потом долго звали владениями Зенобии). Ведь какая напасть горше бедности? И если кто способен ее избежать – тем или другим манером от нее ускользнуть, – тот, скажу я, делает благо; и каждый сможет вам это подтвердить.
Вот почему Зенобии не пригодилась великая смелость к концу ее дней, как можно бы и следовало уповать, – ведь в любом деле потребно идти до конца. Говорят же, что во времена своих побед и преуспеяния она велела изготовить триумфальную колесницу для победного въезда в Рим – так она превозносила себя, мечтая завоевать и покорить всю империю римлян! А получилось наоборот: покорил ее римский император, взял в плен и пустил перед собой во время собственного триумфа, воздав себе столько почестей, будто поразил могущественного государя. Хотя будем откровенны: в победе, одержанной над дамой, как бы тяжело она ни досталась, – не много величия и блеска!
Вот и Август возмечтал одержать верх над Клеопатрой, но полного удовольствия не получил: она вовремя позаботилась об этом, поступив так, как советовал Эмилий Павел, укоряя плененного им Персея, жаловавшегося на свой жребий, в ответ на его мольбы о снисхождении заметив, что следовало бы тому ранее навести порядок в собственных делах, имея в виду, что побежденному более подобает покончить все счеты с жизнью.
Случалось мне слышать, что покойный государь Генрих II ничего так не желал, как взять в плен венгерскую монархиню, – и не для того, чтобы с ней плохо обойтись (хотя она давала к тому повод своими свирепыми выходками), а единственно ради славы иметь под замком у себя столь великую королеву и желая поглядеть, какое лицо и обхождение у нее будет в его крепости: столь же ли она пребудет смела и чванлива, как у себя перед войском. Ибо нет никого столь высокомерного и отважного, кто бы сравнился с прекрасной и храброй высокородной дамой, когда она пожелает выказать свою натуру. И той, о ком веду речь, очень нравилось прозвище, данное ей испанскими наемниками, величавшими императора, ее братца, el padre de los soldados[53], a ее – la madre[54], как и Витторию (либо Витторину), некогда, в эпоху древних римлян, прозванную воинами «матерью походных лагерей». Конечно, когда знатная и пригожая собой дама принимает на себя тяготы ведения войны, она бывает весьма полезна и воодушевляет своих людей, что на моих глазах случалось с королевой-матерью во время наших гражданских войн; она часто приезжала в боевые порядки, и вникала в планы кампаний, и сильно всех ободряла – как то ныне делает ее внучка-инфанта во Фландрии, повелевая армией и появляясь в блеске и славе перед строем воинов, так что без любезного всем ее присутствия там Фландрия, как говорят, вовсе не смогла бы продержаться; при том еще, что никогда королева Венгерская – ее двоюродная тетушка – не являла миру столько красоты, достоинства, благородства и любезной обходительности.
У французских историков мы можем прочесть, какую услугу нам оказала великодушная графиня де Монфор во время осады Аннебона. Ведь сколь ни смелы и мужественны бывают воины, когда выдерживают множество приступов, сражаясь не хуже благородных господ, – они подчас начинают терять бодрость духа и не прочь сдаться. Однако она обратилась к ним с такими пылкими речами, ее прекрасные и смелые слова зажгли такой огонь в их сердцах, что они решились дождаться подмоги; и та, так страстно ожидаемая, пришла вовремя, заставив снять осаду. Но графиня сделала более того: увидев, что все силы противника заняты приступом и что противник оставил свои палатки пустыми, она оседлала доброго коня и во главе полусотни всадников сделала вылазку, посеяв беспорядок во вражеском лагере, и подожгла его; и тотчас Карл де Блуа, заподозрив измену, прекратил сражение у стен. Кстати, о подобном же случае у меня имеется небольшой рассказец.
Во время последних войн Лиги принц де Конде, недавно усопший, будучи в Сен-Жане, потребовал от госпожи де Бурдей – вдовы лет сорока, но сохранившей красоту молодости, – чтобы она выдала ему шестерых или семерых самых богатых людей, живших на ее землях и спасавшихся от него в ее замке Мата. Она без околичностей отказала ему, прибавив, что никогда не предаст и не выдаст бедняг, оказавшихся под ее кровом и под защитой ее слова. Он отослал ей еще один, последний, приказ в послании, где говорилось, что он сумеет научить ее покорности. Она отвечала (я это доподлинно знаю, ибо находился в замке), что, поскольку он сам не обучен повиновению, весьма странно с его стороны требовать противного от других и что, когда он сам подчинится воле короля, она тоже проявит послушание. А в остальном, продолжала она, его угрозы тщетны: ей не страшны ни его пушки, ни осада; и, будучи потомком графини де Монфор, от коей ее семейству достался в наследство сей укрепленный замок, а ей самой – бесстрашное сердце, она полна решимости защищаться и не позволить ему туда проникнуть; укрывшись там, она всех заставит говорить о ней, подобно упомянутой графине под Аннебоном. Покойный принц долго обдумывал это письмо и несколько дней промедлил, не угрожая ей. И все же – не умри он вовремя – он бы решился на осаду; но она уже хорошенько подготовилась, запаслась мужеством и решимостью, необходимыми людьми и всем прочим, чтобы достойно его встретить; случись что – думаю, не миновать бы принцу постыдной неудачи.
Макиавелли в книге «О военном искусстве» пишет, что Екатерина, графиня Форлийская, осажденная в своем поместье Цезарем Борджиа и помогавшей ему французской армией, сопротивлялась весьма достойно, но ее постигла неудача. Причиною поражения послужило то, что в этом месте было построено слишком много малых крепостей и фортов, чтобы отступать из одного укрепленного места в другое; и, когда Цезарь подвел апроши, сеньор Жан де Казаль, коего названная графиня пригласила себе в подмогу и охрану, покинул пролом в основной стене и удалился в форты, а Борджиа воспользовался его оплошностью и, удвоив напор, опрокинул защитников. И так получилось, говорит автор, что все эти лишние укрепления лишь повредили смелому замыслу благородной графини и ее репутации: ведь она дожидалась наступления армии, перед которой без боя отошли и король Неаполитанский, и герцог Миланский, так и не осмелившись дать отпор. Но хотя исход ее дела оказался несчастным, честь была спасена, добродетелям ее воздалось по заслугам, а по всей Италии по сему случаю сложили немало хвалебных стихов и поэм. Этот пассаж пусть будет уроком тем, кто тщится укрепить свои поместья, понастроив там множество фортов, больших и малых крепостей,