– Я дарю их тебе, – сказал сармантиец, обращаясь к нему. – Алтан проследит, чтобы ты исправно упражнялся.
Берк поклонился ему, взял ножи и приладил их себе на пояс. Остальные шраванцы вернулись к своим занятиям, будто ничего и не произошло. Алтан, хмуро проводив взглядом Берка, повернулся к Лису и что-то сказал ему.
– Я знаю, что слишком добр, – сокрушенно вздохнул тот, говоря все так же на дорионском. – Если увидишь, что он недостаточно усерден в тренировках, скажешь мне. Не хотелось бы, чтобы однажды он ненароком поцарапал меня одним из этих ножей… по неосторожности.
Несмотря на тон заботливого учителя, пожурившего своего ученика за нерасторопность, он смотрел в сторону того, кому только что сделал подарок, с неожиданной холодностью. Это было странно, учитывая, что речь идет о его собственном воине. Если не доверяешь тому, кто должен охранять твою жизнь, то зачем тогда этот человек?
– Ты говорил Рэми, что неразумно приносить в дом ядовитую змею, – обратился я к нему, – но если ты сомневаешься в Берке…
– Сомневаюсь? – переспросил Лис, нахмурившись.
Я понял, что снова сказал глупость. Благо, на этот раз никто, кроме Алтана и сармантийца, меня не услышал. Давал же я себе слово: держать рот на замке и не болтать! Но слово себе – одно из самых непрочных, увы, это так.
– По возвращении в Шраван, – скрестив руки на груди, пояснил мне Лис, – я буду рекомендовать Берка на пост главы охраны наместника, вместо Алтана, которому положен заслуженный отдых. А теперь, если я удовлетворил твое детское любопытство, займись тренировкой. Я прослежу, чтобы тебя не жалели. Если ты способен так много говорить, значит, хватит сил и для сражения.
Он сдержал свое обещание. Алтан заставил меня попотеть, отрабатывая один-единственный новый прием, позволяющий уйти от прямого нападения и нанести удар в незащищенный бок противника. Я не чувствовал рук и ног, но мучитель поверил в мою усталость лишь тогда, когда мое тело рухнуло на мокрую землю. Алтан помог мне подняться, и мы все вместе направились к огню, где уже принялись делить скромный ужин.
– За брата Вилли, – Рэми поднял бутылку с вином.
Он отхлебнул и пустил выпивку по кругу. Я только успел вонзить зубы в обжигающе горячее мясо курицы, когда очередь дошла до меня. Сделав большой глоток терпкого вина, вкусней которого мне не доводилось пить, я протянул бутылку сидящему слева от меня Алтану. Он покачал головой:
– Нет.
Это слово на их языке я уже понимал. Слишком уж часто слышал во время тренировки.
– За упокой нашего брата Вилли! – возмутился Тэд.
– Им не велит обычай, – мягко сказал Рэми.
– Плевать на их обычаи, – отмахнулся Тэд. – Они на нашей земле, и это нашего друга мы похоронили сегодня.
Сдержанный ответ Алтана любезно перевела Айра:
– В Шраване прощаются с погибшими иначе. Для этого есть особая погребальная песня, которая исполняется после боя. В ней вспоминаются павшие воины, и небо, услышав эту песнь, понимает, как отважны и доблестны были эти люди. Тогда их ждет свет и покой.
– В самом деле? – недоверчиво нахмурился Рурк, забирая у меня из рук бутылку вина и отпивая. – Так пусть споют. Брат Вилли заслужил, чтобы небо о нем узнало…
Алтан глянул на Лиса, но тот невозмутимо продолжал есть, игнорируя взгляды шраванцев. Тогда Алтан прокашлялся и затянул песню. Голос шраванца был низким и немного хриплым, что, возможно, и подходило для песни воина, вот только слух у него страдал, и пение больше напоминало лай потревоженной собаки. Инквизиторы недоуменно переглянулись. Похоже, они представляли себе погребальную песню иначе. Впрочем, судя по лицам южан, исполнение их огорошило не меньше, чем нас.
– О, смилуйся! – сквозь зубы процедил Лис, и с досадой отложил в сторону недоеденный кусок курицы.
Алтан мгновенно умолк и, кажется, только обрадовался. Ему удалось добиться того, чего он и хотел: сармантиец сам запел. Я уже и забыл, что Лис искусен не только в бою и в самовосхвалении. Голос у него и впрямь такой, что, слушая его, ни к чему знать, о чем песня, и что означают незнакомые слова: мысли возносились, увлекаемые мелодией, сердце начинало биться чаще, и чувство бесстрашия поселялось в душе.
Лис замолчал, и над отрядом воцарилась тишина, будто каждый боялся нарушить чудесный миг покоя, который подарила эта песня. У кого-то из инквизиторов даже глаза увлажнились, и в этом не было ничего постыдного.
– Это… прекрасно, – прочистив горло, произнес Рэми. – Позволь спросить, о чем же ты пел?
– О ветре, одиноком и бесприютном, – ответил Лис. – Его судьба летать над землей, без отдыха, без пристанища. Но душу воина не постигнет такая участь, она уйдет к свету. Вот, о чем эта песня.
Том чихнул и шмыгнул носом, Рурк выдавил сжатое: «Мда», а Одар шумно вздохнул.
– Так и умереть не страшно, – сказал Тэд, глядя в костер.
– Главное, чтобы жить не страшно было, – отозвался Рэми и, запрокинув голову, глотнул вина из бутылки.
На следующий день дорога подарила нам досадную неожиданность. На пути в Бурворд мы должны были второй раз пересечь реку Танай, но мост оказался разрушен. Когда мы приблизились, перед ним уже стоял торговый караван, и люди в недоумении чесали затылки.
– Что случилось? – подъехав к ним ближе, спросил Рэми.
– Мы тебе что, провидцы? – огрызнулся один из них. – Может, буря, а, может, какой злодей вроде тебя.
– Здесь с самого утра так, – отозвался сидящий в стороне старик, который выглядел спокойнее всех прочих встревоженных купцов. – Теперь придется идти через Морскую дорогу. Вот соберем толпу побольше и пойдем. Поодиночке– то нас быстро разбойники сгрызут.
Он окинул хитрым взглядом наш отряд:
– А что, может, вы проводите? Я заплачу.
– Заплатим! – подхватили остальные купцы.
– Простите, спешим, – покачал головой Рэми и вернулся к нам. Лицо его было задумчивым и хмурым, – до Бурворда по этой дороге мы могли бы добраться за пять дней. За четыре, если не жалеть лошадей. Но в объезд это может занять больше времени.