Второй вариант, когда они жили вместе, случался крайне редко. Чаще они ругались в пух и прах по поводу того, кто пил из чьей кружки, или почему вещи после стирки опять свалены кучей, а не убраны в шкаф на полочки. Так что тот факт, что Дрия съехала от родителей, заметно облегчил всем жизнь, потому что они с матерью перестали грызться из-за бытовых вопросов. С тех пор явление сказочных утренних фей случалось чаще. Маме с сестрой в целом было полезно периодически отдыхать друг от друга.
– Что ты брюзжишь, как старый дед? – спросила Марфа Васильевна, когда Дар по очередному кругу принялся мусолить, как он устал. – Надо же, один день травы порезал – гляди, как бы руки не отсохли.
– Мама, я себе ладони намял твоим сучкорезом! – Дар потыкал пальцами по больным частям и поморщился. – У меня теперь синяки будут.
– И что? – без намёка на жалость спросила мать. – Мы с Дрией каждое лето, не разгибаясь, над заготовками работаем.
– Вы к этому привычные, – махнул рукой Дар.
– А ты бесполезный! И беспардонный! – принялась отчитывать мать.
– И без портков! – вставила бабушка, скидывая оладья со сковороды на тарелку. – Вот вроде уже взрослый мальчик, а всё без штанов по дому ходишь! И в кого у тебя эти нудистские наклонности? С детства такой – дома гости, а Дар голиком!
– Баб Вась, – возмутился Дар, – я вообще-то в халате!
– В халате он! – фыркнула бабушка. – И что, что ты в халате? Всю ночь пил, до обеда спал. По дому ничего не делаешь. Матери нервы трепишь! И до сих пор не женился!
Дар сделал глубокий вдох, чтобы не начать орать, и принялся мысленно считать баранов.
– Я Марфе сказала – знакомь его с Лидочкой, – тем временем продолжала бабушка, и Дар сразу понял, откуда росли ноги недавнего маминого перформанса, когда она, человек, обычно не сильно лезущий в отношения собственных детей, вдруг позвонила и принялась чихвостить сына и в хвост и в гриву. Похоже, в этой цепи Дарий Клевер был далеко не первым звеном. – А ты что? Не пойду! – бабушка мастерски имитировала детские интонации Дара, когда он качал права, сидя на горшке. – Не пойдёт он! Ишь, что удумал! Ещё пять лет, и ты ни одной нормальной женщине и даром не сдашься. Сопьёшься, как твой дед!
– Какой из? – вспылил Дар, не обратив внимания на мать, которая качала головой, намекая, что сыночке лучше бы держать язык за зубами. Вот только Дара эти бабушкины распекания из раза в раз порядком так достали. – Они, если что, оба спились! А дед Вася ещё и сдох!
Бабушка аж побелела. Дед Вася, мамин папа, для Василисы Николаевны был, так сказать, больной мозолью. В начале их отношений она его, наверное, всё-таки любила, но годы совместной жизни показали, что они друг другу не подходят. Он изменял ей направо и налево, о чём знали все, а она говорила, что любит его и прощает. А дед приходил к ней после каждой измены и рассказывал, кого и в каких позах он, собственно, имел, а потом ещё и предлагал попробовать «совместное времяпрепровождение» для разнообразия семейной жизни, так сказать. Работал дедушка Вася тогда ещё на местном заводе на достаточно приличной должности. К нему полгорода на поклон ходило, потому что без его ведома ни унести, ни принести с завода было ничего нельзя. А он пользовался своим положением и тащил в Подгорное всё, что плохо лежит. У них до сих пор в подвале валяются коробки с советским хозяйственным мылом и мешки с порошком, которым на заводе рабочую одежду стирали.
Так что в ту пору считаться любовницей Василия Клевера, который какими-то окольными путями смог взять фамилию жены, считалось очень престижно. И официальных любовниц у него было две: Мария и Марина. Обе, между прочим, с завода. Мария делала заклёпки, а Марина отвечала за бухгалтерию. И, что самое забавное, любовницы враждовали между собой, а не с женой Василия. Возможно, потому что в народе всегда ходила молва, что жена его – ведьма, и не нашлась ещё такая женщина, которая не побоялась бы увести мужика у ведьмы.
Василиса Николаевна то ли слишком умная была, то ли глупая, потому что жила по принципу «любовницы приходят и уходят, а она с ним навсегда». Собственно, всех его любовниц, как и самого деда Васю, она пережила.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Дома в Подгорном всегда была тишь и благодать, а на заводе творились страсти-мордасти. То Мария с Мариной подерутся у литейного цеха. То одна, то другая начальству накляузничает. То дед Вася начнёт подбивать клинья к какой-нибудь новенькой, а эти фурии устроят новый скандал на почве этого. И так по кругу в разных вариациях. Дошло даже до того, что дед Вася решил назвать только что родившуюся дочь от любимой супруги в честь любовницы, но всё никак не мог определиться, кому оказать такую честь. И на пьяную голову пришёл и идеальному решению – Марфа, потому что любую из них можно было так назвать.
Но годы шли, и Василий Клевер не молодел, а его привычка периодически прикладываться к бутылке росла. Тут ещё и бухгалтерша Марина смогла-таки подсидеть Марию, и та с позором уволилась, так что у деда Васи осталась лишь одна любовница. А потом на заводе пошли сокращения, и их великий и могучий дед под это дело тоже попал.
С горя напившись, он взял свою Марину и поехал с ней нарезать восьмёрки на главной площади города, где движение автомобиля в целом запрещено.
Потом уже очевидцы рассказывали бабушке, как их великий и могучий выписывал знаки бесконечности на главной площади и под заливистый смех Марины крыл милиционеров матом, пока те пытались запрыгнуть на машину, чтобы его остановить. Если бы в то время существовали телефоны с камерами, эта сцена навсегда осела бы на просторах интернета. А так, увы, жила только в головах очевидцев.
Деда Васю каким-то чудом повязали, права отобрали, а его серая «Волга» до сих пор обитает на просторах штрафстоянки, если, конечно, ушлые милиционеры её под шумок не продали.
Примерно так произошло падение великого человека на дно бытия. Мария уехала в Иваново, а Марина, которую повысили на заводе, решила, что водиться с таким человеком больше не имеет смысла, так как он растерял весь свой лоск и статусность.
Так и остался дедушка Вася с бабушкой Васей, потому что больше никому был не нужен, медленно упиваясь и заводя знакомства с лицами без определённого места жительства.
Так и получается, что дедушки Дария по обе стороны баррикад начинали жизнь, как уважаемые люди, а закончили – на дне бутылки. Поэтому в целом Дар бабушку понимал – с такими генами у него действительно есть все шансы закончить ушлым алкоголиком.
– Паскудный мальчишка! – бабушка шмыгнула носом и, запустив в Дара прихваткой, вышла из кухни.
Мать тяжело вздохнула и осуждающе покачала головой.
– Ты же понимаешь, что она ещё три дня будет ходить и дуться как мышь на крупу? – спросила она и, подойдя к плите, отключила газ под сковородкой, чтобы тот не горел за зря.
– Мам, а что я не так сказал? – Дару стоило больших усилий не кричать. - Сколько можно мне на мозг капать? Он у меня ведро, а не бездонная яма.
– Она как лучше хочет, – совершенно спокойным голосом ответила Марфа Васильевна. – Мама такой человек. Для неё, если ты женат, значит, всё. Пристроен, обеспечен. А то, что брак неудачный, а партнёр без тебя гуляет чаще, чем с тобой – это мелочи жизни. Она боится, что умрёт, а вы останетесь одинокими и никому не нужными.
– Уж лучше быть никому не нужным, чем жить, как она, – тихо пробурчал Дар, и мать улыбнулась уголками губ.
– Это я тебя понимаю, а бабушке ты не объяснишь. Ты думаешь, я с ней в своё время не билась? Ещё как намаялась. Мне кажется, я только в садик пошла, а она мне уже все уши прожужжала о том, что в жизни самое важное – удачно выйти замуж. Отец кивал, а на следующий день вёз меня вместе с Мариной в парк кушать сладкую вату.
– Ты за папу вышла именно потому, что он не такой, как дед? – спросил Дар.
– Скорее да, чем нет, – ответила Марфа и, опомнившись, добавила: – Доедай, одевайся, и поедем за ромашками.
– На чём?
– На машине.