Читать интересную книгу Период самостоятельности Русской Церкви (1589-1881). Патриаршество в России (1589-1720). Отдел первый: 1589-1654 - Митрополит Макарий

Печатая в таком огромном количестве богослужебные книги, царь и патриарх рассылали их по городам для раздачи в церкви, монастыри и торговым людям в лавки и приказывали брать за книги «деньги по той цене, во что те книги стали в печати, без прибыли, чтоб теми книгами св. Божия церкви просвещались и имя бы Божие славилось, а за них бы, государей. Бога молили». В некоторые же церкви и монастыри, например Сибирского края, книги рассылались даже бесплатно. Вместе с тем патриарх Филарет отнюдь не запрещал употреблять и книг, которые были напечатаны в Москве при прежних патриархах и во дни междупатриаршества, только не считал этих книг свободными от недостатков и погрешностей, которые и старался исправлять или устранять в своих изданиях. Так, в Служебниках 1602 и 1616 гг., в чине крещения было напечатано, что «если младенец болен, то в купели должна быть вода теплая и (священник) погрузит его в воде по выю и возливает ему на главу воду от купели десною рукою трижды, глаголя: „Крещается раб Божий...“ Такого правила Филарет, по своему строгому взгляду на обливательное крещение, разумеется, не мог допустить и не допустил ни в одном из напечатанных при нем Служебников. Еще гораздо строже поступил он с церковным Уставом, напечатанным в 1610 г. и употреблявшимся уже более двадцати лет, в том числе более десяти при нем самом, патриархе Филарете. В июле 1633 г. он издал окружную грамоту, которою приказывал отобрать экземпляры этого Устава из всех церквей и монастырей России и прислать в Москву для сожжения по той причине, как объяснялось в грамоте, что „те Уставы печатал вор, бражник, Троицкаго Сергиева монастыря крылошанин чернец Логин без благословения святейшаго Ермогена, патриарха Московскаго и всея Русии, и всего священнаго Собора, и многия в тех Уставех статьи напечатаны не по апостольскому и не по отеческому преданию, своим самовольством“. Устав действительно был отобран и сожжен. Но некоторые экземпляры его уцелели доселе. И что же оказывается? В предисловии к книге прямо сказано, что она благословлена и свидетельствована патриархом Гермогеном. Остается предположить одно из двух: или Филарет Никитич не знал об этом, или признал это ложью, считая невероятным, чтобы Гермоген мог пропустить и одобрить такую книгу.

Равным образом Филарет долгое время не запрещал употребления и тех церковных книг, которые печатались в разных литовских типографиях и были приносимы в Россию: такие книги находились даже в его собственной библиотеке. Но с 1627 г., когда привезена была в Москву из Литвы в значительном числе экземпляров книга Кирилла Транквиллиона Ставровецкого «Учительное Евангелие», взгляд Филарета на книги литовской печати изменился. Игумен Никитского монастыря Афанасий, киевлянин, которому поручено было сделать выписки из книги Транквиллиона, донес (1 октября) патриарху, что этой книги «всякому верному христианину и в доме держати, и чести недостоит», так как она уже осуждена в Киеве Собором архипастырей за содержащиеся в ней ереси и читать ее запрещено православным под страхом проклятия. Царь и патриарх велели Афанасию указать самые ереси, и он одни места в книге, которые считал еретическими, подчеркнул, а против других сделал пометки. Тогда царь и патриарх велели еще рассмотреть книгу богоявленскому игумену Илии и соборному ключарю Ивану Наседке. Эти последние нашли в ней, кроме указанных Афанасием, и многие другие погрешности и ереси и (3 ноября) изложили их в 61-й статье. Критики были слишком придирчивы и иное называли ересью по одному лишь недоразумению и непониманию литовского языка. Получив такое свидетельство о книге, царь и патриарх издали (1 декабря) окружную грамоту, в которой, объявляя, что в этой книге «сыскались многия ереси и супротивства древним учительным Евангелиям и иным святых отец Божественным книгам», указывали: «На Москве и во всех городех литовския печати (не только) „Учительныя Евангелья“ архимандрита Кирилла Транквиллиона Ставровецкаго, (но) и иныя книги его, Кириллова, слогу (хотя оне вовсе не были рассмотрены) собрата и на пожарех сжечь, чтоб та ересь и смута в мире не была». Этого мало: указывали еще объявить всем людям, чтобы «впредь никто никаких книг литовския печати и письменных литовских не покупали», а кто «учнет литовския книги какия-нибудь покупати», тем быть от царя в великом градском наказании, а от патриарха в проклятии. В Москве 4 декабря действительно сожжены были рукою пристава всенародно 60 книг «Учительного Евангелия» Транквиллионова «за слог еретический и составы, обличившиеся в книге» Подозрение против всех вообще литовских книг не прекращалось, и в феврале следующего 1628 г. царь и патриарх приказали переписать во всем государстве, сколько в каждой церкви книг московской печати и письменных, сколько книг литовских, печатных и письменных, давно ли последние находятся в той или другой церкви и не останутся ли церкви без пенья, если отобрать литовские книги. Приказали также объявить настоятелям монастырей и священникам, что царь и патриарх уже определили разослать по всем церквам взамен литовских книг книги московской печати: Апостолы, Псалтири, Часовники и пр. – и только до тех пор, т. е. до получения московских книг, дозволяется держать при церквах литовские книги, чтобы в церквах без пенья не было. Наконец, приказали отобрать литовские печатные и письменные книги у всех частных лиц, которые держали их в своих домах, отписать об этих книгах и ждать указа, как поступить с ними.

Несколько прежде, чем в государстве Московском постигла такая участь сочинения западнорусского писателя Кирилла Транквиллиона и началось гонение вообще против литовских книг, из Литвы принесена была в Москву книга, какой там еще никогда не бывало, не печатная, а рукописная, не богослужебная, а излагавшая учение веры, под названием Катехизис. Автор книги Лаврентий Зизаний Тустаневский, брат известного Стефана Зизания, столько ратовавшего против унии в Вильне, был сначала вместе с ним дидаскалом во львовском братском училище, откуда в 1592 г. перешел в Брест в тамошнее братское училище, а оттуда в Вильну, где и издал в 1596 г. свои Азбуку и Славянскую грамматику. Потом был педагогом у князя Богдана Соломерецкого (в 1600 г.) и чрез несколько времени у князя Александра Константиновича Острожского, воеводы волынского, в галицком городке Ярославле. Здесь сделался священником и проповедником в местной православной церкви и получил сан протоиерейства. А из Ярославля по смерти этого последнего князя переселился в городок Корец к княгине Анне Ходкевичевне Корецкой, почему и начал называться «протопопою корецким».

В 1626 г. 24-го апреля Лаврентий Зизаний прибыл в Путивль с двумя сынами своими, Иваном и Александром, и объявил воеводам, что идет в Москву бить челом о милостыне, потому что из Ярославля поляки его выгнали, церковь, при которой служил он, разорили и имения его отняли. Из Корца выехал на масленой неделе к Киевскому митрополиту Иову Борецкому, прожил в Киеве семь недель, стараясь собрать сведения, что постановлено королем польским на последнем сейме, и желает сообщить эти сведения в Москве, кому государь укажет. Привез письма от митрополита Иова к царю, патриарху и другим лицам да два письма от епископа Исаии из Прилуцкого монастыря к царю и патриарху. Спустя месяц Лаврентий по приказу государеву отпущен был из Путивля в Москву и здесь принят был с честию царем и патриархом. Царь велел дать Лаврентию квартиру и отпускать пищу и дозволил ему в июле сходить на богомолье в Троице-Сергиеву лавру, где также он был принят с честию. Но не для одной милостыни приходил в Москву Лаврентий, почему и должен был оставаться в ней очень долго. Он принес в Москву, может быть, с ведома и благословения Киевского митрополита Иова свой Катехизис и, представляя рукопись Филарету, «бил челом государю святейшему патриарху, чтоб ее исправити». Филарет приказал исправить ее богоявленскому игумену Илии и книжному справщику Григорию Онисимову, которые и сделали свои исправления с его одобрения. Когда рукопись была, таким образом, исправлена при участии самого патриарха, он приказал тем же доверенным лицам напечатать ее и отдать напечатанную книгу Лаврентию, а о тех статьях, которые исправлены, «поговорити с ним любовным обычаем и смирением нрава». Таких собеседований было три. Иногда они касались только описок или неточных выражений в сочинении Лаврентия, от которых сам же он вскоре отказывался, приписывая их то своему «переводчику», т. е. переписчику, то своему литовскому языку. Но иногда касались истин веры и других предметов и обнаруживали, что как Лаврентий, так и его московские собеседники нечужды были некоторых ложных мнений.

Например, во время первого собеседования, которое происходило 18 февраля 1627 г. по приказанию патриарха на Государевом Казенном дворе в нижней палате пред государевым боярином Иваном Борисовичем Черкасским да пред думным дьяком Федором Лихачевым, игумен Илия и Онисимов заметили Лаврентию: «У тебя неверно сказано, что Божество пострадало с плотию; не пострадал Бог с плотию, но пострадал Бог плотию, а Божеством пребысть бесстрастен». Лаврентий сначала отстаивал свою мысль, указывая на то, что во Христе Божество и человечество соединены в одну Ипостась нераздельно и, следовательно, страдали вместе, но потом уступил и похвалил сделанную поправку. У Лаврентия было написано: «Души православных христиан, которые умерли с покаянием, находятся в первом аде, а под ними в другом месте – души некрещеных». Против этого Лаврентию сказали от имени самого патриарха, что души покаявшихся христиан во ад не бывают сведены, а отходят в места светлые и пребывают в руце Божией. Лаврентий сослался на молитвы Церкви в день Пятидесятницы о содержимых во аде, об ослаблении и утешении их. Ему отвечали: «То утешение и ослабление бывает душам грешным, непокаявшимся, а покаявшихся души всегда находятся в веселии и радости неизреченной. А что ты говоришь: зачем же об них молится Церковь, то Церковь молится о всех не только умерших без покаяния и отошедших во ад, да получат они отраду на время, в которое приносится о них жертва Богу, но молится и о скончавшихся с покаянием и пребывающих во свете, молится и о всех святых (?), да не только о всех святых, но и о Самой Пречистой Богородице (?)». Еще у Лаврентия было написано: «Можно крестить человека и не в освященной воде». Игумен Илия сказал: «У нас про такое дело в правилах не обретается и по милости Божией везде в Русской земле крестят в освященной воде». Лаврентий заметил: «Да у вас греческих правил нет». Тогда собеседники его отвечали: «Всех греческих старых переводов (списков) правила у нас есть, а новых переводов греческого языка и всяких книг не приемлем, потому что греки ныне живут в теснотах великих между неверными, и по своих волях печатати им книг своих не уметь, и для того вводят иные веры в переводы греческого языка, что хотят. И нам таких новых переводов греческого языка не надобно, хотя, что и есть в них от нового обычая напечатано, и мы тот новый ввод не приемлем». И Лаврентий сказал: «Мы также новых переводов греческого языка не приемлем, они искажены». Под конец первого собеседования игумен Илия встал, держа в руках книгу, и сказал: «Да уж ты, Лаврентие, не кручинься; для того те статьи тебе и объявлены, которые были в твоей книге не прямо написаны, и те все статьи святейший кир Филарет сам исправил и, исправя, нам велел напечатати и, напечатав, тебе отдати». И говоря ту речь, книгу ему отдал. И Лаврентий книгу взял честно, и целовал любезно, и говорил: «Спаси Бог государя святейшего Филарета, патриарха Московского и всея Русии, что он, великий государь, наше прошение исполнил».