Читать интересную книгу Сто лет - Хербьерг Вассму

Скользя на лыжах через болота, Йордис чувствовала себя свободной. Теперь ей не нравилось ходить по обычной дороге. Там в любую минуту мог появиться грузовик с немецкими солдатами. Один вид и звук его были ей отвратительны. Но она их не боялась. Они с Хельгой видели даже группы солдат, идущих на лыжах через болота, однако это случалось редко.

Если бы немцы появились сейчас здесь, Йордис увидела бы их издалека. Ей нечего было скрывать. Даже пояса для чулок. У нее с собой была только банка из-под маргарина с нарезанной солониной. Корзинка с шестью яйцами и мешочек с двумя венскими булочками. И еще живот!

Но на заснеженной земле не было видно ни одного человека в форме. К счастью. Йордис спокойно скользила к своей комнате на втором этаже в доме Хельги и Альфреда. Боли в животе прекратились. Должно быть, тревога была ложной.

Как только она об этом подумала, что-то изнутри словно царапнуло ей живот. Это не предвещало опасности, скорее было предупреждением, чтобы она поторопилась. Йордис ускорила шаг настолько, что рюкзак запрыгал у нее по спине. Точно радовался тому, что ей предстояло пережить.

Альфред, наверное, сейчас дома. Если не ушел проверять и наживлять снасти. Он не считал воскресенье святым днем. Но Хельга знает все, что нужно. Они вместе заранее выстирали и перегладили все детские вещи. Воду качает насос. Печка все равно топится постоянно.

Когда она миновала штабеля торфа и навес для сушки рыбы, принадлежавшие Хельге и Альфреду, у нее отошли воды. Странное ощущение, когда ты не властен над тем, что происходит у тебя в теле. Она остановилась. И мгновенно почувствовала ледяной холод между ногами, а когда пошла дальше, на снегу между лыжами обозначилась дорожка. Синеватая вышивка на белом снегу. Но боли Йордис не чувствовала, и дом был уже совсем рядом. Хуже, что ботинки стали мокрыми. Она купила их еще до войны. Каждую весну она чистила и смазывала их, словно они были живым существом. И ставила в подпол рядом с банками с вареньем. Когда же снова наступала зима, ботинки были как новенькие, они только чуть-чуть запылились за лето. Она снова их смазывала и вкладывала внутрь шерстяные стельки. И носила все время, не только когда ходила на лыжах. Ноги у нее всегда были сухие и теплые, и это получалось как будто само собой, без какого-либо участия с ее стороны.

Теперь боли усилились. Они уже не таились.

Йордис остановилась. У нее против воли вырвался стон. Неожиданно ей стало страшно. Она почувствовала себя в заточении. Тело захватило ее в плен и начало пытать. Даже если Хельга будет рядом, она все равно останется одна.

Йордис заставила себя смотреть на последнюю постройку Альфреда — хлев. Спокойно смотрела, скользя мимо. Дышала глубоко. Стонала. Красивый хлев. Корове в нем хорошо и тепло. Из притолоки двери торчала берестяная прокладка. В одном месте висела обледенелая морошка, попавшая сюда вместе с торфом. Йордис наклонилась вперед и повисла на палках. Дышать стало совсем трудно. Альфред умеет строить, в этом ему не откажешь.

Потом у нее всплыла другая мысль. Которой здесь было не место. Не сейчас. Ханс не копал с ними картошку в этом году, не выкопал ни одной штучки. Он всегда был где-то в другом месте. Всю картошку выкопали и убрали Альфред, Хельга и она. Она копала, согнувшись над выпирающим животом. В конце концов Хельга прогнала ее домой отдыхать.

Но она обеими руками ухватилась за мотыгу. Она должна отработать за себя. Ей было стыдно. Стыдно от того, что Ханс не захотел помогать, хотя Альфред и Хельга предоставили им жилье.

Йордис уже стояла на коленях. Она начала замерзать. Воды все еще капали на лыжню. Перед тем как появиться на свет, ребенок писал свои письмена. Ей было жалко бриджи, которые Хельга сшила ей из домотканого одеяла. Вверху на боках были разрезы, и бриджи держались на двух широких лямках. Они спасали ее с тех пор, как началась зима. Миновав приусадебные службы, Йордис вышла на открытое место. Теперь ее покинуло не только тело, но и мысли.

Теперь она окончательно была в плену.

Выпрямившись, Йордис преодолела последние метры.

Когда она снимала лыжи, боли были уже нешуточные. Она остановилась, согнувшись и не успев отстегнуть вторую лыжу.

Хельга заметила Йордис из окна и вышла на крыльцо с ведром для торфа, чтобы попросить ее принести торф, пока она не разделась. Но, обнаружив, что происходит, она бросила ведро и быстро сунула ноги в галоши.

— Тебе плохо! — Она помогла Йордис снять вторую лыжу.

— Воды отошли. Прямо в бриджи и ботинки! Из меня вытекла целая река.

— Я не сразу поняла. Иди скорее в дом. Часа через два все будет уже позади. Хорошо, что воды уже отошли, будет чище! — Хельга обняла ее.

Они услыхали колокольчик задолго до того, как увидели сани.

— Господь не оставил нас! Это Эмма из Эврегорда! — воскликнула Хельга, отпустила Йордис и выбежала на дорогу.

Йордис знала Эмму. Она жила одна, имела лошадь и сама вела свое хозяйство. Симпатичная, веселая женщина. Колокольчик звенел уже совсем рядом, лошадь и сани вынырнули из-за сугроба, оставленного санным плугом.

— Мало того что Эмма приехала именно сейчас, как по заказу. Она тут же съездит и за повитухой! — запыхавшись, сказала вернувшаяся Хельга.

У повитухи был прострел, но она все-таки приехала. Стонала она громче, чем Йордис, но уверяла, что ехала сюда как королева. Однако ни за какие деньги не могла заставить себя согнуться над кроватью.

Йордис по молодости не сталкивалась с подобными трудностями. Она лежала, скорчившись, на диване и боролась со своим. Но Хельга нашла выход из положения. В одну минуту она освободила длинный кухонный стол со шкафчиками внизу. С помощью зеленого мыла и тряпки она превратила его в стол для роженицы. Ватное одеяло, клеенка и простыня, а еще белоснежная подушка для мокрой от пота, мотающейся из стороны в сторону головы.

Эмма из Эврегорда выпрягла лошадь из саней и поставила ее в хлев. Потопталась на крыльце, стряхивая с себя снег, и ее пригласили в гостиную выпить чашечку кофе. Вообще оказалось удобно, что все происходило на кухне и пьющих кофе в гостиной ничто не беспокоило.

Альфред прервал послеобеденный отдых и вышел за масляной лампой. В кухне должно быть светло, решил он. Сеточка прогорела, и ее пришлось заменить. После этого он протер стекло и повесил лампу на крюк, вбитый в потолке. Тяга была хорошая. Лампа пылала.

Дети, Фред и Агнар, вместе с гармошкой и Альфредом были отправлены наверх, в комнату Йордис и Ханса. На кухне жарко топилась черная печь. Из кастрюли с водой уже шел пар. Хельга приготовила чистые простыни и полотенца. Эмма прилегла на диване в гостиной. Повитуха стонала от боли в спине.

Все было готово.

Время от времени до кухни сверху доносились рыдания и смех гармошки. Сначала ритм был беспорядочный, потом непрерывным потоком полилась танцевальная музыка. Тому, кто не мог танцевать, оставалось только покрепче сжать зубы. Во всяком случае, постараться, чтобы все поскорее кончилось.

Иногда наступали передышки, позволявшие жить. Повитуха вспомнила поездку в автобусе, о которой по селению, как чума, ходили страшные слухи.

— С вашей стороны было непростительной глупостью надеть на себя форму Гражданской обороны и открыто сесть в автобус, идущий из Мюре! Немцы могли принять вас за провокаторов! — сказала повитуха и положила руки на трудившийся живот Йордис.

— Люди в автобусе побледнели и замолчали, когда мы вошли, — улыбнулась Хельга.

— Они вас не узнали?

— Нет. Мы натянули на головы чулки и нарисовали себе усы. Переоделись за сараем для соли в Мюре, а усы нарисовали при свете карманного фонарика. У нас были рюкзаки, и когда автобус показался, мы его остановили.

— Да! — простонала Йордис. Как они могут бессердечно болтать о пустяках, когда она так мучается?

— На каждой остановке у меня чуть не разрывалось сердце, я боялась, что из-за сугроба вот-вот выйдут немцы, — продолжала рассказывать Хельга.

— И чем же вам это грозило? — поинтересовалась повитуха.

— Не знаю. Наверное, арестом. А что они могли сделать с двумя женщинами в форме Гражданской обороны? — сказала Хельга и пожала руку Йордис, у которой снова начались потуги. Она обратила внимание на то, что сестре давно следовало остричь ногти.

— Это не немцы рассердились, их в тот вечер в автобусе не было, — помолчав, сказала Хельга.

Потуги немного отпустили.

— А кто же? — спросила повитуха.

— Мой Альфред и Элида, наша мама.

— Я их понимаю, — улыбнулась повитуха.

— Йордис, помнишь, как мы тогда смеялись, когда вернулись домой?

— Мы сидели за этим столом и ели холодного палтуса, — простонала Йордис и хотела засмеяться, но снова начались потуги. Теперь ей было уже не до смеха.