Тео он не видел уже несколько дней. Ситуация с младшей Уизли и Ноттом оказалась поистине удивительной, и страшно хотелось расспросить приятеля самому, так что Драко ждал случая, чтобы поговорить с ним лично, но случай этот все никак не желал представляться. Теодора, казалось, серьезно возненавидело все рыжее семейство, он был причиной раздора и постоянных скандалов между матерью и дочерью. Девчонка же периодически где-то пропадала, заставляя миссис Уизли сходить с ума; вестей от Нотта Драко больше не получал, а с Джинни разговаривать не хотелось — она бросала на него настолько презрительные взгляды, что становилось совсем уж неприятно. Интересно, как бы он представлял своим родителям пассию, которая заведомо совершенно бы их не обрадовала? А Грейнджер вряд ли обрадует мать и отца. Особенно, отца.
Сами Уизли теперь едва сводили концы с концами — то есть, видимо, то финансовое положение, что было у них раньше, считалось приемлемым, что называется, «еще куда ни шло» (тысячу раз «ха!»). Один из близнецов, потерявший брата в битве за Хогвартс, по всей видимости, пребывал в депрессии, но продолжал управлять своим магазинчиком. Прибыли было немного, и большую часть он отдавал родителям. Для мистера Уизли на любую нормальную работу путь был заказан, а для тяжелого труда он уже не подходил — сильно сдал после того, как его едва не убила Нагайна; да и невосполнимые потери легли на его плечи тяжким грузом. Как понял Малфой, немного денег анонимно подкидывал еще один из многочисленных рыжих отпрысков, тот, что, несмотря на фамилию предателей крови, все же работал в Министерстве (интересно, каким образом? открестился от семейства?) — и несмотря на всю анонимность, все прекрасно знали, откуда именно поступают деньги. (Стол этим вечером был накрыт на всех, и на предателя тоже. Но он к ужину так и не явился.)
Все семейство Уизли, кажется, с легкой руки Джинни, было осведомлено о «благородном» порыве Малфоя помочь Гермионе, но вопросов, к счастью Драко, никто не задавал; ему было плевать как там Поттер с Рональдом разбираются с чужими мнениями на этот счет, лишь бы его самого не трогали. Остальные же члены этого их Ордена, видимо, по-прежнему считали, будто спасение одного — слишком рискованная операция, не стоящая их усилий. Однако, сам план по вызволению Грейнджер оставался в тайне ото всех, и о подробностях его, насколько Малфой мог судить, не имел понятия никто в этом доме, кроме них троих (хотя, стоило заметить, что и сам Драко не представлял, где именно все это время варится Оборотное Зелье). «Час икс» неумолимо приближался, теперь счет шел на дни, и это вызывало у Малфоя легкий мандраж: растущее чувство паники дополнялось совершенно идиотской, странной нервозностью: ему казалось, что как только он увидит Грейнджер, то не сможет подобрать нужных слов. В его мечтах, которые он, наконец, позволил себе относительно грязнокровки, она, конечно же, сразу (не сразу, а как только они окажутся в безопасном месте) падала в его объятия и благодарила за чудесное спасение, немедленно проникаясь к нему нежностью и, очевидно, пылая от любви, но что-то подсказывало, что от ее благодарности до какого-никакого развития предполагаемых взаимоотношений (какими бы они ни были в дальнейшем) предстоял долгий, мучительный путь. И вот тут Драко натыкался на непреодолимую преграду: он даже не мог вообразить, что такого надо сказать заучке-Грейнджер, чтобы она… ну, восприняла его всерьез что ли. Ему вообще не доводилось в жизни думать ни о чем подобном — поклонниц было хоть отбавляй, и они сами прекрасно подбирали слова. Он даже попытался продумать речь, но ничего не выходило; все казалось глупым и бессмысленным. Поэтому Драко счел благоразумным сосредоточиться на технической части вопроса — на самом «чудесном спасении». Нужно было продумать и снова обсудить подробности плана, потому что у него в голове он превратился в кашу; тем более, что Нотт вообще был настроен довольно категорично: он, по понятным причинам, не желал, чтобы его внешность использовали для таких рискованных целей. А что если что-то пойдет не так?! — горячился он. Драко, который и должен был стать Ноттом и отыскать в собственном доме Грейнджер, не попавшись никому на глаза, в целом понимал его опасения. Не так могло пойти примерно все. Гораздо легче было быть Поттером и Уизли: они под мантией должны были найти и убить змею. А сам настоящий Нотт…? Просто заляжет на дно на это время. А если план провалится, то и на все оставшееся…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Двадцать четвертое выдалось странным. Поттер пришел днем и был ужасно зол. Оказалось, что он каким-то образом нашел того самого целителя из аптеки Малпеппера, который, кажется, имел отношение к лечению гермиониного ранения; Гарри следил за ним все утро, даже пробрался в Мунго, но оказалось, что медик не помнит ничего странного, никаких пациентов со смертельными ранами от проклятий в последнее время у него не наблюдалось. Он, по словам шрамоголового, вообще выглядел совершенно нормально, как будто вовсе никогда не имел никаких дел с Темным Лордом. Драко смотрел на кипящего Поттера и мрачно веселился. Целитель, похоже, отделался легким испугом и частичной амнезией. Повезло же! Значит, зачем-то еще нужен.
Оставшаяся часть дня пролетела быстро и практически без происшествий, и только одна мелочь испортила Драко настроение. Перед самым ужином в домике появился незнакомый высокий темнокожий мужчина в ярко-фиолетовой мантии. Малфой как раз зачем-то выходил из предоставленной ему комнаты и, к своему неудовольствию, услышал в обрывке разговора собственное имя, а еще — знакомые и отчего-то неприятные интонации, что показалось ему удивительным: он этого субъекта видел точно в первый раз.
— … с Драко Малфоем, — произнес Гарри Поттер, видимо, открывший гостю дверь и теперь как ни в чем не бывало болтавший с ним в прихожей. Малфой замер на верхнем пролете и прислушался.
— Ты сказал Малфой? Что здесь делает Малфой?! — пробасил неизвестный.
— Ему некуда пойти, — коротко ответил Гарри. Фраза, пусть и была неприятной, в целом казалась вполне нейтральной, не выдающей его истинных «благородных» намерений, которых он отчего-то стыдился. Малфой мысленно поставил Поттеру «зачет». А вот его собеседник в ту же секунду разразился руганью!
— Оплати ему отель! — ярился высокий. — Это ваш единственный оплот, что ты натворил, пустив его сюда?!
— Он на нашей стороне! — спорил Гарри, и Малфой снова поставил мысленную галочку защищавшему его Поттеру, хотя сам едва ли не трясся от злости. Что о себе возомнил этот незнакомец?!
— С чего ты это взял?
— Он помогает… Да и какая разница?! Он в розыске. Его все равно убьют, если найдут.
— Это не повод покрывать всякую шваль. Он бы не моргнув глазом убил тебя сам…
Не желая слушать дальнейших рассуждений о своей скромной персоне, Драко с силой хлопнул дверью, чтобы стоящие внизу это услышали. Эффект это возымело, неприятный разговор тут же затих, но настроение было безвозвратно испорчено. Впрочем, высокий, к радости Малфоя, на ужин не остался.
…Теперь же Драко, полусонный, сидел за почти опустевшим столом и определенно мог сказать, что «праздник» удался. Сейчас тут оставались только Билл и Флер, Джинни, Рон и Гарри: Флер теперь несла какую-то невообразимую околесицу про скорпионов и кузнечиков, а Рон что-то шептал на ухо Гарри, который по-прежнему не сводил глаз с Джинни. Мистер и миссис Уизли уже давно отправились спать.
Драко не слушал болтовни. Он много думал о несбыточном, думал с печалью, с надеждой. Признаться в этом себе было немыслимо, но… Драко какого-то черта очень нравились эти люди — все они, и никто из них — по отдельности. Он мог сколько угодно называть их нищебродами, неотесанными, деревенщинами, но… они были счастливы. Даже сейчас, проиграв войну, потеряв все — они были друг у друга. Поддерживали друг друга, любили. Были искренними. Ничего не требовали взамен. Драко чувствовал себя лишним на этом празднике жизни, и от этого ему невольно становилось… грустно. Странная эмоция, он сам счел ее для себя странной. Но именно здесь, впервые за долгое время, Малфой понял, что не испытывает ни капли въевшегося под кожу зудящего раздражения.