плоть от плоти зимы. Снежная Королева слушала. Мансарда превращалась в теплый, уютный сугроб; зеркало — в грань кристалла, о каком писал бедняга Галуа.
Огюст не удивился. Ему было хорошо. Мышцы расслабились, он тонул в снегу. Хотелось спать, спать — и, погружаясь в сон, болтать без умолку…
— Перед отъездом в Париж мой брат Мишель подрался с Анри Рено, сыном молочника. «Евреи, — заявил Анри, — не желают проливать кровь ради славы нации!» Сейчас я знаю, что он всего лишь процитировал Наполеона, услышав эти слова от отца. Анри был старше и, вероятно, сильнее. Но Мишеля с трудом оттащили от него. Впервые я видел, как мой брат готов убить человека…
В буране возник голос.
— И начали эти люди, — хрипло, с надрывом, сказал он, — направлять экономическую жизнь России по указаниям Мишелей Шевалье и Адамов Смитов. И зарыдали наши Трифоны, Прохоры, Матрены и Лукерьи, а затем надели на себя суму и пошли смиренно по миру питаться подаянием!..
— Ты не баронесса! — обвиняюще бросил Огюст. — Пшел вон!
— Да, — согласился голос.
— Что — да?
— Нет. Я — не баронесса. Я — банкир Кокорев.
Огюст уже собрался послать непрошеного русского банкира в тартарары, вместе с толпой рыдающих Трифонов и Матрен — «Сон! я сплю…» — как зеркало вывернулось наизнанку, окружив его. Комната исчезла. Вцепившись пальцами в стул, чтобы не упасть, молодой человек висел в центре кристалла. Каждая грань — зеркало. В каждой — метель, скрежет снежинок; двойная спираль вьюги, мелькание золоченого маятника.
Зрелище завораживало.
Там, плохо различимые за вихрем снега, творились чудеса. Железные птицы таранили башни замка-колосса. По широкой, странно размеченной дороге несся поток безлошадных экипажей. Артиллеристы суетились возле пушек — хищные, с длинными рылами, орудия походили на допотопных монстров. Верхом на огненной метле уносилась за облака ведьма-ракета. В черной мгле плыли звезды — близко-близко, рукой подать.
You show us everything you’ve got,
You keep on dancin’ and the room gets hot,
You drive us wild, we’ll drive you crazy…
Его несло к одной из граней. Звук приближался, рос, оглушал. Словно мальчишку, расплющившего нос о стекло аквариума, Огюста прижало к зеркалу. На той стороне, купаясь в буйстве снежинок, царил ад. Демоны, взобравшись на подиум, плясали и кривлялись. Белые лица, черные пятна. Изо рта одного дьявола вырывались струи огня. Другой плевался кровью, темной в ослепительных лучах света.
I wanna rock and roll all night and party every day,
I wanna rock and roll all night and party every day,
I wanna rock and roll all night and party every day!..
Внизу бесновалась орда грешников. Несчастных коверкало грохотом, выгибало от грома барабанов преисподней. Столбы искр взлетали над краем возвышения — и рушились на бедняг, содрогающихся в пляске Святого Витта. Хохоча, скаля клыки, топая копытами, демоны ликовали. Они терзали орудия пытки, которые можно было бы счесть гитарами, если бы те не извергали дым. Кристалл завертелся, брызжа пламенем.
Baby, baby that’s quite a lot
And you drive us wild, we’ll drive you crazy?
You keep on shoutin’, you keep on shoutin’!
I wanna rock and roll all night and party every day…
«Что это?!» — беззвучно закричал Огюст Шевалье.
«Группа „Kiss“, — прозвучал немой ответ. — Концерт в Париже…»
«Кто ты?»
«Оракул? — предположили вдали. Казалось, там долго подбирали слово, понятное для человека, запертого в кристалле. — Если хочешь, спрашивай еще. У меня нет времени…»
Любой понял бы это, как намек поторопиться. Любой, но не Огюст. В послании Галуа говорилось то же самое: «У меня нет времени…» Что ты хотел сказать, математик? Что хотел сказать ты, Оракул?
Какофония стихла. Стул вернуло в центр комбинации граней-зеркал. Кое-где в глубине зажглись свечи — язычки пламени, утопленные в снегу. Спросить? О чем? Он собирался говорить с воображаемой баронессой, а не с Оракулом-галлюцинацией…
— Кто убил Эвариста Галуа?
«Александр Дюшатле…»
— Нет!
«Пеше д’Эрбенвиль…»
— Нет!
«Информация не вполне достоверна. Точные сведения отсутствуют…»
— Эрстед!
«Единица напряженности магнитного поля».
— Что?!
«Один эрстед равен напряженности магнитного поля в вакууме при индукции в один гаусс…»
Один эрстед? Один гаусс? Галуа просил: «…обратись публично к Якоби и Гауссу…» Кем бы ни был Оракул — похоже, он издевался над Шевалье.
— Нет! Андерс Сандэ Эрстед!
Вначале появились два портрета. Каждый надвигался из недр вьюги, занимая отведенную ему грань. Два человека смотрели на Огюста. Слева — помоложе, лет пятидесяти; справа — постарше, за семьдесят. Старик походил на диктатора — волна благородных седин, мощный лоб без морщин, волевые бугры в углах рта. Мешки под строгими, глубоко посаженными глазами. Между бровями — асимметричная складка.
Он не отличался большим сходством с пятидесятилетним. Если бы не взгляд да еще густые, непокорные волосы — ничего общего.
«Андерс Сандэ Эрстед — датский юрист. Министр юстиции, уволен во время Мартовских беспорядков, избран в парламент, в дальнейшем — премьер-министр. Оставил записки о своей жизни: „Af mit Livs og min Tids Historie“…»
— Какой парламент! — завопил Огюст. — Дания — монархия! Там нет парламента! Я спрашиваю: Андерс Сандэ Эрстед…
Портреты исчезли.
«Андерс Сандэ Эрстед — датский ученый-натуралист. Профессор в Копенгагенском университете. Совершил путешествие в Центральную Америку. Автор работ „Chênes de l’Amérique tropicale“, „L’Amérique centrale“…»
Оракул глумился. Так сходят с ума, понял Шевалье. Сидя в палате, кричат в зарешеченное окно: «Эй! Царь Соломон!» — и получают чудесные ответы: «Немецкий математик из Брауншвейга. Оказал влияние на развитие высшей алгебры…»
Он рискнул попробовать еще раз.
— Книгге! Барон фон Книгге!
Когда из недр вьюги явился портрет Эминента, Шевалье стало страшно. Он, никаких сомнений. Подлинный. Человек-вне-Времени улыбался Огюсту с иронией и печалью.
«Книгге Адольф Франц Фридрих, барон. Место рождения — замок Бреденбек, Ганновер. Окончил Геттингенский университет. Автор книги „Об обращении с людьми“. Один из вождей баварских иллюминатов; псевдоним — Филон. Его конфликт с Адамом Вейсгауптом, недовольным тем, что Книгге увлекся оккультизмом, привел к расколу ордена, а впоследствии — к уничтожению…»
Оракул не соврал. Может, он говорил правду и раньше?
— Шевалье!
«Уточните…»
Снег скрывал следы, заметал дороги.
— Мишель Шевалье!
«Экономист французской классической школы. Как сен-симонист подвергся судебному преследованию; был присужден к годовому тюремному заключению. Профессор политэкономии в „College de France“. Парламентарий, сенатор; президент Международной лиги мира…»
— Мишель — сенатор? Мишель — президент? Лига мира, тысяча чертей…
«Автор торгового договора между Францией и Англией. Член Государственного совета…»
— Да что ж у тебя все, в кого ни плюнь — отцы отечества?
«У меня нет времени…»
— Огюст Шевалье!
«Друг Эвариста Галуа, математика, убитого на дуэли…»