Слова Джона вызвали у моих домашних так же мало удивления, как мы ожидали, и так же много радости. Мамино лицо стало мокрым от слез, и она протянула руки к Джону и произнесла: «Мой мальчик, мой дорогой мальчик».
Он взял обе ее руки и поцеловал их по очереди, а затем звучно расцеловал ее в обе щеки.
— Мамочка! — вызывающе заявил он, чем заработал шлепок ее веера.
— Негодный мальчишка, — рассмеялась она и протянула руки мне навстречу. Я прижалась к ней, и думаю, это было наше первое искреннее объятие с тех пор, как я себя помню.
— Ты счастлива, Беатрис? — спросила она тихо. Ее вопрос заглушил голос Гарри, громко заказывавшего шампанское и оглушительно хлопавшего по спине Джона.
— Да, мама, — правдиво сказала я. — Я действительно счастлива.
— Ты обрела, наконец, спокойствие? — она изучающе смотрела в мое лицо.
— Да, мама, — ответила я. — У меня такое чувство, что я нашла то, что так долго искала.
Мама кивнула, удовлетворенная. Казалось, что она разрешила все мучавшие ее до сих пор загадки. Запах молока, исходивший от меня, когда мы с Селией вернулись домой с ребенком, мои ночные кошмары после смерти отца, исчезновение товарища моего детства, гэймкипера. Она никогда не осмеливалась потянуть за эту нить, которая могла бы привести ее к ужасающей правде. И сейчас она была счастлива отбросить все свои подозрения, будто их никогда не существовало.
— Он — хороший человек, — говорила мама, глядя на Джона, обнимающего одной рукой талию Селии и смеющегося вместе с Гарри.
— Я тоже так думаю, — я посмотрела туда же.
Джон, почувствовав мой взгляд, оглянулся и с деланным испугом убрал руку с талии Селии.
— Мне следует помнить, что теперь я обручен, — рассмеялся он. — Селия, вы должны простить меня. Я забыл о своем новом статусе.
— Когда же вы станете женатым человеком? — мягко поинтересовалась она. — Беатрис, ты планируешь долгую помолвку?
— Разумеется, нет, — не раздумывая, ответила я. Затем я помолчала и взглянула на Джона. — Собственно, мы еще не обсуждали это, но я бы хотела, чтобы свадьба состоялась до Рождества и, конечно, до ягнения овец.
— О, если теперь овцы будут диктовать мне мою семейную жизнь, то боюсь, мне трудно будет им угодить, — иронически заметил Джон.
— Наверное, вы захотите дать бал и свадебный ужин в Вайдекре? — мама уже воображала себе подвенечное платье, подружек невесты и пир в поместье.
— Нет, — решительно заявила я и взглянула на Джона. — Все будет очень спокойно. Я не хочу устраивать шумиху. Мне бы хотелось, чтобы это произошло достаточно скромно и быстро.
Джон кивнул, молчаливо выражая свое согласие.
— Все будет, как ты захочешь, — дипломатично произнесла Селия. — Но, может, хотя бы маленький праздник вы все-таки устроите, Беатрис? Только для нашей семьи, и семьи Джона, и ваших с ним лучших друзей?
— Нет, — непреклонно стояла я на своем. — Я знаю, что мода изменилась, но мне по душе старые обычаи. Я хотела бы проснуться утром, надеть нарядное платье, поехать в церковь, обвенчаться с Джоном, вернуться домой к завтраку, а после обеда поехать осматривать поля. Мне не нравится эта всеобщая суматоха, когда дело касается только двоих.
— Я того же мнения, — Джон поспешил мне на выручку, почувствовав, что я в ней нуждаюсь.
— Они правы, — Гарри сохранял традиционную лояльность. — Мама, Селия, не спорьте. Беатрис — известная приверженица дедовских обычаев. Пусть будет, как она хочет. А бал мы можем устроить на Рождество.
— Ну, хорошо, — отозвалась мама. — Будь по-вашему. Я согласна и на рождественский бал.
Она послала мне улыбку, а будущий муж ее дочери с самым галантным видом поцеловал ее руку.
— А сейчас, — Селия перешла к наиболее интересному вопросу, — мы должны подумать, как лучше приспособить западное крыло для вас двоих.
Тут я уступила сразу.
— Как захотите, — я подняла руку, словно сдаваясь. — Но только, пожалуйста, чтобы там не было китайских пагод и драконов.
— Конечно, нет, — заявила Селия. — Китайский стиль сейчас совершенно не в моде. Для тебя, Беатрис, я, пожалуй, устрою турецкий дворец.
Итак, в поддразниваниях и легких уступках мы с Джоном начали нашу совместную жизнь, и его переезд к нам обошелся без ненужной суеты, для нас оборудовали лишь роскошную спальню, гардеробную и кабинет для его книг и лекарств. А также, разумеется, поставили дополнительное стойло в конюшне для бесценного Си Ферна.
Но мы все-таки решили совершить свадебное путешествие, совсем небольшое, всего на несколько дней. Тетка Джона жила в Пэгхеме, и она уступила нам свой дом на несколько дней. Это оказался очаровательный маленький особняк с садиком.
— Это не поместье, — объяснил Джон, проследив за моим взглядом из окна гостиной, — просто дом в саду. Так что не планируй здесь своих нововведений.
— О, что ты, это Гарри у нас ратует за новые методы, — возразила я, без извинений возвращаясь к столу, за которым Джон потягивал свой портвейн, а я лакомилась засахаренными фруктами. — Мне только кажется, что если бы поля здесь не были такими короткими, то вспахивать их было бы гораздо быстрее.
— А это имеет большое значение? — поинтересовался Джон, невежественный городской житель и к тому же шотландец.
— О, небеса! Конечно! — воскликнула я. — Разворачивать лошадь с плугом отнимает очень много времени. Я бы хотела, чтобы поля шли полосами, ровными длинными рядами, тогда лошади могли бы работать без остановок.
Джон открыто рассмеялся, глядя на мое сияющее лицо.
— Прямо до Лондона, правда?
— О, что ты! Это Гарри хотел бы иметь так много земли. Все, что мне нужно, это — процветающий, хорошо ухоженный Вайдекр. Богатые угодья, конечно, хороши, но при этом появляются новые работники и новые проблемы, а их еще надо изучить. Гарри покупал бы землю ярдами, будто это домотканое полотно. Для меня же она все равно оставалась бы чужой.
— Как это? — не понял Джон. — Разве земля отличается от других вещей, Беатрис?
Я вертела в пальцах тонкую ножку моего бокала.
— Едва ли я смогу это объяснить, — медленно ответила я. — Это просто какое-то колдовство. Будто каждому из нас предназначено жить в каком-то определенном месте. Он может никогда не оказаться там, но однажды увидев эту землю, он сразу узнает ее, будто искал ее всю жизнь. И тогда он скажет: «Наконец, я здесь». — Я помолчала, понимая, что не в силах выразить словами свои чувства. — Едва я увидела Вайдекр, — это случилось годы назад, когда папа посадил меня, маленькую, к себе на лошадь, чтобы показать мне землю, — как в ту же секунду я полюбила его. Для Гарри это могла бы быть любая земля, любое место. Для меня же это только Вайдекр, Вайдекр, Вайдекр, то единственное место в мире, где я могу приложить ухо к земле и услышать, как бьется его сердце.