Читать интересную книгу Когда исчезает страх - Петр Капица

«Держись, Ира, держись! — требовал рассудок. — Ты ведь была неутомимой на воде!»

Блики света колыхались в лохани, вызывая видения прошлого. Вода в реке искрилась почти так же, как-тогда, когда Ирина участвовала в заплыве на дальность. Спортсмены выходили на старт пятерками, ждали сигнала и одновременно бросались в воду… Большинцова плыла по течению брассом. Так легче было сохранить ровное дыхание: лицо поднято над водой… глубокий вдох. Опускаешь голову… медленный выдох. «Таким же способом, наверное, можно и здесь? — думала Ирина. — Ведь продержалась же я тогда пять часов на воде».

Лежа связанной на столе, она мысленно разводила руками, мысленно действовала ногами и как бы скользила вперед с опущенным в воду лицом. Это позволяло сейчас на время ослаблять мышцы и давать отдых напряженной шее.

Но тогда… Тогда Большинцова обогнала многих пловчих и, выйдя вперед, поплыла одна. За ней на небольшом расстоянии следовала судейская лодка. Ирине плылось легко. А когда она уставала, то поворачивалась на спину и вода сама несла ее вперед.

«Да, на столе не повернешься, не изменишь положения. Как быстро я начала уставать. И руки затекли… Хоть бы шевельнуть ногой! Может, они ушли до утра? Пусть! Потеряю сознание от усталости, и все. Все произойдет само собой…»

В комнату неслышно вошел лейтенант. Он схватил Ирину за волосы и, повернув лицом к себе, спросил:

— Будешь отвечать?

Ирина по инерции продолжала вдыхать и выдыхать воздух, как при плавании брассом.

Гестаповец ткнул ее голову в лохань, продержал несколько секунд под водой, вновь поднял. Подождав, когда заключенная откашляется, лейтенант стал задавать старые вопросы:

— От кого брала листовки? Где находится Катя?

После каждого «не знаю» он резким движением окунал ее голову глубоко в лохань и не давал поднять до тех пор, пока Ирина не начинала захлебываться, судорожно дергаться.

На пятый или шестой раз стол под Ириной вдруг заколебался и как бы начал оседать…. Наступило блаженное состояние покоя…

Обморок длился недолго. Вскоре Большинцова почувствовала боль: чьи-то руки массировали ей грудь, налаживали дыхание…

Она приоткрыла глаза и увидела склонившуюся над ней медицинскую сестру — розоволицую, в белоснежной накрахмаленной шапочке.

— Можно продолжать допрос, — сказала она по-немецки и отошла в сторону.

— Назовите две-три фамилии… допрос прекратится, — принялась бубнить переводчица. — Вы будете работать в гестапо тайно… никто не узнает…

— Я не предательница.

Ирина была так измучена, что почти не ощущала боли, когда рослые гестаповки принялись хлестать ее плетками. Только один раз она выкрикнула дорогое ей имя.

— Кто? — переспросила переводчица.

— Кирилл, милый, отомсти этим гадинам!

— Заговаривается. Прекратите! — приказал лейтенант.

Пришла незнакомая надзирательница. Вместе с медицинской сестрой они подняли Большинцову и вывели на улицу.

Ночь была морозной, но Ирина не почувствовала холода. Все тело горело словно в огнё.

«Держись, Ира! — твердила она себе. — Эсэсовки не должны видеть тебя ослабевшей». Стиснув зубы, Большинцова выпрямилась, откинула со лба волосы и взглянула на небо. Оно было усыпано крупными звездами — зелеными, голубыми, пунцово-красными.

Вдыхая морозный воздух, она подумала: «Какое счастье, что я сумела вытерпеть… Какое счастье…»

* * *

В лагере Большинцова убедилась, что вытерпеть можно многое. Сердце ее словно покрылось спасительной коркой: до каких-то пор она могла страдать, а дальше наступало бесчувствие.

После допроса Ирина не могла подняться и попала в ревир.

Все тело у нее саднило и горело, словно она лежала в муравейнике. Ей трудно было повернуться, шевельнуть головой: мгновенно в уши врывалось жужжание, стены начинали вращаться и мелькать с такой быстротой, что летчице становилось дурно. Есть она не могла, губы у нее были разбиты. Ирина лишь с трудом глотала воду.

С ней никто не разговаривал. Сиделка — монашка из Польши, подававшая воду, бормотала только молитвы. Ирина потеряла счет времени.

Не то днем, не то вечером у ее постели появилась белокурая женщина со щербинкой между передними зубами. На вид ей было лет тридцать пять. Докторский халат она носила поверх полосатого платья.

«Своя, заключенная», — поняла Большинцова.

Женщина осторожно отбросила одеяло, взглянула на исполосованное тело Ирины и, словно от боли, закусила губу.

С помощью монашки врачиха повернула летчицу на живот и мягкими прохладными пальцами начала ощупывать.

— Потерпите, — сказала женщина по-немецки. — Переломов, кажется, нет.

— Езус Христус, — бормотала монашка. — Як так можно. Цо зробили, пшкленте…

Отослав сиделку, белокурая врачиха принялась чем-то смазывать рубцы и ссадины. При этом она низко наклонилась и тихо произнесла:

— Катрин… Катюш.

— А-а?

— Не отчаивайтесь, мы постараемся вас спасти. Товарищ Анна знает, как вы держались на допросе. Она сообщит вашим подругам. Я дежурю до утра. Если понадоблюсь — зовите врача Ирмхен. Крепитесь, не поддавайтесь болезни… я наложу компресс…

«Значит, организация не разгромлена, — с радостью подумала Ирина после ее ухода. — А вдруг подослали провокаторшу? Ну конечно! Как могла узнать Анна о моем поведении на допросе?»

В беспокойстве она приподнялась на локтях и стала всматриваться в соседок по палате: «Не лежит ли кто из своих?» На койках стонали и бредили на разных языках незнакомые ей женщины. У одних лица были желтые, обескровленные болезнями, у других — обезображенные синими отеками и багровыми пятнами. «Этим уже не вернуться в бараки, — думала Ирина. — Как же предупредить Анну и других?..»

Ночью Ирмхен обложила спину Ирины компрессами. Саднящий зуд стал постепенно стихать. Ирина повернулась к врачу лицом и, глядя в глаза, спросила:

— Вы давно связаны с Анной?

— Около года, но лично не приходилось встречаться. Мне передают ее поручения.

«Знает, но не встречалась. Странный ответ. Это, видимо, на тот случай, если я попрошу описать внешность Анны. Хитра!»

— А как Анне стало известно о моем поведении на допросе?

— Через связную. Я сообщила ваш номер и описала внешность.

— Но до этого вы меня не знали?

— Да, впервые услышала о вас позавчера ночью, — сказала она. — Проговорилась эсэсовка, приходившая за санитаркой. Она и сегодня справлялась о вашем состоянии. Видимо, потребуют еще раз на допрос.

— Значит, вы выполняете их приказ?

— Приказ своего сердца. Слушайте внимательней. Нам надо, чтобы дежурные эсэсовки вас считали безнадежной. Днем ни с кем не разговаривайте, делайте вид, что вы в беспамятстве. Завтра чили послезавтра вас вынесут из палаты. Не пугайтесь, если попадете в мертвецкую. Там мы сумеем обменять вас на любую заключенную, скончавшуюся в бараке.

* * *

Днем Ирине почти не пришлось притворяться. Температура оказалась ниже нормальной. Ногти на руках посинели. Она лежала пластом, отказываясь от пищи и делая вид, что ей не хватает воздуху. Порой Большинцова как бы теряла дыхание, и при этом сердце ее действительно замирало.

— Матка боска, Езус свентый… — шептала монашка.

Ирина приоткрывала глаза и, шевеля губами, словно желая что-то сказать, шарила расслабленной ладонью по одеялу, как это делали умирающие.

Дежурная сестра набрала в шприц камфары, но не решилась впрыснуть, послала за шеф-врачом.

Он пришел рассерженным, так как не имел привычки появляться в палатах до субботнего обхода. Пыхтя и отдуваясь, этот мясник взглянул на температурный листок, взял руку больной и, видимо не прощупав пульса, бросил ее.

— Камфару не применять, — сердито сказал он сестре. — И прошу меня больше не тревожить.

— Она из допрашиваемых, — пыталась оправдаться медичка.

— Выполняйте то, что приказывают.

— Простите, герр доктор.

До вечерней смены к Большинцовой никто больше не подходил.

Стали разносить ужин. Ирине очень хотелось есть, запах картофельной похлебки вызывал слюну, но, когда монашка попыталась приподнять ее голову и покормить с ложки, она застонала и закатила глаза.

Старуха сокрушенно вздохнула, перекрестилась и тут же с поразительной быстротой съела все, что принесли больной. Так, видно, поступали все сиделки.

Вскоре появилась Ирмхен. Она была озабочена:

— Они форсируют события. Вашу койку приказано освободить. Не будем ждать старшей сестры, ее нужно опередить. Я дам вам снотворного… если во время переноски проснетесь от толчков, не шевелитесь.

Ирмхен сунула Ирине в рот две таблетки и, стиснув запястье, шепнула:

— Доверьтесь… все пройдет хорошо.