изрекла мать.
— Мам, он врет. Да с чего же мне нападать на него?
— А мне с чего, мокрощелка? — взвизгнул отчим, а мать будто с укором посмотрела на нее.
Пол качнулся перед Мариниными глазами, свет люстры причинял физическую боль, а в груди зарождался пожар. Девочка наклонилась, обула сапоги и вышла из квартиры, не слушая матери и отчима. Она шлепала по растаявшим лужам и размазывала по щекам слезы. Сегодня как никогда ей не хватало папочки. Уж он-то бы ее отстоял, он бы просто не позволил такому случиться. Что уж говорить об остальном?!
Она так пешком и пришла к дому крестной, даже поднялась на этаж, рука уже потянулась к звонку, как Марина вспомнила, что Олеся на шестом месяце беременности. Волноваться ей нельзя, не дай Бог у ребенка появится из-за таких переживаний порок сердца. И такая тоска накатила на девочку, что словами не передать! Она опустилась на ступеньки и заплакала еще горше, поскуливая, как обиженный щенок. Холод стылого подъезда пробрался сквозь пальто, сквозь прорехи порванного платья, подобрался к сердцу и душе. Марина лишь плотнее сжалась в комок и прикрыла ставшие тяжелыми веки...
Сколько она так просидела — неизвестно. Только правду говорят, что истинные матери свое дитя чувствуют. Вот и Олеся выглянула на лестничную клетку. В полумраке подъезда она различила лишь какой-то комок серо-бурого цвета, даже решила, что это собака, пока комок не засопел носом. Вот тогда молодую женщину будто хлестнули. Выскочила, подлетела, рванула за плечо. Через минуту она уже стаскивала с ревущей девчонки пальто и сапоги. Та ревела в сорок ручьев и слова связного не могла сказать. И ведь не рассказала всей правды о произошедшем.
Андрей Ильич пришел как всегда поздно. Он спокойно отнесся к тому, что девочка осталась ночевать. Спросил о здоровье, измерил давление. Когда же поздно вечером сидел на кухне и писал диссертацию, к нему бочком вошла Марина и попросила временного жилья. Мужчина, а тогда ему было всего 34 года, запросто ответил, что девочка может жить у них, сколько пожелает. Диссертация давалась с превеликим трудом, молодой доктор даже не поднял головы на вопрос своей пациентки, и лишь когда Марина почти закрыла за собой дверь, он ее остановил и стал выспрашивать. Конечно, ей не хотелось посвящать кого-то в свои проблемы, но и не сказать — как?
Кардиохирург спокойно, не меняясь в лице, выслушал ребенка. У девочки даже мелькнула мысль, что его действительно не коснулись ее неприятности, столь обыкновенным было лицо мужчины, как вдруг из его пальцев брызнули пластмассовые щепки простой шариковой ручки. Он опустил глаза на руки: пара осколков вспорола кожу на ладонях. Андрей Ильич поднялся, открыл кран, и сунул их под струю воды, а руки мелко дрожали. Марина потянула носом за его спиной.
— Если так, то запомни: ты должна всегда быть спокойной и в стрессовых ситуациях делать вид, что тебя это никак не касается, — вдруг заявил он. — Ты должна воспитывать в себе хладнокровие. Учиться держать себя в руках. Волноваться тебе нельзя, так что… сама понимаешь, не маленькая уже. А эту проблему мы решим. Иди, ложись спать, всё будет хорошо, утро вечера мудренее.
Марина еще раз, напоследок, вздохнула горестно и отправилась спать.
Когда наступило утро, Андрей Ильич просто взял и привез ее в какую-то лабораторию, где сняли все синяки и ссадины, что получил ребенок в неравной борьбе, потом Акчинский отвез девочку опять к себе домой. Через день он сказал, что необходимо забрать Маринины вещи из дома.
— Ты же не собираешься ходить в одном и том же? — усмехнулся он, а у самого кошки на душе скребли: давно нужно было забрать девочку к себе. Всё стеснялся предложить, нечего сказать, хорош! А ведь, по сути, она никому не нужна: мать так ни разу и не позвонила.
С утра молодой хирург сделал пару звонков, а в полдень вместе со своим одноклассником, работающим в милиции, помогал упаковывать Маринины вещи. Услышав возню в комнате падчерицы, на пороге появился отчим. Он как всегда «отдыхал». Мужик замаячил в дверях, распространяя запах перегара. Увидев его, Марина тут же порскнула за спину Андрея Ильича. Хозяин квартиры попытался командовать, но на него не обратили внимания. Он начал кричать, размахивать руками, но никто из присутствующих даже не обернулся. Когда же дядя Вася словесно зацепил падчерицу, Андрей оставил коробку, куда складывал книги девочки, и спокойно вышел из комнаты, легонько пихнув при этом пьянчугу, тот попытался отмахнуться, да куда там! Марина бросилась сначала следом за ними, но друг хирурга придержал ее:
— Ты давай вещи упаковывай, там и без тебя разберутся.
Девочка вскинула тревожный взгляд на дверь и вернулась к своим узлам и коробкам. За дверью что-то гулко упало, и на всю квартиру разнесся отборный мат. Что-то хлопнуло, опять упало, посуда загремела, а потом всё стихло. Девочке было не по себе, она опять уставилась на дверь, и милиционер перехватил ее взгляд.
— Ты за кого боишься-то? — спросил тот, улыбаясь.
Девочка хлопнула ресницами.
— За Андрея Ильича, конечно!
— За него переживать не стоит, он твоего отчима может по стенке размазать и рук при этом не замарать, — усмехнулся парень, и Марина больными глазами уставилась на дверь. Милиционер тяжело вздохнул и вышел из комнаты, напоследок бросив, чтоб она поторопилась.
Когда она увидела отчима во второй раз, он был трезвым, мокрым и жалким. А на правой щеке лежал отпечаток тяжелой руки доктора. Уже не орал и не качал права. Девочка залезла в шкаф отца, достала старые папины снимки и шкатулку с бабушкиными драгоценностями, и тут появилась мать. Она на тот момент не играла в театре, а работала помощником сцены, но замашки остались прежними. Иногда, общаясь с ней, казалось, что после каждой своей фразы она ждала аплодисментов. Вот и теперь брови взлетели весьма театрально, головка чуть повернулась в сторону участников сцены, ни дать ни взять — команды режиссера ожидает! Марина сморщилась и поставила бабушкину шкатулку в одну из полупустых коробок.
Видимо, до женщины дошло, что здесь происходит, а может, поняла, что никому не нужна ее никчемная игра, и, подлетев к дочери, потребовала объяснений. Андрей кивнул другу, тот жестом фокусника, выхватил из папки бумажку и представил ее женщине. А саму Марину хирург затолкал обратно в комнату, дескать, посмотри,