Валентину Тимофеевну после кончины мужа множество раз просили рассказать о нем. Почитав, послушав по телевидению, пообщавшись с ней, понял: она живет памятью о незабвенном Льве Ивановиче. Не знаю случая, чтобы произнесла хоть одно слово, бросающее тень на эту память, как позволяют себе некоторые родственники почивших знаменитостей. Ну брякнула как-то по ТВ, что Лев был трусоват, (даже подумать не мог), чтобы уйти из «Динамо», слишком привык к динамовским порядкам, боялся, что к новым не приспособится, но это неточное словоупотребление: не трусоват, а скорее консервативен, а разве без того, чтобы свыкнуться, прижиться, можно представить себе верность родному клубу? Ну называла еще непробивным, отказывала в практичности, но ничего похожего на то, что вырвалось у нее в разговоре с Рубиным. Потому, что, видимо, была тогда под сильным эмоциональным прессом удаления Яшина из динамовской команды «в связи с переходом на другую работу» и в этом состоянии поддалась обаянию «понимающего» собеседника. Увы, понимающего, как выяснилось из его книги, не до конца, да и сама она без профессионального проникновения в футбольные страсти не все могла до конца понять в своем муже, ставшем столь неприкаянным и неприспособленным к новым реалиям наступившей жизни.
При любой степени душевной близости и тонкости своей второй половины ни один человек не изливает на нее абсолютно всех своих горестей, особенно связанных с малопонятными постороннему нюансами и издержками профессии. Не посвящает во все свои дела и по другим мотивам: не хочет огорчать, нагружать своими переживаниями, не любит жаловаться и т. п. К тому же мы совершенно недооцениваем, что любой человек время от времени впадает в состояние одиночества. Даже такой общительный и доступный людям, как Яшин. Человек, занимающийся творчеством, а футбол, вне всяких сомнений, сфера творчества, нередко чувствует себя одиноким как перст. И ощущает такое состояние вдвойне, если это неординарная личность. Не только на меня Яшин и в самом деле иногда производил впечатление бесконечно одинокого человека.
В том-то и беда, что уход с футбольного поля поставил точку в творении игры, и снести это было тяжело. Не думаю, что всю созидательную энергию он оставил там, на зеленом газоне. Но и не мог внести творческую жилку в работу начальника команды, потому что как реалист понимал, что при заведенных порядках и существовавшей годами инерции это никому не нужно. Да и сам не очень знал, с какого бока зайти, хотя мысли в голове бродили – опыт-то в футболе скопил колоссальный.
Начальник команды – чисто советское кадровое изобретение, нигде более не встречающееся. Должность какая-то вымученная, неопределенная, безразмерная. В ней собаку съели братья Старостины. Старший – Николай Петрович, бухгалтер по образованию и спорторганизатор по призванию, в созданном им «Спартаке» взял в свои руки финансовые и административные бразды, как знаток футбола и футбольных душ успешно врачевал их. Но все это успешно получалось в 50—60-х годах, начало буксовать в 70-х, осложнилось при Бескове в 80-х и совсем застопорилось в 90-х, когда он был бесцеремонно отодвинут от дел и превратился скорее в символ старого, романтичного, почившего «Спартака», потеряв решающее влияние. Младший брат – Андрей Петрович в работе начальника сборной команды СССР 60-х годов сосредоточился, и достаточно успешно, на миссии психолога, пропитывая мозги и души игроков жизненной мудростью. Приходилось даже слышать объяснение провалов современной сборной России отсутствием в ее штабе именно такого человека, пока не объявился мудрец из Голландии – Гус Хиддинк.
Яшин стал начальником команды «Динамо» при Бескове, как-то смягчал его крутизну, а потом требовалось, наоборот, подкрепить мягкость Качалина металлом, но яшинская натура сама держалась вовсе не на стальных конструкциях. Может быть, это примитивное, но одно из возможных объяснений двукратного третьего места команды (1973–1974), так что, прибавь она твердости устремлений, могла замахнуться на большее. Вряд ли погрешу против истины в утверждении, что «Динамо», в отличие от «Спартака», поставившего себе на службу искушенность Н.П.Старостина, не нашло, да и не искало правильного применения психологическому потенциалу и спортивному опыту Яшина в качестве начальника команды.
Его главная беда, а, может быть, в какой-то степени и вина, – что погряз в текучке, больше занимался выправлением каких-то пожарных ситуаций. Вечно надо было уладить очередную срочную проблему в Управлении футбола, поучаствовать в важном совещании, вызволить какого-нибудь нашкодившего игрока из милиции, а другому выбить что-либо из материальных благ, организовать достойный прием иностранной команды и т. п. Считалось, что Яшин со своим авторитетом эти дела запросто провернет, но они, лишенные высокого, а и какого бы то ни было смысла, быстро обрыдли. Все это, полагал Лев Иванович, не работа, а суета. И разве был не прав? Какому уважающему себя человеку, тем более привычному к заразительному делу, это понравится?
Яшин слишком переживал никчемность своего нового положения, чтобы отягощать этим еще и жену, поэтому ее советы, вероятно, и не могли идти дальше проведения политинформаций и лекций, которыми тогда усиленно пичкали футболистов, а Валентину, естественно, напрягало, что Лев не желает воспользоваться ее предложением найти лекторов, используя сохранившиеся со времени учебы связи с преподавателями ВПШ (между нами, правильно делал, потому что более занудных лекторов я не встречал, да и он сам, отучившись там, видно, тоже). Валентина Тимофеевна видела его замкнутость, погруженность в свои мысли и переживания, а чем помочь ушедшему в себя мужу, не слишком представляла, хотя очень хотела вывести его из заторможенного состояния.
Домашние заботы Лев Иванович тоже отодвигал в сторону. Нет, в булочную сгоняет, обед приготовит, девочек накормит, когда она задерживалась на работе. Но существовали и более серьезные мужские обязанности. Мебель, купленная при царе Горохе, разваливалась, а Яшину ничего не стоило, предъявив любому директору магазина свою знакомую физиономию, достать что угодно из дефицита, с которым приходилось тогда сражаться любой советской семье, не исключая семью лучшего вратаря мира. Валентину пассивность мужа выводила из себя. И когда Рубин влез в душу, могла сорваться, а тот, ничтоже сумняшеся, представил Яшина (все же, мне кажется, искренне жалея) непрактичным и ленивым.
Да, обладатель вратарской хватки житейской хваткой был обделен. Женя Рубин на этом выводе свои изыскания и закончил, а мог бы, мобилизовав обычную свою журналистскую скрупулезность, установить, что Яшин брался помочь любому, это была его вторая натура, еще ждущая нашего внимания, только себя из круга своих забот всегда исключал. Да, в этом смысле был непрактичен, быту вообще не придавал никакого значения. Но ленив? Невозможно поверить, даже если этому утверждению придать обломовский смысл, а такой оттенок в рассуждениях Рубина улавливается, когда он рассказывает о душевности и доброте Яшина.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});