– Убью! – закричал диким голосом Теймураз. Он спрыгнул с дерева, побежал к дому, на ходу выдернув из забора тяжелое бревно. Через мгновение иностранные гости увидели смерч! Назвать его человеком с дубиной было бы неверно. Смерч пронесся мимо удивленных то ли бразильцев, то ли венгров и ворвался на кухню. Там налетел на карточного шулера, на мелкого вора, на обольстителя чужих жен!!! Дубина свалила Домино с ног и бросила на кухонный пол. Некрасивый лейтенант схватил Домино за волосы и выволок в зал. Пораженные иностранцы, Павел Павлович Козырев, Арчил Метревели смотрят, как по паркету тащат “хозяина дома”, как он, на мгновение застряв в дверях, тут же вышвырнут во двор, в снег. Гнев обычно кроткого Теймураза удивляет и пугает председателя Метревели.
Когда мой дядя вновь вошел в дом, он сказал:
– А вы все убирайтесь к е…ой матери!
В руке Теймураз Миндадзе держал гранату-лимонку. “Кольцо выдернуто”, – прошептал Козырев. “Террорист?” – спросили испуганно иностранцы. “Партизан!” – нервно ответил Метревели.
– Все вон!
Повторять Теймуразу не пришлось. Первыми бежали то ли бразильцы, то ли венгры.
Теймураз спустил с ветки Соню, вернулся с ней в дом, сел с некрасивой дочерью за стол, налил в стакан красного вина, спросил девочку: “Тебе хорошо, Соня?” Соня огляделась по сторонам: “А где мама?” Теймураз позвал: “Лиза! Дети! – Все собрались в большой комнате. – Садитесь”. С опаской смотрят на гранату, которую некрасивый лейтенант положил на стол, хоть кольцо было выдернуто. Теймураз рассмеялся: “Пустая, в винограднике нашел”.
Потух свет, они зажгли свечи. В пламени свечей красивыми были все: и Лизико, и Теймураз, и Петр, и Давид, и Ольга, и Соня.
Ночью Теймураз неистово любил свою жену Лизико. Он позволил перепробовать ей всех резиновых зверей: и тигра, и дикобраза, и гориллу. Дикая свинья с огромными клыками понравилась Лизико больше других.
Утром Теймураза Миндадзе забрали. В камере предварительного заключения он снял туфли, увидел в правой туфле презерватив с головой дикой свиньи и расхохотался.
Учась во ВГИКе, я рассказал эту историю своему педагогу, замечательному режиссеру Григорию Наумовичу Чухраю, автору фильмов “Баллада о солдате”, “Сорок первый”. Она понравилась ему: “Сочинил ведь, Квирикадзе?” Я поклялся, что всё правда, что Теймураз Миндадзе – мамин родственник.
Как-то Чухрай приехал в Тбилиси на кинофестиваль, я повез его в Кахетию, в деревню Лио. Нас принимал Кочли (хромой) Темо. Чухрай поверил во всё. Даже в падение с семисот метров без парашюта. Даже в приказ Сталина вылить воду из бутылки в Азовское море. Я снимал их – двух уже немолодых фронтовиков, пьющих вино из рогов на брудершафт. Но… почему всегда теряются такие значимые фотографии?..
Фотография 36. 1985 год
В городе Анаре они были наши соседи, жили на улице Челюскинцев, дом 18. На фотографии все улыбаются: Соломон, Суламифь, Тариэл по кличке Карузо, старая Генриетта, прелестная Флора. Рядом с Флорой стоит здоровенный Иосиф, видно, как он раздувает ноздри, вдыхая аромат, струящийся от Флориных волос, щек, ушей… Я случайный в этой компании. В тот день я встретил бывших земляков у входа в Центральный парк. Мы обрадовались, увидев друг друга, сфотографировались. Рядом с Иосифом стоит Дэвид Бази, он американец с грузинскими корнями. Дэвид Бази плохо говорит по-грузински, но очень живо, смешно комментирует нашествие родственников из далекой Грузии.
– Из окон нашего дома на Седьмой улице, – рассказывает Дэвид, – можно видеть поезда сабвея, мчащиеся друг другу навстречу, соседние балконы. На одном из них часто появляется девушка, которую я почему-то прозвал Ван Гог, может, потому что она рыжая. Она смотрит в мою сторону в бинокль и поднимает вверх руку, когда видит гримасу на моем лице. Я обожаю кретинские гримасы. Обожаю кретинские поступки.
* * *Немного о себе, моей маме Дэзи и покойном папе Бази. Меня зовут Дэвид Бази. Мне шестнадцать лет, я хочу стать писателем. Фамилия Бази – сокращенное от Базиашвили – досталась мне от папы Авессалома, грузинского еврея, лет семнадцать назад женившегося в Москве на студентке из США и уехавшего с ней на ее родину. Папа был невероятно близорук, он работал много лет аккомпаниатором в балетной школе.
Наша квартира заставлена псевдоготической мебелью. В детстве я любил сидеть в шкафу с цветными витражами, особенно во время уроков грузинского. Папа усиленно учил меня своему родному языку. Грузию – родину папы – я с трудом находил на карте Европы где-то между Черным и Каспийским морем. Папиного города Анары там нет, а он прожужжал нам с мамой все уши: в Анаре самая вкусная вода в мире, самое вкусное вино, самый вкусный хлеб.
Год назад папа неожиданно умер. Проснулся ночью, спел на своем языке песню и навсегда покинул меня и любимую жену Дэзи.
Мама работала в области баллистики. Недавно она потеряла работу, но ежедневно продолжала садиться за компьютер и решать проблемы хитроумных завихрений артиллерийских снарядов. Для своего удовольствия и чтобы не думать о “снаряде Авессалома”, как сказала она по телефону своей коллеге. Я слышал и понял, что имела в виду моя сорокатрехлетняя мама.
По пятницам к маме приходил немец Ульрих Штраубе. Он звонил в нашу дверь ровно в семь сорок вечера. Мама готовила ему чашечку кофе, они уединялись в ее комнате. В двенадцать ноль-ноль Ульрих Штраубе уходил. По нему можно было проверять время.
Однажды днем раздался звонок в дверь. На пороге стояли трое. “Мадам Базиашвили?” Это были первые люди в нашей жизни, которые произнесли фамилию Базиашвили без ошибок, и мы с мамой поняли – это кавказские родственники.
Ближе к дверям стоял старый хромой человек по имени Соломон. Рядом – Карузо, высокий мужчина в белых штанах. За ним маленькая женщина с испуганными глазами – Суламифь. Мое внимание привлекла татуировка на правой руке Карузо – заглавная буква “К”. Дело в том, что утром по телевизору объявили приметы убийцы русского антиквара: “Высокий, голубые глаза, волосы темные, на руке наколка – буква «К»”. Передо мной стоял точный портрет разыскиваемого.
Только что рухнула Берлинская стена. Люди из Восточного лагеря стали передвигаться по миру. Мы обняли родственников…
Карузо оказался тихим, как пасхальный барашек, мужем запуганной Суламифь. Они приехали к нам прямо из аэропорта. Заехать по дороге и убить русского антиквара Карузо Базиашвили никак не успел бы – я посмотрел в его билете время прибытия самолета.
Еврейские родственники, первый раз оказавшиеся за границей, выходить на улицу побаивались, особенно после моего рассказа о розыске преступника с татуировкой на руке “К”. Новоприбывшие объяснили, что приехали они как туристы, но хотят в Америке подать документы на постоянное жительство. Пока их вопрос решается, им надо где-то пересидеть буквально недельку-другую. Они искренне и наивно верили в эти сроки, мы же ничего не знали об иммиграционных законах.