И, обратившись к пленнику, спросил:
— Ну, что вы думаете сейчас о смерти?
Ингольф, старый рубака-джомсвикинг, презрительно скривил губы:
— Джомсвикинги не боятся смерти, только трусости.
Он положил голову на плаху, и палач одним ударом лишил его жизни.
Следующий джомсвикинг, Гаут, сплюнул у ног Ивара и прорычал:
— Я умру с незапятнанной честью! Ты, Ивар, будешь жить в бесчестии.
Гаута тоже обезглавили.
— Баран! — завопил Гедин, третий джомсвикинг. — Бэ-э-э, бэ-э-э!
Ивар, собиравшийся дать знак палачу, забыл опустить руку и непонимающе нахмурился, отчего стал еще уродливее.
— Что? — заревел он.
Гедин чуть приподнял голову с плахи и оглядел войско Ивара.
— Ты, баран, разве это не овцы бегут за тобой?
— Ублюдок! — заорал Ивар с пеной у рта и велел палачу продолжать казнь.
Когда Ульфа, приятеля Селика по пирушкам, вытолкнули вперед, он храбро объявил:
— Я готов умереть вместе с товарищами. Но не позволю, чтобы меня зарезали, как корову. Уж лучше удар по голове!
Палач ударил его по лицу окровавленным мечом.
К тому времени как к плахе подвели десятого узника, Ивар невольно морщился. Казнь шла не так, как было задумано. Он, без сомнения, надеялся, что джомсвикинги запросят пощады, как-то проявят малодушие… И толпа теперь явно была настроена против него и выражала восхищение неколебимой отвагой пленников. Даже его собственные воины больше не приветствовали очередную смерть.
Но Ивар упрямо повторил следующей жертве, Джогейру:
— Ты сейчас умрешь!
— Сначала я хотел бы помочиться.
Торк покачал головой, услыхав этот вызывающе грубый ответ. Лицо Ивара стало почти фиолетовым, но он все-таки кивком дал разрешение. Закончив свое дело, тот громко объявил:
— Да, жизнь оборачивается не так, как я ожидал. Я-то думал хорошенько намять брюхо твоей жене, прежде чем вернуться в Джомсборг. — И под хохот толпы вызывающе потряс толстым членом в лицо Ивару, а потом подтянул штаны. Его голова тоже слетела с плеч.
Торк мучительно сморщился, увидев, что вперед выступил Селик. Несколько женщин в толпе громко вздохнули. Очевидно, Селик был прав. Шрам не портил его красоты.
— У меня была хорошая жизнь, — похвастался Селик, играя на чувствах зрителей и отбрасывая великолепную гриву волос со лба. — Я не желаю жить дольше своих храбрых товарищей, павших до меня, но пусть меня ведет на смерть воин, а не раб.
Он презрительно посмотрел на палача.
— А кроме того, не нужно этой мерзкой палки.
Он гордо провел ладонью по серебристым волосам.
— Вместо этого соберите волосы рукой и резко поднимите отсеченную голову, чтобы не залить их кровью. Я хочу явиться к Валгалле во всей своей красе.
В толпе раздались восхищенные вздохи. Храбрец! Он шутит даже на пороге смерти!
Торк украдкой сморгнул слезы.
Смелые слова Селика и необычная внешность побудили зрителей громко забряцать мечами о щиты, требуя удовлетворить последнее желание Селика. Ивар нехотя согласился. Из толпы выступил молодой гесир и, скрутив узлом волосы Селика, поднял их над его головой. Палач занес меч, но Селик в последнюю минуту дернулся, и лезвие отсекло руку гесира. Раненый закричал, сжимая окровавленный обрубок. Разъяренный Ивар схватил меч палача и уже хотел сам обезглавить Селика, но собравшиеся неожиданно стали вопить, поддерживая храбреца.
— Как тебя зовут? — спросил Ивар сквозь стиснутые зубы, опасливо поглядывая на мятежную толпу.
— Селик.
— Сколько тебе лет?
— Восемнадцать.
— Хочешь вступить в мое войско?
Глаза Ивара растерянно бегали: толпа явно была готова взбунтоваться.
— Нет, этого я не могу.
И Селик, оценив настроение народа, дерзко продолжал:
— Но если ты освободишь меня, моих товарищей — джомсвикингов и мальчика Эйрика, мы готовы принести клятву в том, что немедленно покинем твои земли и никогда не вернемся.
Ивар, обернувшись к собравшимся и стараясь казаться справедливым, спросил:
— Следует ли пощадить викинга Селика?
Громкие крики и приветствия были ответом.
Торк неверяще моргнул. Селик не умрет! И к тому же добился пощады для остальных! Он хотел было улыбнуться, но заметил приближавшегося Ивара. Ненависть превратила его лицо в чудовищную маску.
Ивар подошел к Торку и прорычал:
— Передай Зигтригу — я еще увижу его труп!
И, чтобы подчеркнуть свои слова, ударил Торка в грудь тяжелым сапогом.
Рана вновь открылась, и Торк провалился в небытие.
Много недель Руби и Ауд механически продолжали шить белье. Остальные приходили каждый день, и всем находилась работа благодаря поразительной способности Эллы вести дела.
В следующий раз, получив мешочек монет за партию белья, Руби спросила Дара, нельзя ли выкупить Эллу на свободу. Он не согласился взять деньги и сказал, что дарит ей Эллу в полное распоряжение.
— Не могу поверить, что ты сделала это для меня! — заикаясь, пробормотала та, когда Руби объявила, что она больше не рабыня. — Теперь я на все что угодно пойду для тебя!
— Послушай, Элла… если что-то случится с Торком… и меня здесь не будет… обещай, что ты всегда будешь оставаться рядом с Тайкиром и Эйриком. Дар и Ауд стары. Они могут нуждаться в твоей помощи.
Но именно Руби понадобилась помощь Ауд, почти на себе оттащившей ее в спальню, когда гонец привез послание:
«Торк тяжело ранен в грудь. Эйрик и я спешим привезти его домой. Дело плохо. Олаф погиб.
Селик».
На следующий день они отправились в Джорвик, чтобы принести скорбную весть Джиде и ее семье и дождаться корабля с Торком. Заплаканная Джида сказала Руби вечером, после того как они уложили спать испуганных девочек:
— Помнишь наш разговор? Теперь, кажется, все сбывается.
— Что именно?
— Тогда ты спросила, хочется ли мне стать равной с мужем и вести дела семьи? Я ответила, что прекрасно умею это делать, но предпочитаю уступать во всем Олафу.
— Да, помню. Мы говорили о самостоятельности женщин.
— Вот именно.
Джида рассеянно провела рукой по волосам.
— Теперь мне придется взять все на себя. Я теперь просто Джида, вдова Олафа.
Она зарыдала, выплакивая разъедавшую душу печаль, и Руби, пытаясь утешить ее, невольно гадала, не окажется ли скоро сама в подобном положении. А тем временем она, как могла, пыталась помочь Тайкиру.
— Хотел бы я быть старше, — свирепо бросил мальчик, изо всех сил стараясь не заплакать. — Я стал бы джомсвикингои и спас бы отца. И тогда отсек бы голову Ивару. Вот так!
Он яростно рубанул рукой.
Вошедшая Ауд попыталась успокоить малыша.
— Что бы ни случилось, Тайкир и Руби, у вас есть дом в Нортумбрии. Мы одна семья и должны оставаться вместе. Это самое главное.