Витька Жудра, рыж, быстр, вихраст и остр. В другие века из него бы вышел Тиль Уленшпигель, в наше время он будет неугомонным строителем, для чего, впрочем, ему надо поступать в Высшую Техническую Школу.
Доктор, громаден, все в нем неповоротливо и лениво, за исключением мозгов. Глаза у него – какого бы они ни были цвета – все равно голубые, как полагается у мечтателей.
Илья, сын своего отца – доктора – и приятель Жудры. Всегда и все говорит увесисто и серьезно, и потому, что бы он ни говорил – ему нельзя не верить.
Чупятов, уездная власть, бывший литейщик. Своего положения немного стесняется.
Казимир Казимирович Превосходный, его секретарь. Не стесняется.
Сосулин, из Москвы, поэт. Запряжен в огромные американские очки. Очки – главная часть его организма, все остальное мало заметно.
Дарья, геркулесиха, исполняющая обязанности домработницы у дьякона.
Унтер Иваныч, по паспорту Гунтер Иоганн, случайно застрявший в городке военнопленный. Обучает граждан музыке и сам обучается русскому языку.
Африканский гость, очень странный.
Час первый
Палисадник перед домом Малафея Ионыча – рядом с церковью. В доме открыты окна.
Малафей Ионыч (один за столиком под окном. Пьет квас и записывает документы в загсовую книгу). Мулюкин, Иван Петров… тридцати двух лет… И Окомелкина, Марья… лет… лет… девятнадцати. Первым браком. Сережечкин… Федор Матвеев… двадцати двух лет…
В церкви звон. Малафей Ионыч начинает креститься – услышал фырканье подошедшего Жудры, испуганно отдергивает руку.
Кто… кто это? А-а, это ты! Ну?
Жудра. Та-ак-с, Малафей Ионыч… Помоля Богу вас.
Малафей Ионыч. Стыдно! Стыдно! Да. Стыдно.
Жудра. Кому?
Малафей Ионыч. Тебе – Бога нет, пора бы знать – на двенадцатом году революции…
Жудра. Ловко обернул… отец дьякон!
Малафей Ионыч. Ты какое… ты какое имеешь право? Какой я тебе дьякон?
Жудра. Ну – бывший дьякон. Раньше в церкви венчали, а теперь – в загсе, только и всего.
Малафей Ионыч. Ты у меня… ты у меня… узнаешь! Я… я… я… тебя! (Сдерживаясь.) Ты зачем пришел? Нет, так скажи, зачем ты пришел? Ты чего потерял тут? Тебе чего надо?
Жудра. Люба ваша дома?
Малафей Ионыч. Нету.
Жудра. Я сейчас вернусь – передайте ей.
Малафей Ионыч. Передам… как же! Обязательно! Только у меня и делов.
Жудра уходит. Малафей Ионыч продолжает записывать.
Ч-черт рыжий… двадцати двух лет, Федор… Стерва! Храмихина, Татьяна, Тимофеевна – двадцати лет…
Входит Дарья.
(Ей). Ну, чего еще?
Дарья. Записка тебе какая-то.
Малафей Ионыч (берет, читает). Госп… Господи! Сам товарищ Чупятов! Да ты что же – ты что же мне раньше не дала? Тетеха!
Дарья. Да ты раньше-то после обеда два часа дрыхнул.
Малафей Ионыч. «Дрыхнул»! Деревенщина. Беги сейчас же к Унтеру Иванычу.
Дарья. Это – к пленному, что ли? К немцу?
Малафей Ионыч. Да, да. Скажи, что, мол, просят прийти – да скорее. Как ни можно скорее. Сию же минуту! Слышишь?
Дарья. Это что же: опять они с Любашей песни играть будут?
Малафей Ионыч. Да, да: песни… Иди, не разговаривай.
Дарья уходит, Малафей Ионыч еще раз перечитывает записку.
Господи… Капа! Капа! Капитолина!
Каптолина Пална (в окне с зеркалом, с щипцами – завивается). Ну? Чего?
Малафей Ионыч (задыхаясь). Капа… вот записка… от Чупятовского секретаря…
Каптолина Пална. Ой! От товарища Превосходного?
Завивка идет ударным темпом.
Малафей Ионыч. Да, да. Они сейчас придут к нам – Любу слушать. И товарищ Превосходный, и товарищ Чупятов… ты слышишь? В первый раз ко мне – сам товарищ Чупятов! Господи! И еще этот с ним… Московский… Сосулин…
Каптолина Пална. Который – стихи пишет?
Малафей Ионыч. Да… ты понимаешь? Ведь, может, нынче вечером – и Любкина, и наша судьба решится. Может, ведь биография нашей жизни – сразу вот этак… вот – вверх… фонтаном! Господи… Любка… Любке-то сказать. Где она?
Каптолина Пална. Вот-ще! Я почем знаю.
Малафей Ионыч. «Я почем знаю»… Вот ты за ней не глядишь, она с этим с рыжим – с Витькой – якшается. А разве ей Витька пара? Да ведь такая дочь, как Люба наша, – это от Бога нам данный капитал… Понимаешь? Капитал!
Каптолина Пална. Ну, да – это который Маркса, толстый. Я им молоко закрываю.
Малафей Ионыч. Дура! Да брось ты завиваться – мозги себе завей лучше. Тут надо скорей – всю программу, по пунктам, а она завивается.
Каптолина Пална. Какую еще – программу?
Малафей Ионыч. Насчет Любки – вот какую… Слушай. Товарищ Чупятов – человек женатый, тут уж – аминь, ныне и присно…
Каптолина Пална. Ну да.
Малафей Ионыч. Стало быть, первый пункт производственной программы – товарищ Превосходный. Секретарь – самого! Господи… Ты подумай… Нет… ты подумай!
Каптолина Пална. Ой… спалила! Вот теперь от меня будет курицей пахнуть.
Малафей Ионыч. Дальше: товарищ Сосулин, называемая свободная профессия, то есть им разрешено зарабатывать свободно хоть по тыще рублей в месяц. По тыще в месяц – понимаешь?
Каптолина Пална. Я месяц во сне видала – будто он с неба свалился – и прямо мне вот сюда, на живот. Холоднющий – страсть!
Малафей Ионыч. Ну как – ну как с тобой разговаривать? Дура, наказание Божие! Иди скорей стол накрывай. Сахар к чаю наколи кусочками помельче – советскими. И разных твоих вареньев и пирогов, – никаких чтобы этих предрассудков не было… Слышишь? Да Любку мне пошли – сейчас же.
Каптолина Пална уходит от окна. Слышен ее голос: «Любка, Любка! Тебя отец кличет».
Люба (входит). Зачем звали?
Малафей Ионыч. Вот что, Люба. Я – верный сын революции. Ты – моя дочь. Стало быть…
Люба. Стало быть, я – внучка революции.
Малафей Ионыч. Яс тобой говорю сурьезно. Я стою на прочной материалистической платформе и никакого идеализма у себя в доме не допущу – так и знай.
Люба. Какой там еще идеализм?
Малафей Ионыч. А очень простой. Ты – с твоей наружностью, с твоим голосом – интересуешься каким-то там Витькой. Это – глупый, нерасчетливый идеализм. Да.
Люба. Насчет Витьки можете не разоряться. Это мое частное дело.
Малафей Ионыч. Теперь частных делов нету – все общее. Поэтому – слушай. Сейчас сюда придут; т. Чупятов, т. Превосходный, т. Сосулин. Твоя ударная задача – т. Превосходный, не он, так – Сосулин. Но чтобы у меня этого Витьку – ты из головы выкинула. Слышишь?
Люба. Нет, не выкину – потому, что я… потому что он меня…
Малафей Ионыч. Вот-вот-вот! Я так и думал!
Люба. Ну и думайте – а мы уже обдумали. Мы осенью – вместе с ним в Москву поедем, я – в консерваторию, а он в инженерное…
Малафей Ионыч. Нет, ты с ним не поедешь.
Люба. А я говорю – поеду! Нынче не царский режим, запрещать не имеете права!
Малафей Ионыч. Да разве я запрещаю? Разве я запрещаю? Я только ставлю тебе голый факт. Например: деньги у тебя есть? Нету. Документы твои где? Вот они, у меня. Путевку в ВУЗ кто дает? Товарищ Превосходный. Вот я с ним поговорю – посмотрим, как он даст тебе или Витьке, посмотрим!
Люба. Это называется отец! Вы не отец, а наоборот.
Малафей Ионыч. Это что же такое означает? Даже непонятно.
Каптолина Пална (уже во всей красоте – из окна). Малафей Ионыч! Любка! Подите, стол расставьте.
Малафей Ионыч. А сама – что: не можешь? Руки отсохли?
Каптолина Пална. Вот-ще! Не видишь – я одета. Что ж мне – платье сымать?
Малафей Ионыч. Ах ты, Господи… Ну, идем, идем…
Малафей Ионыч и Люба уходят в дом. Каптолина Пална в окне с зеркалом. Входит Превосходный.
Каптолина Пална. Ах! Товарищ Превосходный!
Превосходный. Каптолина Пална… коханая! (Целует ей руку, держит не отпуская.) Ах, хорошо, знаете! Это же погода! (Пауза.)
Каптолина Пална. Ау нас нынче кошка окотилась.
Превосходный. Что – кошка! Вот вы это, действительно… (Гладит ее руку.)
Каптолина Пална. Скептик! Противный! (Превосходный целует ее руку около локтя.) Не смейте!