Вопреки этому, то обстоятельство, что лишь относительно малая доля кредитов в Южной Корее была перенаправлена в непроизводительную деятельность, например в недвижимость, позволило стране уже в 1999 г. быстро восстановиться. Как и в случае с предшествующими кризисами, правительство организовало слияния и обмен бизнес-единицами между чеболями, с тем чтобы вычистить неэффективно работающие дочерние компании. Именно в результате этой сортировки Чон Чжу Ён со своей Hyundai получил контроль над Kia и, как следствие, полное доминирование в автомобильной отрасли{422}.
В отличие от предыдущих кризисов, на этот раз южнокорейское правительство прислушалось к советам МВФ касательно структурных изменений финансовой системы. В итоге страна приобрела наиболее «ортодоксальную» финансовую систему в Северо-Восточной Азии с независимым Центральным банком, полностью независимыми коммерческими банками, крупными банками, контролируемыми иностранцами, и существенно расширенными правами независимых инвесторов на фондовом и других рынках. Несмотря на то что в начале 2000-х гг. финансовый сектор расшатал возросший потребительский долг, дерегулированная система до сих пор не породила ни одного кризиса. Однако еще предстоит в точности рассмотреть, насколько своевременным был переход Южной Кореи к англосаксонской финансовой системе.
Кроткие тайваньцы не наследуют землю
[5]
Среди общей для стран Северо-Восточной Азии модели с контролем над движением капитала, государственным управлением банками и экспортной дисциплиной Тайвань выбрал самый консервативный подход к финансовому менеджменту, обеспечивающий заемщикам приемлемые кредитные риски.
По сравнению с Южной Кореей, здесь были более высокие процентные ставки и нормы сбережения{423}, а потому и больше внутреннего капитала для инвестиций при меньшей нужде в иностранных займах, ниже уровень инфляции, намного меньше безнадежных кредитов и ничего похожего на повторяющиеся кризисы – банковские и платежных балансов. Азиатский финансовый кризис обошел Тайвань стороной. Тем не менее страна утратила державшийся с 1990-х гг. свой значительный отрыв от Южной Кореи по ВВП на душу населения и в 2010 г. отставала от нее уже на $ 2000{424}.
Причина в том, что финансирование развития, благоразумно или, как в Южной Корее, неблагоразумно осуществленное, хорошо лишь настолько, насколько хороша политическая концепция, на основе которой оно функционирует. Тайвань преуспел в аграрном секторе, поскольку учреждения, ответственные за кредитование аграрного сектора, эффективно поддерживали семейные фермерские хозяйства. Однако в индустрии тайваньское правительство не смогло ни навязать экспортную дисциплину крупным фирмам, ни поддержать мелких производителей, с тем чтобы они выросли, так же эффективно, как это сделали в послевоенное время Южная Корея и Япония. Вместо этого в манере, более напоминающей Германию середины XIX в. или же Японию перед началом Второй мировой войны, островное государство возложило большую часть экспорта на мелкие фирмы. Крупные неэкспортирующие предприятия, которые поставляли сырье или полуфабрикаты, также могли выжимать из мелких фирм средства, что подрывало возможности последних как для технологического обновления, так и для наращивания капитала{425}.
В результате средний тайваньский производитель так и оставался поставщиком для более могущественных транснациональных корпораций. Такая ситуация была связана с решимостью Гоминьдана сохранить весь крупный бизнес во владении государства. Словом, проблема Тайваня заключалась в том, что финансовая политика, которую он принял, активировала далекую от оптимальной промышленную политику.
Гоминьдановцы национализировали крупные тайваньские банки еще задолго до того, как им пришлось бежать на остров под занавес гражданской войны в Китае в 1949 г. Согласно принятому ими закону о чрезвычайном положении, нарушение государственного контроля над движением капитала (произвольно определенное как «подрыв денежного рынка») каралось смертью. Однако Гоминьдан никогда не использовал контроль над финансовой системой для выстраивания своей промышленной политики в угоду крупным компаниям. Кредитование было малораспространенным и краткосрочным. Для сравнения: по данным Чон Ён Ву, в 1983 г. 400 южнокорейских компаний из 137 чеболей потребляли 70 % всех банковских кредитов страны, в то время как 333 ведущим тайваньским компаниям доставалось только 30 % аналогичных кредитов{426}.
Долгосрочные займы для стратегических проектов получить на Тайване частному сектору было чрезвычайно трудно. В стране полностью отсутствовал тот дифференцированный подход к банковскому кредитованию, который использовали МITI в Японии и Совет по экономическому планированию в Южной Корее для поддержки приоритетного развития обрабатывающей промышленности. Не было на Тайване и системы «главного банка», функционировавшей в Японии начиная со Второй мировой войны и в Южной Корее с 1970-х гг., которая позволяла банковскому учреждению тщательно следить за развитием индустриальных предприятий и поддерживать их{427}. Для частных фирм банки мало что делали сверх того, чтобы обслуживать их оборотный капитал, так что предпринимателям на острове приходилось взбираться по технологической лестнице за счет своих текущих доходов или же прибегать к дорогостоящим займам на черном рынке. (Несмотря на более высокие процентные ставки, черный рынок играл и на Тайване значительную роль{428}.) Эти ограничения чрезвычайно затрудняли технологическое обучение.
Неспособность тайваньского правительства, самого деятельного в Восточной Азии, проводить более эффективную промышленную политику дополнялась искусственным удержанием стоимости национальной валюты на низком уровне. Новый тайваньский доллар привязали к доллару США по курсу 40:1 с 1961 г., и так продолжалось до самого 1985 г., несмотря на низкую инфляцию, постоянное активное сальдо торгового баланса (оно было достигнуто уже в середине 1970-х гг., намного раньше, чем в Южной Корее) и многократное увеличение уровня продуктивности. Все эти позитивные изменения в нормальном случае должны были бы поднять стоимость национальной валюты. Чтобы поддерживать курс, Bank of Taiwan накопил к началу 1987 г. резервы иностранной валюты в размере $ 60 млрд, вторые по величине в мире после Японии с ее $ 63 млрд, несмотря на то что вся экономика страны оценивалась менее чем в 10 % от этой суммы{429}. Тайваньский подход с его «дешевой валютой» (сегодня он повторяется на материковом Китае) поддерживал более тяжелую, по сравнению с Японией и Южной Кореей, зависимость страны от низкодоходной переработки товаров транснациональных компаний и их последующего реэкспорта (в 1980-х гг. этот сектор составлял примерно четверть экспорта обрабатывающей промышленности) и от сравнительно низкодоходного экспорта местных частных фирм.