Пока я пытался в этом разобраться, раздался резкий хлопок, как будто треснул лед. Я быстро огляделся, но ничего, казалось, не изменилось, нигде не зияла открывшаяся трещина. Затем звук раздался снова, и я увидел Айана, пробирающегося вперед по ломаным льдинам, пока он не подошел к корме и, ухватившись за то, что отсюда представлялось веревочной лестницей, подтягиваясь одной рукой, влез на шканцы. С минуту он стоял почти неподвижно, только голова слегка поворачивалась из стороны в сторону, пока он осматривал палубу и лед по ту сторону корабля.
Никакого движения. Ни единого звука. Ничего не происходило. Весь мир, казалось, затаился. А потом он неожиданно нырнул вниз, его поглотила обледенелая палуба.
Подхватив свой рюкзак, я двинулся за ним следом. Борт корабля становился все выше по мере того, как я к нему приближался. Издали его корпус казался почти полностью погруженным в ледяную толщу, но, когда я стал рядом, верх фальшборта возвысился надо мной не менее чем на три метра, и я недоумевал, как Ангел с Карлосом забрались на борт. Или веревочная лестница уже была там, когда они пришли? Сверху свисало ее девять покрытых гладким льдом ступеней. Ноги соскальзывали, пока я лез вверх, а сама палуба мало чем отличалась от катка.
Я крикнул Айану, что я уже здесь, но ответа не последовало. На обледенелом корабле царила зловещая тишина.
Я не стал спускаться следом за ним вниз. Пока не стал. Наши интересы различались. Меня привлекал сам корабль, его корпус и остатки такелажа, погребенные под слоем старого льда, карбоновые блоки, обломки рангоутного дерева, дырявые бочки, а на носу остатки огромного бушприта, лежащего в спутанном клубке толстого каната с торчащими из него лапами тяжелого якоря.
Мне понадобилось несколько минут, чтобы пройти корабль от кормы к носу. Дело было не только в том, что идти было трудно, но я еще и постоянно останавливался, восхищенный тем, что видел. Думаю, его постройку следует отнести к началу девятнадцатого века, точно не позже первой четверти. Его верхняя палуба была почти сплошной, и, карабкаясь на борт, я заметил очертания батарейной палубы. Это был либо военный фрегат, либо корабль Ост-Индской компании, построенный по такому же образцу, и в этом случае директор Морского музея, видимо, был прав, полагая, что судно было построено Британской Ост-Индской компанией в Блэкуолле, неподалеку от военно-морского судостроительного завода.
Нос корабля подтверждал это предположение, поскольку 1830-е явились десятилетием, когда и военные, и коммерческие суда, и не только в Англии, стремились сделать быстрее и маневреннее. А это требовало увеличения площади парусов, в частности добавления их спереди и сзади, и спереди место для них находили за пределами носа.
Бушприт на этом корабле был огромен. Вместе с утлегарем он был, вероятно, почти такой же длины, как и мачты, и, будучи задран вверх под острым углом, поддерживался толстым канатом, закрепленным на фок-мачте. Оковки топа мачты остались тут под слоем льда и снега, но, пнув их носком ботинка, я обнаружил, что они не железные, а из какой-то пластмассы. Даже лапы якоря были не металлическими, а когда я перегнулся через борт посмотреть, осталось ли что-нибудь на мартин-гике, я смог рассмотреть сквозь ледяную глазурь лишь то, что и он, и оттяжки мартин-гика, которые препятствовали тянущим его вверх кливерам, также были изготовлены из синтетических материалов.
Я выпрямился с намерением посмотреть на вант-путенсы, вспомнив, что капитан Фредди говорил об установке антенн и электронного оборудования, когда мое внимание привлекло какое-то движение на льду внизу, под свисающим с носа толстым якорным канатом. Там, около борта, скрючившись, лежал человек, его ноги скрывала шуга, и сначала я принял его за брошенную кем-то куртку. Но потом я увидел тянущиеся к кораблю руки, голова в меховой шапке приподнялась, пальцы стали скрести крашеный черный борт. Тело сотрясла судорога, ноги конвульсивно распрямились.
То был Карлос. Я узнал его по одежде и позвал, но теперь его тело лежало неподвижно. Он, видимо, свалился через борт. Но высота тут была не более трех-четырех метров — недостаточно, чтобы разбиться насмерть.
— Что с тобой?
В пустынной тишине заледенелого корабля мой голос прозвучал как будто бы сам по себе.
— Карлос! Ты ранен? Что случилось?
Ни звука, ни движения в ответ. Тело молодого человека лежало там, будто мертвое. Выпрямившись, я стал звать Айана, направляясь к корме. Мой голос был все таким же одиноким и отстраненным, словно я сам был привидением на этом призрачном корабле.
Это меня насторожило. Нигде ни звука. Как будто я тут был единственной живой душой. А солнце сияло неестественно ярко в бирюзовом, почти зеленом небе. Бескрайний, хрустально искрящийся ледяной ландшафт просматривался до бесконечности.
— Айан!
В этом крике о помощи прозвучали панические нотки, и я, усилием воли заставив себя замолчать, двинулся к веревочной лестнице, поспешно спустился на лед и, обойдя корму корабля, направился к носовой части правого борта, туда, где лежало тело.
Он там и лежал, так, как я его видел последний раз, и это действительно был Карлос. Он не пошевелился с тех пор, его руки все так же тянулись к черной обшивке, а лицо уткнулось в лед.
— Что случилось?
Не дождавшись ответа, я наклонился и попробовал его перевернуть. Но его одежда здесь, в тени, уже успела примерзнуть ко льду. С усилием освободив его плечи, я повернул его голову. Глаза закрыты, кожа мертвенно-бледная, из угла его губ стекала струйка крови.
— Карлос! — Я потряс его плечо. — Ты меня слышишь?
Я почувствовал дрожь, пробежавшую по его телу, словно его бил озноб. А затем его веки поднялись и глаза уставились пустым неузнающим взглядом.
— Я Пит, — сказал я, — с «Айсвика», помнишь?
Его губы шевельнулись, и я склонился ниже.
— Что ты говоришь?
Он как будто пытался что-то сказать. Его тело сотряслось, и изо рта, как пузырь жевательной резинки, выдулась розовая пена. Он издал булькающие звуки, и я, склонившись еще ближе, расслышал его тревожно-жуткий заикающийся шепот:
— Я бы н-никому н-н-не сказал, т-ты же знаешь.
Слова утонули в бульканье в его гортани, а затем он вдруг произнес довольно громко:
— Зачем? Зачем ты д-делаешь это? Зачем ты…
И больше ничего. Хлынувшая ртом кровь заставила его замолчать.
Как мы понимаем, инстинктивно, что человек умер? У меня практически не было такого опыта, а его глаза все время были пустыми. И все же я понял. Я что-то пробормотал себе под нос, возможно, то была молитва, затем перевернул его на спину и увидел рану. Она зияла кровавой дырой, где был буквально вырван кусок его груди.