. Но…
Страницкий. Никто не вернет вам обратно ваш палец, никто не вернет мне моих ног. Забудем же об этих частях нашего тела, ну их, и пустим в ход головы. В них теперь нуждается наш народ. Мы не можем избавиться от наших страданий, но можем устранить их причину. В Абиссинии вы посетили бедную хижину. В нашей стране тоже есть такие. Давайте позаботимся о том, чтобы их не было больше нигде. Меня изуродовала война. Так пусть не будет больше войн. Мы оба зависим от помощи наших сограждан. Такая же помощь должна быть оказана всем нуждающимся. Фонд Меве для всех, господин Национальный герой. Того, чего не добились поколения здоровых людей — спортсменов, вегетарианцев и трезвенников, — должны добиться мы — хворые, калеки, изрубленные!
Вайтблейк. Но, мой…
Страницкий. Вместе мы образуем правительство, господин Национальный герой. Это дело безотлагательное, я знаю. Себя я предлагаю в ваше распоряжение в качестве министра полиции. Я охотно приношу эту жертву. Я готов одновременно принять на себя обязанности и министра внутренних дел. А также и внешних, если вы того пожелаете. Антон возглавит финансы и церковь. Никогда еще ни одно правительство, господин Национальный герой, не формировалось в столь благоприятных условиях.