Я в Комарове до 28-го мая. До этого же приблизительно времени Маша учится. Потом месяц — в магазине (в колбасном отделе, куда она уже твердо определена).
355. Л. К. Чуковская — А. И. Пантелееву
7/IV [V] 72.[494]
Дорогой Алексей Иванович.
Только что прочитала — кончила читать — Ваши воспоминания.
Пишу сразу, чтобы не растерять мыслей и чувств.
Первое впечатление: сила, мастерство, правда. Некоторые угадки удивительны: например, о ребячливости нравственной; о многозначности. И как мастерски поставлены — вправлены в текст — «работают» письма. И как шевелятся пальцы у Алексея Максимовича!
Второе впечатление: мало! Анализ виртуозный; а как однако мало материала, подтверждающего этот анализ! Описана, в сущности, одна встреча (первая). Затем идут соображения, письма, опять соображения — и будто Вы его больше никогда не видали…
Мало. Мало зримого Чуковского.
И — далее. Я тоже буду верна присяге и скажу Вам правду. Не как автору воспоминаний о К. И. — я в воспоминаниях, в мыслях и ощущениях Пантелеева ничего не хочу менять — пусть все так и останется, как Вы написали — я не Элик! — но Вам как другу скажу правду.
Вы — ошибаетесь. Фраза К. И. не была вызвана завистью.
_____________________
Он мог и по-мальчишески и по-взрослому! — позавидовать чему угодно: машине, саду, шляпе, шоколадке, успеху — чему угодно.
Но таланту он не завидовал. Он перед талантом всю жизнь преклонялся. (За собой его не признавая.)
«На меня искусство так действует, что я у художника руки готов целовать» — в письме из Лондона в 1902 г.
«Не может быть большего счастья, чем целовать эту руку, осчастливившую нас, оправдавшую нас» — о Льве Толстом, в статье 1908 г.
Он искренне, вдохновенно, от всей души обожествлял талант. Божеству не завидуют.
А его фраза — о тлении (кстати, поправьте — он ее цитировал, не ломая размера, сохраняя не только смысл, но и ритм) — фраза была дежурная[495]. Так же, как и
Старик Чуковский вас заметилИ в гроб сходя, благословил…
И ту цитату и эту произносил часто в разговоре с теми, кто моложе… Это в его устах просто острота, пустая. Сострил, не чувствуя себя мэтром, не вдумываясь в произносимое.
И еще одно мое огорчение: мне говорила С. Э., будто Вы собираетесь — собирались! — привести слова Евг. Льв. о его, Евг. Льв., мемуарах, посвященных К. И.[496] По-видимому, Вы раздумали.
356. А. И. Пантелеев — Л. К. Чуковской
Комарово, 12.V.72 г.
Дорогая Лидочка!
Вы для меня тоже — не Элик. Не считаться с Вашим мнением, не прислушаться к Вашему голосу, я не могу.
О том, что нет (Вы деликатно пишете «мало») зримого Чуковского, что его в этой работе не будет, — я предупреждал и Вас, и Люшу. Это — не от лености и даже не от неумения. Это так получилось, такой жанр — маленький роман в письмах, что ли. У самого К. И. есть воспоминания о Брюсове — сплошь из писем Брюсова. У Вас «Маршак» такой.
Если создается впечатление, что я «никогда больше не видал Корнея Ивановича», — значит, это впечатление неложное. Я действительно редко встречался с К. И. Если с С. Я. или с Евгением Львовичем я виделся тысячи раз, то мои встречи с К. И. я, напрягши память, мог бы, вероятно, перечислить одну за одной.
О Шварце С. Э. напутала. В этой работе я не собирался и не мог говорить о его мемуарах. Я сказал С. Э., что на мне, на моей совести висит обязанность где-то и как-то сказать, что Евгений Львович, после одной поездки в Москву и встречи с К. И., признался мне, что в «Белом волке» он был несправедлив по отношению к Корнею Ивановичу, написал не портрет, а пасквиль. Он собирался переписать эту работу. И не успел.
Об этом нашем разговоре я упомянул в воспоминаниях о Шварце (не называя, правда, имени Чуковского)[497].
За тему «Шварц — Чуковский» я брался в течение последних полутора лет несколько раз и — не осилил. Мешает уже одно то, что «Белый волк» не опубликован. Приходится ссылаться на рукопись, на разговоры, опять-таки на письма.
Я написал вчерне еще один очерк о К. И. Там я пытаюсь реконструировать живую речь К. И.
357. А. И. Пантелеев — Л. К. Чуковской
19 мая 1972. Комарово [Телеграмма].
Прочел Ваши воспоминания[498]. Поздравляю с очень большой удачей. Спасибо. Пишу.
358. А. И. Пантелеев — Л. К. Чуковской
Комарово, 19.V.72.
Дорогая Лидочка!
Думал посвятить Вашей рукописи дня 3–4, а сел читать и — продул рукопись за один день, отложив в сторону все срочные и несрочные дела. Вы уже знаете, Вам не один раз говорили, как хороша Ваша работа. Живой Корней Иванович, молодой, угловатый, нервически-взвинченный, сильный, неуравновешенный, вспыльчивый и веселый, влюбленный в искусство, и вокруг него — Лида, Коля, Боба, другие ребятишки и — Репин, Маяковский, Андреев, Шаляпин. Каждый отчеканен (по выражению К. И.) как медаль.
Внемля Вашей просьбе, я запасся бумагой, накачал в ручку густых паркеровских чернил и приготовился строчить замечания и пожелания.
Но таковых на большую Вашу рукопись оказалось ничтожно мало.
Чаще я писал:
стр. 2, «тиражом в 1 экз.» — прекрасно!
стр. 7, ноги в кармане — прекрасно.
Потом, увидев, что прекрасно почти все, я уже не отмечал эти места, а только те, где мне померещилась ошибка или описка.
В рукописи отсутствует стр. 165-я. Именно здесь начинается, по-видимому, интереснейший разговор о сложном характере Корнея Ивановича.
Потрясают страницы, посвященные отцу и матери Корнея Ивановича. Как хорошо, что Вы о них написали и нашли именно ТЕ слова, какие были нужны.
И большая цитата из дневника К. И. — как много она объясняет!
_____________________
Во второй половине этой работы Вы уходите в сторону от Куоккала. Это не страшно. Поворот этот законен, интерес читателя ни на минуту не ослабевает. А вот возвращение в Куоккала кажется мне не совсем удачным. Последние 20–25 страниц выглядят не совсем сделанными.
Вообще кое-где я задумался: уместен ли, нужен ли в этой работе анализ творчества Чуковского?
Не подождать ли, когда это сделает «будущий Корней Чуковский»?
От Вас ждали другого — того, о чем никто, кроме Вас, сказать не может. И Вы эти ожидания оправдали с блеском.
Что еще?
Кое-где огорчило меня излишне высокомерное, беспощадно высокомерное отношение к «дачникам». Ведь, по мнению К. И., они бедные. В самом деле. Мало того, что они лишены радости сопричастности искусству, их, бедолаг, еще шпыняют. Да еще 60 лет спустя! Нечто подобное, помню, задело меня при чтении Вашей малеевской повести[499].
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});