стали такими злыми[258]. Знаешь, серьезно, к тому времени, как начались все эти ужасы, я в душе уже очень прикипела к шимпанзе, так что, несмотря ни на что, я все еще здесь, – она умолкает ненадолго, потом добавляет: – Мне кажется, это примерно то же самое, что и с семьей: ты ведь не выбираешь себе родственников. Они такие, какие есть. И ты любишь их, несмотря на их пороки и недостатки. Шимпанзе для меня вроде семьи. Я собираюсь провести с ними всю оставшуюся жизнь. В этом есть и хорошее, и плохое. В смысле… – Кэт молчит, подбирая слова, чтобы выразить свои чувства. – Конечно, здесь, в лесу, бывают скверные времена. Но когда все идет хорошо, то это действительно здорово».
Разумеется, самцы шимпанзе – не единственные крупные приматы, которые в редких случаях принуждают самку к сожительству или даже убивают ее. Шимпанзе ужасают и умиляют нас, потому что мы отчасти узнаем в них самих себя. Мы видим в них отклики собственных страстей, и именно этим они так зачаровывают нас, что мы просто не в силах отвести взгляд. Причина, почему порой, наблюдая за шимпанзе, мы испытываем колоссальный дискомфорт, кроется в их мучительном сходстве с нами. То, что мы видим в них плохого, пугает нас, потому что отзывается слишком близко в нас самих; из-за этого мы как будто чувствуем себя слегка виноватыми. Мы очень похожи, мы не в силах отстраниться и не ощущать сопричастности.
История шимпанзе весьма для нас поучительна. Но не только родство с ними – их честность тоже вынуждает нас нервничать. Мы склонны отрицать темные, нелестные для нас стороны своей натуры. Шимпанзе ничего не отрицают. Они такие, какие есть, без прикрас и умолчаний. Шимпанзе грубые, несовершенные, порой бесчувственные. Впрочем, как и многие люди. Фридрих Великий писал в 1759 году: «В каждом человеке заключен дикий зверь. Большинство людей не знают, как сдержать его, и, не скованные страхом закона, дают ему полную волю».
Насилие внутри сообщества – определяющая особенность жизни шимпанзе. Мы делим с ними эту аномальную черту. Шимпанзе и люди – единственные приматы, наделенные таким набором качеств, как умение изготавливать орудия труда, охотиться группами, затевать войны между сообществами и иногда убивать членов собственной социальной группы, которых они хорошо знают.
Косатки, кашалоты, слоны и волки демонстрируют нам вершины животной мощи, военного искусства и интеллекта. Но они не убивают своих[259]. Группы существуют, потому что все их члены получают выгоду от сотрудничества в добывании пищи, выращивании детенышей и защите от врагов. Но когда шимпанзе вступает в альянс с другим шимпанзе, подоплека такого объединения всегда одна: чтобы кто-то победил в сообществе, кто-то другой должен потерпеть поражение. В этом отношении разница между другими животными и шимпанзе примерно такая же, как между музыкальными ансамблями и спортивными командами: в одной системе выигрывают все, в другой – кто-то должен проиграть.
Почему же шимпанзе не могут просто быть милыми и добрыми? И почему не можем мы? Потому что мы – не бонобо. Нам просто не повезло. Биологически мы так же близки к бонобо, как и к шимпанзе. Шимпанзе, людей и бонобо отчасти роднит сходство разумной деятельности, да и многие страхи, стремления и эмоции у нас практически одинаковы. Но у бонобо высшую ступень иерархии всегда занимает самка. И доминирование самок кардинально отличает этот вид от других, потому что оно проявляется принципиально по-иному, нежели доминирование самцов. У бонобо глубинное внутреннее побуждение к установлению и поддержанию мира оказывается значительно сильнее, чем у шимпанзе и людей. В головном мозге бонобо зоны, ответственные за восприятие стресса у других особей, и зоны, подавляющие агрессивные импульсы, заметно увеличены[260]. «По всей видимости, мозг бонобо обладает наибольшей способностью к эмпатии по сравнению со всеми прочими гоминидами, включая нас», – пишет Франс де Вааль[261].
Самки бонобо заключают союзы, чтобы держать под контролем агрессию самцов и предупреждать вспышки насилия. Среди бонобо драки случаются редко; об убийствах вообще никто никогда не слышал. В отличие от них, самцы шимпанзе вступают в союзы и поддерживают доминирование за счет страха. Самцы шимпанзе прибегают к насилию, утверждая свое право на секс; самки бонобо прибегают к сексу, чтобы сдерживать насилие. Шимпанзе разрешают сексуальные конфликты силой. Бонобо разрешают споры за власть сексом. У шимпанзе сексуальные сношения ограничиваются единственной позой и в основном единственной целью; бонобо не видели таких гениталий, которые бы им не понравились. Бонобо привечают чужаков и заигрывают с ними, флиртуют, а не дерутся, занимаются любовью, а не войной. В экспериментальных исследованиях бонобо отпирали двери, чтобы поесть вместе с незнакомцами, даже если при этом чужая группа превосходила их по числу особей[262]. Ни один шимпанзе так бы не поступил. Шимпанзе боятся чужаков и атакуют их. А бонобо готовы впустить их в помещение, заполненное пищей, даже если сами не могут туда попасть.
Считается, что у бонобо мир достигается тремя путями: низким уровнем насилия между самцами, между представителями разных полов и между сообществами[263]. Единственный человек на свете, который занимался изучением как диких шимпанзе, так и бонобо, Такеси Фуруити, отметил, что различия между ними поразительны. «У бонобо все всегда мирно и спокойно, – говорил он. – Когда я вижу бонобо, мне кажется, что они наслаждаются жизнью»[264].
Бонобо, живущие под предводительством альфа-самок, очень неплохо себя чувствуют. Почему же у шимпанзе альфами становятся самцы? Никто не скажет с уверенностью, почему каждый вид живет именно так, а не иначе. Возможно, исчерпывающий ответ на этот вопрос не так уж прост. Или не так уж сложен, хотя бы отчасти: у шимпанзе альфами становятся самцы, потому что так получилось. Не исключено, что агрессивность самцов породила самоподдерживающуюся систему, отойти от которой шимпанзе уже просто не в силах[265]. У бонобо такой системы нет. У горилл тоже нет. И у орангутанов.
Гориллы живут небольшими семьями с одним взрослым самцом. Разные группы горилл осваивают одну и ту же территорию, просто избегая друг друга. Орангутаны обычно вообще занимаются каждый своими делами в относительном одиночестве. По сравнению с гориллами, бонобо и орангутанами мы, люди, более социально агрессивны, более жестоки, более тщеславны, более склонны к интригам и политике, более подвержены иррациональным побуждениям и легче идем на обострение конфликтов из-за одних только эмоций.
Мы не похожи на человекообразных обезьян вообще. Мы похожи лишь на шимпанзе. Это они только и думают, что о доминировании и статусе в собственной группе; и мы тоже думаем только о доминировании и статусе. Шимпанзе притесняют