никогда не оставался в квартире один, а этим летом и жена на гастролях в Вологде, и дочь Ольга, по распределению уехав работать в сельскую больницу, домой приезжает редко, раз в месяц.
Я искренне посочувствовал историку, про себя же подумал, что роман между моим школьным приятелем Марком Лапиным – сотрудником милиции, с которым новым читателям еще предстоит встретиться, и Ольгой Окладиной явно затянулся, хотя я уже давно предрекал этому роману счастливую концовку. Видимо, отношения между людьми, даже хорошо тебе знакомыми, всегда представляются более упрощенными и понятными, чем есть на самом деле. Вот и состояние Окладина, временно оказавшегося в пустой квартире, мне, наверное, было трудно понять, прочувствовать. Давно покинув родительский дом, я жил в Ярославле один и не испытывал от этого никаких неудобств, не находил в своем одиночестве повода для печали. Больше того, это уединенное состояние как нельзя лучше устраивало меня. Во-первых, я мог полностью располагать своим временем, почти целиком посвящая его расследованию тех самых исторических загадок, которые уже стали темами моих предыдущих повестей, упомянутых мною выше. Во-вторых, не обремененный семьей, я свел свои потребности до минимума, что позволяло мне сносно жить на редкие гонорары, а не гоняться за каждым рублем, как это сплошь да рядом приходится делать семейному человеку. Наконец, я просто боялся крутых изменений в своей судьбе и той ответственности, которая неминуемо свалится на меня, если я покончу со своим одиночеством.
Наверное, ознакомившись с этими рассуждениями, кто-нибудь из семейных читателей примет меня за отъявленного эгоиста. Но возможно и другое объяснение – я просто еще не созрел до того, чтобы с кем-то связывать свою судьбу, а неудачное знакомство с Наташей, о котором я подробно рассказал в предыдущей повести, лишь усилило мою тягу к сердечному одиночеству.
Только по необходимости остановившись на своей персоне, продолжу рассказ о гостях Пташникова.
С Лидией Сергеевной Строевой – старшим научным сотрудником Ярославского музея – я познакомился еще во время поисков новгородских сокровищ, потом это знакомство продолжилось при расследовании судьбы «Слова о полку Игореве».
Лидия Сергеевна представила мне своего мужа – высокого мужчину с полным, добродушным лицом. Весь вечер, почти не принимая участия в разговоре за столом, он фотографировал собравшихся какой-то современной импортной камерой, которая тут же выдавала готовые фотокарточки. Одну из них, на которой я был заснят вместе с Пташниковым и его гостями на фоне его уникальной домашней библиотеки, Строев подарил мне. Рядом с хрупкой, изящной женой он выглядел увальнем, но по взглядам, которыми они то и дело обменивались за столом, было ясно, что это удачная пара, может, даже счастливая.
С александровским краеведом Ниткиным мы встречались уже неоднократно: и во время поисков новгородских сокровищ, и при расследовании убийства в Александровой слободе царевича Ивана. Для меня не было удивительным, что он оказался среди гостей Пташникова, – при всей разнице характеров и судеб они были воистину родственные души. То же самое можно сказать и о Тучкове – учителе из Переславля, с которым я познакомился во время следствия по делу о «Слове о полку Игореве».
Внимательный читатель, вероятно, помнит, как, приглашая меня на свой юбилей, Пташников заявил, что среди гостей не будет его родственников и чем это объясняется. Однако один из них – племянник краеведа Жохов – все-таки приехал из Москвы. По внешнему виду он был похож на спортсмена-тяжеловеса, но на мой вопрос, кто он по профессии и чем занимается, Жохов ответил, что экономист и возглавляет фирму, иностранное название которой я не запомнил. По всему было видно, что люди, собравшиеся на юбилей Пташникова, вызывают в нем живой интерес. С любопытством, а иногда даже с недоумением, которое легко читалось на его широком, массивном лице, он приглядывался к гостям, прислушивался к их разговорам.
Из Москвы приехал еще один гость – инженер Ивашов, всю жизнь проработавший в столичных строительных организациях, а после выхода на пенсию всерьез занявшийся краеведением. Сотрудник музея Метелин – коренастый и плотный, с голосом офицера в отставке, – жил в Вологде. Сутулый, мрачноватого вида Тяжлов, которого Пташников представил мне как страстного краеведа и книжника, был из Ростова Великого. Искусствовед Звонцов – статный, импозантный мужчина с умным, но словно бы застывшим лицом, – работал в Петербургском Эрмитаже. Журналиста Мамаева – симпатичного бородатого очкарика – я знал заочно: его статьи о прошлом Ярославля постоянно печатались в местных газетах. Из женщин, кроме Лилии Сергеевны Строевой, было еще несколько сотрудниц областной библиотеки и Ярославского музея, которые, как я понял, и организовали этот юбилей. Мало того, что они всё приготовили на стол, – они буквально преобразили холостяцкую, запущенную квартиру Пташникова, единственной достопримечательностью которой были книги.
Поскольку в последующих событиях эти милые и заботливые женщины больше не будут фигурировать, я не стану давать здесь их словесные портреты, а остановлюсь только на самой молодой, на которую, признаюсь, сразу обратил внимание.
С виду Марина выглядела очень привлекательно: стройная, невысокая, волнистые темные волосы спадали на плечи, за стеклами затемненных модных очков большие реснистые глаза. Однако при такой нежной внешности она оказалась очень строгой и серьезной, в результате чего моя первая попытка познакомиться с ней поближе разбилась, как волна о гранитный утес; захлебнулась, как отчаянная кавалерийская атака на бронированные танки. По какой-то непонятной для меня причине я никогда не нравился задумчивым девушкам в очках, может, я кажусь им не совсем серьезным человеком. Но раньше меня это почти не задевало, а сейчас я почему-то почувствовал неловкость.
Чтобы скрыть ее, я решил больше не досаждать Марине своим вниманием, но Пташников, как нарочно, посадил нас рядом. Наверное, именно это обстоятельство помешало мне быть более наблюдательным, чем следовало, если бы наперед знать, как события, начавшиеся на юбилее Пташникова, будут развиваться в дальнейшем.
Присутствие рядом Марины действовало на меня, как на папуаса созерцание айсберга – обдавало одновременно холодом и любопытством. Просто удивительно, почему умненькие и симпатичные девушки часто хотят выглядеть строгими и постными, как настоятельницы монастырей?
Когда эту же самую мысль, несколько ее приукрасив, я высказал Марине, она посмотрела на меня так, словно ее и впрямь посадили рядом с папуасом.
– Не пытайтесь остроумничать, у вас это плохо получается, – передернув плечиками, тихо, одними губами сказала она и добавила чуть громче: – Лучше подайте салат, на это не требуется умственной энергии.
Конечно, я не мог оставить эту колкость без ответа:
– Салат, извините, у вас перед носом. Советую снять очки. Похоже, вы носите их для солидности, и они вам только мешают.
– А у некоторых