Читать интересную книгу Сто лет - Хербьерг Вассму

— Я-то была живая...

— В твоем положении это вредный сон, — сказал Ханс.

— Человек не властен над своими снами, — заметил Бьярне.

— Скорей бы кончилась эта война! — воскликнула Эрда. — Все эти продуктовые карточки... Предписания и запреты...

Йордис глубоко вздохнула, потерла рукой спину и выпрямилась.

— Когда не будет карточек, мы с Хансом останемся без работы, — засмеялся Бьярне.

— Как бы там ни было, но нам еще не плохо, — тихо сказала Йордис.

Низ живота тянуло. Неужели подошло время? Она медленно встала и поблагодарила за кофе с булочками. Потом прошла в сени, чтобы взять анорак и сапоги. Ей хотелось выйти в уборную, чтобы побыть одной.

К хлеву вела скользкая тропинка. Синели сугробы, хотя было еще не поздно. Йордис шла раскинув руки, словно канатная плясунья. На невидимом канате.

Бьярне заботится о своей семье, подумала она. Построил дом, и хлев тоже совсем новый. Правда, они с Эрдой поженились еще до войны. С тех пор прошла как будто целая жизнь. Все это было до того, как она купила велосипед. До того, как начала работать у Педерсенов на Хамарёе. До того, как встретила Ханса.

Сидя в уборной, она снова почувствовала, что у нее внутри как будто что-то рвется. Здесь, у Эрды, рожать во всяком случае нельзя. Эрде хватает своих забот. Хельга обещала Йордис помочь при родах. А более надежного человека, чем Хельга, Йордис не знала.

Войдя в сени, она услыхала сердитый голос Эрды:

— Бьярне, ты должен известить власти, что у тебя есть сапоги! Немцы объявили, что это нужно сделать до четвертого ноября!

— И ждать, что они явятся и заберут мои последние сапоги?

— Бьярне прав, Эрда. Резиновых сапог теперь не достать. А искусственный материал и рыбья кожа для зимы не годятся, — заметил Ханс.

— Они не думают, что нам тоже нужна обувь. Для этих парней с большими ногами мои сапоги на вес золота. И не кричи об этом так громко, Эрда, — шепотом сказал он и вышел в сени с сапогами в руках. Они сохли возле печки.

— Но если ты встретишь немцев, они оторвут у тебя сапоги вместе с ногами! С чем ты тогда останешься? — прошипела Эрда в открытую дверь.

— С тобой! — хохотнул Бьярне.

— Тебе лишь бы смеяться. Но ведь правда, все, за что мы платим свои кровные деньги, в любую минуту может оказаться в этих жадных немецких лапах! — возмутилась Эрда, забыв, что хотела отчитать Бьярне.

— Альфред тоже не известил, что у него есть сапоги. На сапогах ведь не написано, заявлено о них или нет, — примирительно сказала Йордис.

— Альфред — рыбак! Он не может идти на промысел босиком. Бьярне — другое дело. Здесь у нас многие готовы стать полосатыми, они на кого хочешь донесут, — не сдавалась Эрда.

— Люди, которые зарыли свои ружья, рискуют куда больше, чем я, — сказал Бьярне и покосился на Ханса.

— Нам пора домой, — тихо сказала Йордис и положила руку на плечо Хансу.

— Почему? Ведь мы собирались побыть тут до вечера, — удивился Ханс. —- Мы с Бьярне еще зайдем поболтать с соседом. — Он говорил громко.

— Ты не понимаешь? Мне нужно домой, — снова попыталась она.

— Я понимаю только, что ты всегда что-нибудь придумаешь! — сердито огрызнулся Ханс.

Йордис стояла посреди кухни, Эрда занималась малышом и на нее не смотрела. Она как будто ничего не слышала. Бьярне уже вышел на крыльцо.

Йордис прошла мимо сестры обратно в гостиную. Поправила диван, на котором спала. Ей было слышно, как за окном мужчины говорили с детьми. Потом под их ногами заскрипел снег, они пошли к соседу.

И опять эта тлеющая боль. Это неизбежное. Которого ей хотелось бы избежать. По крайней мере, пока они с Хансом не помирятся.

Может, стоит сказать Эрде? Нет, тогда Эрда ни за что не отпустит ее домой одну. Она быстро надела бриджи, джемпер и шерстяные носки. Быстро сложила в рюкзак нехитрые пожитки — юбку на бретелях, ставшую ей слишком узкой. Щетку для волос. Коричневую обертку от шоколада "Фрейя", которой она обычно натирала щеки. От нее кожа приобретала красивый цвет.

— Мне надо домой, — сказала она, возвращаясь на кухню.

— Вы поссорились?

— Даже не знаю, — буркнула Йордис.

— Думаешь, он рассердился, что я заговорила о Турстейне?

Йордис молча пожала плечами.

— Может, останешься? Я сварю на обед солонину.

— Нет, я пойду. Пойду через болото, так ближе.

— А Ханс?

— Я пойду медленно, если захочет, может меня догнать. Я пойду прямо через болото.

— Мне это не нравится, — сказала Эрда.

— Я тысячу раз ходила этой дорогой!

Йордис, не оглядываясь, скользила на лыжах. Она ушла уже так далеко, что теперь Ханс при всем желании не смог бы ее догнать. Очевидно, они с Бьярне все еще сидели у соседа. Только бы он не рассердился еще больше.

Неужели пришло время? Йордис думала об этом все девять месяцев. Радовалась и страшилась. Плохо представляла себе, как они будут жить, когда ребенок родится. Разум словно противился этому. С одной стороны, ребенок — это, конечно, радость, но с другой — она как будто потеряет самое себя. Ведь она видела, как приходится ее сестрам. Жизнь вроде переставала для них существовать. А ведь раньше не проходило дня, чтобы ей не хотелось совершить что-нибудь невозможное. Она мечтала увидеть мир.

Но это в прошлом. Ей двадцать лет, и она должна принимать все как есть. Только бы ребенок родился здоровым и все прошло благополучно, а остальное приложится, говорила обычно Хельга. Иногда Йордис казалось, что Хельга понимает все, о чем она думает.

Должно же быть что-то еще, кроме крохотной комнатушки на втором этаже в доме Хельги и Альфреда! Когда только кончится эта война! Свой дом. Пусть даже совсем небольшой. Но своя дверь, которую она сможет закрыть. Стол, за который смогут сесть больше двух человек. Кровать, которую не нужно складывать по утрам, превращая ее в диван. Настоящий кухонный стол, а не какой-то ящик из-под маргарина.

Неужели Турстейн действительно купил тот дом?

Когда Ханс списался с парохода, они стали строить разные планы. Но если она спрашивала, когда или не пора ли сделать то или другое, он сразу уходил из дома. Он словно носил в себе обиду, от которой она не могла защититься. Пока они тосковали друг по другу и писали письма, она понимала его лучше, чем сейчас, когда видела каждый день. У него как будто исчезла потребность постоянно быть рядом с нею, он хотел только обладать ею. На чердаке у Хельги и Альфреда. Словно того, о чем он писал в письмах, вообще не существовало.

Ханс любил слоняться по соседям и разговаривать. С кем попало. С тем, кто соглашался его слушать. Чинил старые часы или вышедшие из строя сепараторы. Смазывал замки. Он любил замки. Был горд, когда приносил домой очередной висячий замок. Большой и тяжелый. Говорил, что выменял его у кого-то. Йордис не понимала, зачем им этот замок. Ведь у них не было двери, на которую они могли бы его повесить. Что сказали бы Хельга с Альфредом, если бы они повесили замок на дверь своей комнаты?

Она сказала это Хансу и засмеялась. Он разозлился. Сильно разозлился. Вылетел из дома и не возвращался, пока она не легла.

А впрочем, он почти всегда был веселый и в хорошем настроении. Смешил людей. И они его любили. Говорил он много и легко. О чем угодно. А она? Часто она с трудом находила нужные слова. О сложных вещах. О чувствах и мыслях. Замолкала, если была не уверена, что ее понимают.

Ладно, Ханс есть Ханс. А она сейчас идет здесь одна. Так ей захотелось. И нечего хандрить из-за вспыльчивого мужа и слабой естественной боли в животе. Есть же такие смелые женщины, которые в поясах для чулок разносят письма с протестами против фрицев!

Отчасти эта мысль ей помогла. Да!

Ночью выпал снег. Немного, он лишь слегка присыпал наст. Йордис шла легко, работая обеими палками. Лыжи были недавно смазаны, и оставшаяся за ней лыжня поблескивала черным. На одной из палок не было кольца, но наст был крепкий, так что это не имело значения. Концы лыж, словно соревнуясь, обгоняли друг друга. Попеременно каждый был первым. Сейчас моя очередь! За соблюдением правил следила она. Ее ноги и руки, ее тело. Ее воля.

Должно быть, было около трех пополудни. Солнце не показывалось уже несколько недель. Скудный дневной свет отливал фиолетовым там, где небо встречалось с болотом. Горы держались на почтительном расстоянии. Дорога была ровная и прямая, лыжи скользили легко и приятно. Лишь несколько холмиков, занесенные снегом разработки торфяника и далекая шеренга телеграфных столбов нарушали эту белизну. В непогоду здесь ничего не стоило потерять направление и заблудиться. Но день стоял ясный. Только мороз и покой. И бегущие облака.

Скользя на лыжах через болота, Йордис чувствовала себя свободной. Теперь ей не нравилось ходить по обычной дороге. Там в любую минуту мог появиться грузовик с немецкими солдатами. Один вид и звук его были ей отвратительны. Но она их не боялась. Они с Хельгой видели даже группы солдат, идущих на лыжах через болота, однако это случалось редко.