я должна была выверить себя психологически: сумею ли я приноровиться к особенностям мировосприятия и поведения незнакомого мира незрячих людей? На мучительные раздумья ушло не меньше месяца. Но иного выхода не было. Я приняла предложение и приступила к работе.
Записанный на плёнку звук, имитирующий пение дрозда, помогал потерявшим зрение добраться до входа в Дом культуры на улице Шамшева. Сцена, уютный зрительный зал, помещения для занятий коллективов, библиотека в ДК были, похоже, спроектированы человеком с вдумчивым и внимательным сердцем – настолько всё было удобно. ВОС, Всероссийское общество слепых, называли «государством в государстве». Структура общества, его финансирование позволяли ДК справляться со многими проблемами. При опросах члены ВОС отвечали, что под защитой государства чувствуют себя уверенно.
Слепота или слабовидение доставались людям по наследству; проявлялись иногда через одно или несколько поколений; бывали следствием ранений и ожогов во времена Первой и Второй мировых войн – и всё-таки причиной причин был алкоголизм родителей. Случалось, что матери отказывались от незрячих детей прямо в роддоме. Но в большинстве своём родители преданно пеклись о детях-инвалидах. Пожизненно. Малышей сопровождали в школу, а повзрослевших отводили и встречали из Дома культуры, где они занимались спортом, шахматами или участвовали в самодеятельности. Мне довелось видеть женщин, выходивших замуж за слепых. Эти женщины брали на себя всю меру заботы о них и, как правило, на перегрузки – не жаловались. Многие же «инвалиды по зрению» справлялись со сложностями быта в одиночку.
Опасение, что жалость к обделённым судьбой людям будет мне помехой в работе, развеялось неожиданно быстро. «Здравствуйте!» – говорила я, входя в аудиторию на занятия; и если в голосе недоставало приветливости, кто-нибудь сразу чутко поворачивал голову в мою сторону или подходил с вопросом: «У вас что-то случилось?» То, что мы воспринимаем глазами, незрячим компенсирует обострённый слух.
Понять, что я попала в одну из самых таинственных мастерских Природы, мне помогло посещение УПП (учебно-производственного предприятия) Всероссийского общества слепых. На таких производствах незрячие люди собирали мельчайшие детали в электрические схемы для световой аппаратуры, клемм, плат для гальваники, реле и пакетных переключений. В каких-то УПП с отдельными операциями они управлялись индивидуально на рабочих местах. Но работа на конвейере показалась мне сущей фантастикой. Отлаженный труд на транспортёре отражал невидимый мир такой внутренней собранности и сосредоточенности, что картина получалась просто ошеломляющая. Чувствительность подушечек пальцев у слепых так велика, что, проводя ими по наколотым специальным металлическим грифелем точкам, изображающим ту или иную букву, они могут считывать с обратной стороны плотной бумаги всевозможные тексты, математические выкладки и даже ноты. Пользуясь этим шрифтом (метод Брайля), незрячие люди пишут письма, стихи и прочее.
Поразительные возможности воли лишённого зрения человека для меня особым образом персонифицировались в личности председателя ленинградского ВОС Леонида Алексеевича Матвеева, закончившего исторический факультет ЛГУ. Обе руки до локтя были у него ампутированы, правое плечо расщеплено ровно настолько, чтобы он, как щипцами, мог держать ручку и ставить подпись на документах общества. Поскольку кисти рук отсутствовали, он, ко всему, читал по Брайлю не кончиками пальцев, а губами. Говорят, это редчайший случай на земном шаре. Встречи по службе с этим поразительным человеком оставили чувство беспримерного уважения к его ёмкому и чёткому уму, к установленной им мере спроса с себя.
На должность директора Дома культуры в течение всех предыдущих лет приглашали зрячего человека. Эту практику сломал подтянутый, спортивный, но незрячий Трофим Пантелеевич Балан. Как он справлялся с контролем над платежами, расчётами, внешними связями, понять было трудно, но всё у него получалось. Наши отношения строились на понимании и абсолютном доверии. Не только сердце, но и выучка прошлой жизни помогли мне освоить законы и язык очередного «другого мира». С течением времени я перестала удивляться тому, что кто-то из слепых считал ощущения зрячих менее тонкими, чем у них.
Среди членов ВОС была масса творческих, особенно музыкально одарённых, людей. Я гордилась пианистом Олегом Романовичем Альбрантом, солистами и солистками, чтецами и чтицами. Мне редкостно повезло со штатом педагогов, как зрячих, так и незрячих. Эстрадным оркестром руководил незрячий, талантливый до мозга костей Владимир Николаевич Сапогов. Скульптурной лепке и рисунку своих питомцев обучал замечательный педагог и подвижник, зрячий Юрий Алексеевич Нашивочников. Грешно было не создать при ДК литературное объединение – хотя бы потому, что существовал такой поэт, как Олег Николаевич Пилюгин, потому, что хорошие стихи писала Галочка Матюшкина. Вёл это объединение Борис Константинович Рясенцев. Превосходный камерный хор создал выпускник Ленинградской консерватории Валерий Алексеевич Максимов, задержавшийся в ДК на несколько десятилетий. Осваивать такое сложное для незрячих понятие, как пространство, учила в театральном коллективе Валентина Васильевна Ваха, режиссёр высочайшей квалификации. В Доме культуры слепых имелся даже коллектив бального танца!
Смета ДК позволяла заказать в ателье новые костюмы для участников эстрадного оркестра и хора, купить бархат на платья солисткам вокального коллектива и чтицам. Я подбирала тот цвет ткани, который шёл каждой из них. Перед выходом на сцену женственные и одарённые певицы Нелли Паперная, Тамара Томашевич, чтицы Нина Балан, Люда Омелаева и другие, проводя ладонью по бархатистой поверхности концертных туалетов, ладно облегающих их фигуры, не могли скрыть своё удовольствие. У меня подкатывал к горлу ком, но я радовалась вместе с ними. Выводила под руку на сцену незрячих солистов, прилаживала по росту микрофон и оставляла их наедине с публикой.
Характеры? Как всюду, они и здесь были разные: от совершенно наивных и доверчивых натур до людей едкого ума и отъявленных гордецов. Многие были нервны, нередко срывались на грубость. Я тяжело переносила неурядицы, терялась. Но отчаяться не успевала, поскольку только что нагрубивший уже поджидал где-нибудь в коридоре, чтобы сказать: «Простите меня». Это было свойственно, к примеру, необычайно даровитому, рано ушедшему из жизни чтецу Лёнечке Иванову. Огорчение и радость отражались на лицах незрячих людей с такой полнотой, что грешно было бы не верить в искренность их порывов.
Здесь завязалась многолетняя дружба с прелестной Ниной Балан, занимавшейся у Володи в коллективе художественного слова. Удивительного таланта, тонкой и глубокой души человек, она улавливала любой сложности подсказки в работе над стихами Марины Цветаевой, Ольги Берггольц, Новеллы Матвеевой. Она любила слово. И читала – вдохновенно. Мы с мужем привязались к ней и с почтением относились к её маме, труженице Екатерине Григорьевне.
Однажды я пригласила психолога Софью Марковну Любинскую прочесть в ДК цикл лекций. Заходила её послушать и сама. Как-то раз она при мне поспорила с аудиторией:
– Вы неправильно поступаете, когда говорите: «Не надо! Я сам!» – тем, кто предлагает перевести вас