Читать интересную книгу Крепость - Петр Алешковский

– Движение – всё, конечная цель – ничто, – бормотал он под нос любимое высказывание Эдуарда Бернштейна, бросая совковой лопатой балластную землю на отвал.

Отвалы у его траншеи – черная работа археологов – неизменно росли, в начале и конце смены он обязательно «вставал на отвал» – двигал перекопанную землю прочь от раскопа, продумывая по ходу, как станет справляться в одиночку, когда углубится на полтора-два метра. Он прирезал еще десять метров по пряслу – расширил вскрываемую площадь, подготавливая фронт работ для экспедиции. Когда придут ребята, дело пойдет веселее, он сможет отложить лопату, начнет вести полевой дневник и зарисовывать профиля.

Мальцов удалил дерн, наросший на послевоенных завалах, и начал снимать слежавшуюся землю, копая в два штыка, углубляясь пластами по двадцать сантиметров, затем зачищал поверхность, как полагалось по методике, подготавливая площадь к новой штыковой копке. Ничего интересного в балласте не нашлось: землю варварски сгребали к стенам бульдозером, засыпа́ли каменную кладку, непонятно только зачем – нивелировали убогое пространство за Никольской церковью, собирались что-то построить? Вряд ли в забытом углу можно было возвести серьезное строение, даже для нормального складского помещения места тут явно не хватало. Если бы хотели просто сре́зать культурный слой у подножия кладки, его бы стали отгребать, увозя балласт, а не толкали бы к стенам, наваливая крутые увалы. И всё же поздние наслоения тоже были результатом жизнедеятельности, своеобразным культурным слоем. Послевоенная археология советского пространства волновала Мальцова меньше всего на свете, но, привычно начав работу, он старался не упустить ничего, земля сохраняла информацию, он был обучен ее читать и упустить даже такую мелочь, как советские земляные работы на памятнике, не имел права. Он махал лопатой – балластный слой был мешаным, забитым валунами и осколками кирпича, как советского, так и дореволюционного, кусками чугунных труб, проржавевшими листами кровельного железа – обычный состав строительной помойки, перемолотой безжалостным бульдозерным ножом.

Тридцатого мая на последнем собрании кружка он признался ребятам, что начал раскоп у подножия Никольской башни. Веранда взорвалась дикими воплями, шахматисты выразили единодушное желание участвовать в раскопках. Лишь Димка застыл в изумлении и молча сверлил его глазами, Мальцов улыбнулся ему, шепнул:

– С тобой поговорю отдельно, задержись на полчаса, это важно.

Выдал домашнее задание на все летние каникулы, понятно, что в июне ребятам было не до него: старшеклассники готовились к экзаменам. Договорились начинать раскопки в июле.

– Я пока подготовлю траншеи к работе, надо же чем-то занять себя, пока вы сдаете экзамены.

Когда остались с Димкой вдвоем, честно обрисовал сложившуюся ситуацию.

– Бортников обещает ставку лаборанта, она твоя по праву. Ты со мной? – задал он самый главный вопрос.

– Иван Сергеевич… ставка… она надолго? Мне надо зарабатывать, маму кормить, и ребят бросать нечестно… – парень явно смутился и не договорил фразу.

Почему-то Мальцов был уверен: Димка сразу же примкнет к нему. Он наморщил лоб, размышляя, выдерживая паузу, наконец сказал:

– Понимаю. Ты серьезно подумай. Вне зависимости от твоего решения я не в обиде. Ты прав, гарантий дать не могу, знаю одно – Бортников человек амбициозный, это и его идея тоже.

– Он хочет реставрировать Крепость? Отсюда этот непонятный статус «объект досуга школьников»? Калюжный, как услышал, сразу почуял подвох. А как же мы, Иван Сергеевич, – Нина, экспедиция?

– Я не воюю с экспедицией. Я воюю с реконструкцией, о ней речи быть не может. На Маничкина у Бортникова зуб, почему – я не знаю и знать не хочу, но тут мы с ним совпадаем. Маничкина в Крепость не пущу. Точка. Я отдал Нине мой город, или она у меня его отобрала, и нате-здрасьте, ты мне сам рассказывал – она уже заодно с музеем! За что боролись? Нет, я очень серьезно, ты меня знаешь, наша траншея только начало. В Крепость сегодняшний музей въедет лишь через мой труп.

– Надо было договариваться, Иван Сергеевич, а вы так… Наши – это не только Калюжный, Маничкин и Нина, ребята вас не поймут, они вас любят, верят еще, что вы вернетесь.

Мальцов начал убеждать, быстро, как всегда, накаляясь, в результате сорвался и наорал на парня, обозвал мальчишкой и всё испортил. Димка едва сдерживался, чтобы не зареветь, молча хлопал глазами, затем резко повернулся и убежал.

– Ну что ж, – выдавил сквозь сжатые губы Мальцов, – война, значит война, сами этого хотели.

4

На глубине метр двадцать стена чуть расширилась: начался фундаментный цоколь – ряд больших белокаменных блоков. Примыкающий к камню серый балласт сменила сухая черная земля с характерными фрагментами керамики, датирующей слой пятнадцатым веком – временем начала строительства. Около башни, прямо под уходящей в землю трещиной, слой был разрушен строительной ямой, что было объяснимо: трещину заделали цементом, понятно, в советское время. В противоположном от башни углу траншеи серый балласт сменил речной песок – похоже, его привезли и ссы́пали в специально отрытую яму, которую потом завалили бульдозером. Культурный слой сохранился нетронутым только посередине раскопа – тот, что шел у подножия стены. Мальцов решил оставить башню, как самое интересное, на потом, принялся копать в дальнем конце траншеи. В слое песка нашел водочную бутылку зеленого стекла и граненый стограммовый шкалик – работяги отметили окончание работы. Действуя по принятой методике, начал вычищать яму, оставив непотревоженную середку траншеи рабочим, слой следовало копать не спеша, перебирая его руками в поисках находок. Отвал нависал сверху, кидать через него землю стало невозможно, Мальцов начал углубляться уступами, заполняя песком отрытую часть, а потом выкидывал ее на поверхность, и за два дня опустился еще на метр. Фундаментные камни обычно не отесывали тщательно, полируя боковины мокрым песком на полировочном круге, строители никогда не делали лишнюю работу, а здесь странно было: под цоколем камни были отполированы так же, как и на уличной кладке. Похоже, он ошибся: этот отрезок стены видел изначально дневной свет. Выходит, просто отрыл еще один, засыпанный позднее кусок подножия? Но выступ в кладке – цоколь? Расширение снизу создавало площадку, на которой держалась вся многотонная громада стены. В земляном профиле траншеи песчаная подсыпка продолжалась, уходя вниз. Значит, во времена строительства тут было естественное понижение. Еще метр сорок, и начал прорисовываться край древнего оврага, засыпанного песком, – траншея захватила лишь самый хвостик понижающегося грунта. Всё встало на свои места, когда показался материк – верхнемеловая известковая плита. В пятнадцатом веке она покоилась под наросшим дерном: кладку стены, срезав дернину, положили прямо на плиту – лучшей опоры и придумать было трудно.

Для подтверждения такого вывода пришлось продлить траншею еще на четыре метра, проследить, что понижение – начало оврага, а не вырытая позднее хозяйственная яма. Три дня Мальцов двигал отвал, снимал балласт, затем песчаную подсыпку, и не зря старался – в известняковом массиве, прямо под отесанными камнями, открылась широкая природная щель, ее края были обработаны каменотесами, сознательно расширившими вход внутрь и выбившими для удобства две входные ступени. Расчищая их, он наткнулся на слой старой строительной извести, в ней попадались мелкие отесанные камни, пятидесятисантиметровая известковая прослойка лежала на погребенном дерне – понижающемся дне оврага. Постепенно он разобрался в наслоениях: щель была заделана скорее всего в пятнадцатом веке при большом строительстве Крепости, но позднее, в советское время, вход открыли, а потом засыпали песком, выровняли площадку, скрыв проход в подземелье и уничтожив овраг.

Двухметровая щель походила на сужавшееся кверху тулово бутыли с наполовину отбитым горлышком. Песок и строительный мусор завалили проход лишь на полтора метра вглубь, он вычистил коридор за день, подмел пол, выровненный каменотесами так, чтобы по нему было удобно ходить. Девять метров в толще породы – и нога ощутила край, впереди зияла черная пустота. Дневной свет рассеивался у входа, Мальцов крикнул, эхо подхватило возглас, разложило его на гулкие осколки, отраженные невидимыми стенами. Внутри начинался другой мир, веющий влажной прохладой, – в карстовых пещерах всегда было много воды, проточившей в податливом известняке системы сообщающихся гротов, щелей и провалов. На пограничье света и тьмы Мальцов зажег спичку. Пламя качнулось, его потянуло внутрь: в открывшейся полости существовал свой, подземный ток воздуха.

О пещерах в Крепости он никогда не слышал, зато с детства знал расхожую легенду о подземном ходе, что проходил под рекой и заканчивался на другом берегу. Каждый приличный монастырь на Руси, и уж конечно крепости, строившиеся, чтобы выдержать долгую осаду, должны были, по мнению обывателей, иметь сложную систему спасительных подземных туннелей – такие легенды придавали древним строениям вес и таинственность. Мальцов всегда иронически хмыкал, слушая подобные байки. И вот, похоже, нашел – не подземный ход, конечно, но вход в естественную карстовую пещеру. Щелью пользовались до строительства Крепости: кто-то же расширил вход и выровнял пол в туннеле.