головы, многих детей хоронили заживо. А потом, второй раз за два года, Георгий Маниак пал жертвой дворцовых интриг. На этот раз его врагом стал брат Склирены Роман. Он и Маниак оба владели поместьями в Анатолии, и отношения между ними давно были испорчены из-за территориальных споров. Ныне, оказавшись в числе приближенных императора, Роман подстроил, чтобы Маниака снова отозвали; воспользовавшись его отсутствием, он разграбил его дом, опустошил имение и соблазнил его жену.
Ярость Георгия Маниака была ужасна. Когда в сентябре в Отранто прибыл человек, который должен был его заменить, Маниак схватил его, набил рот, нос и уши конским навозом и замучил до смерти. После этого его люди провозгласили его императором, и он повел их обратно через Адриатику, намереваясь пойти в наступление на Константинополь. По дороге он встретил и разбил императорское войско, посланное, чтобы его перехватить, но в итоге упал, сраженный смертельной раной. Если бы не этот меткий удар копьем, Константинополь мог бы оказаться во власти самого устрашающего правителя за всю свою историю.
На Константине IX Мономахе лежит львиная доля ответственности за постепенное ослабление военной мощи империи, но он практически не виноват в величайшей трагедии, произошедшей в его царствование. В течение многих веков восточная и западная церкви все больше отдалялись друг от друга. На то было множество причин; одной из них был в корне различный подход к самому христианству. Византийцев, для которых богословские вопросы могли быть разрешены только на Вселенском соборе, шокировала самонадеянность папы римского, который, по их мнению, был всего лишь первым среди равных среди патриархов в формулировании церковных догм, но при этом претендовал и на духовную, и на светскую верховную власть. Для легалистских и дисциплинированных умов Рима давняя греческая любовь к богословским размышлениям была отвратительной и время от времени их шокировала. Со времени Фотиевой схизмы, случившейся два века назад, дружеские отношения между двумя церквами внешне были восстановлены, однако сущностные проблемы так и остались неразрешенными.
Воскрешение давней ссоры произошло во многом из-за константинопольского патриарха Михаила Керулария. Посредственный теолог, обладавший лишь поверхностными знаниями в области церковной истории, Михаил был бюрократом до мозга костей; однако при этом способным и знающим свое дело администратором с железной волей, и пользовался в Константинополе довольно большой популярностью. Если он и был орудием в этом споре, то поводом для него послужило вызывавшее тревогу продвижение норманнов на юге Италии. В 1053 году папа Лев IX лично повел против них армию близ городка Чивитате, но потерпел поражение и попал в плен; сразу после возвращения в Рим он умер. Византийцы опасались норманнской угрозы совершенно так же, как опасалось ее папство, и было ясно, что единственной надеждой на спасение провинции остается укрепление союза между ними. Однако Михаил Керуларий не доверял латинянам; ему была отвратительна мысль о папском превосходстве, и он знал, что подобный альянс не позволит вернуть спорные территории под юрисдикцию Константинополя. Еще до битвы при Чивитате он инспирировал создание документа, который следовало передать «всем епископам франков и самому почтенному папе» и в котором определенные практики Римской церкви сурово порицались как грешные и иудаистские. После этого между папой и патриархом завязалась становившаяся все более желчной переписка, а это, в свою очередь, привело к тому, что папа направил в Константинополь своих представителей. Подобрал он их, мягко говоря, неудачно. Одним из легатов стал его главный секретарь – кардинал Гумберт Сильва-Кандидский, узколобый, нетерпимый и фанатично настроенный против всего греческого; двое других – кардинал Фридрих Лотарингский (будущий папа Стефан IX) и архиепископ Амальфи Петр – участвовали в битве при Чивитате и были в большой обиде на византийцев, которые, по их мнению, предали их, не явившись на поле боя.
Три прелата прибыли в Константинополь в начале апреля 1054 года. С самого начала все пошло не так. Во время визита к патриарху они немедленно оскорбились тем, как их приняли, и в гневе удалились, оставив ему письмо от папы. Керуларий с ним ознакомился и не только нашел его оскорбительным, но и заметил, что печати на нем повреждены. Он решил, что легаты – не только неучтивые, но и явно нечестные посланники. Он тотчас объявил, что отказывается признавать их легатский статус и больше не примет от них никаких сообщений.
К счастью для патриарха, вскоре после этого пришла весть о смерти папы римского. Гумберт и его коллеги были личными представителями папы, и его смерть лишала их любого официального статуса; однако их этот факт, похоже, совершенно не смущал: они остались в Константинополе и с каждым днем становились все высокомернее. В конце концов Гумберт потерял остатки терпения. В три часа пополудни в субботу 16 июля 1054 года, в присутствии всех священников, собравшихся для причастия, три бывших римских легата вошли в храм Святой Софии, подошли к главному алтарю, на который официально возложили священную буллу об отлучении патриарха от церкви. Сделав это, они вышли из храма, остановившись лишь для того, чтобы символически отряхнуть пыль со своих ног. Два дня спустя они уехали в Рим.
Вот так, если коротко, выглядела цепочка событий, которые привели к долгому расколу между восточной и западной церквами. Каким бы неизбежным ни был этот раскол, описанные события могли бы и не произойти. Чуть больше силы воли со стороны умирающего папы или императора-гедониста, чуть меньше нетерпимости со стороны узко мыслящего патриарха и упрямого кардинала, и положение можно было спасти. Последний удар нанесли не имевшие власти легаты умершего папы, представлявшие лишенную руководства церковь, так как нового понтифика еще не избрали. Обоюдные отлучения от церкви были направлены лично на нанесших оскорбление сановников, а не на сами церкви, которые они представляли; ни одно из этих отлучений не сочли тогда началом постоянного раскола. Формально этого и не произошло, так как за последующие столетия восточная церковь дважды признавала верховную власть Рима. Однако временная повязка может лишь прикрыть рану, но не излечить ее; рана, нанесенная христианской церкви 900 лет назад кардиналом Гумбертом и патриархом Керуларием, кровоточит и сегодня.
Несмотря на сменявшие друг друга катастрофы, которыми ознаменовалось правление Константина IX Мономаха, жизнь праздных классов столицы была более приятной, чем прежде. Император, при всех своих недостатках, обладал чувством стиля, активно поощрял искусства и науки и любил окружать себя образованными и способными людьми. Самым выдающимся из них был Михаил Пселл – историк, политик, философ, по общему признанию самый прославленный классический ученый своего времени (жаль, что при этом он был своекорыстным, самодовольным, лицемерным и ненадежным). Вместе с ним в ближний круг императора входили и другие интеллектуалы: его друг, юрист Иоанн Ксифилин, про которого