_____________________
В некоторых случаях неясно Ваше отношение к той или иной особенности характера К. И. Например, — огорчает Вас или радует то, что он не любил белые чулки, торты, родственников, никогда не целовал детей и т. д.
_____________________
Лидочка! Надеюсь, Вы разрешите мне задержать рукопись у себя. Хочу показать ее Элико и Маше.
Простите за сумбурное письмо. Спешу. Сейчас уже 20-е. Суббота. Завтра и послезавтра не будет почты.
Лучшие страницы — куоккальское детство, собака, гроза на море, гроза во время карточной игры и т. д., и т. п. Никогда не думал, что у Вас такая зоркая, такая цепкая память на все внешнее. Да, по сравнению с этими страницами последние страницы бледны.
359. Л. К. Чуковская — А. И. Пантелееву
31/V 72.
Дорогой Алексей Иванович.
Я — по поводу Ваших замечаний.
Большинство справедливы. Многое по Вашему письму я уже выправила. Кое-что верно, я с Вами согласна, — а поправить, к сожалению, во всяком случае «на данном этапе» — не могу.
Например, неудачность последней главы. Об этом мне говорили и Вл. Иос. и Т. М.[500] Я сама чувствую: там что-то не выстроилось. Но как исправить — не знаю.
Насчет того, что не мне бы давать оценку его критическим работам. Может быть, и так… Но мне хочется возможно скорее высказать три истины:
1) что он критик (во II части, если напишу ее, расскажу, как и почему он перестал быть критиком);
2) что писания его должны читаться вслух — статьи так же, как сказки;
3) что к его статьям неприложимы измерения: «верно — неверно», потому что они сами по себе — искусство.
Конечно, достойнее было бы ждать, пока это произнесет кто-нибудь другой. Но ведь я тоже немного критик, и мне уж очень хотелось заявить вслух то, чего еще никто не заявлял.
(Заявить все равно не удастся, потому что печатать мою работу не станут. Ну пусть хоть написанным будет.)
Не согласна я, в сущности, только с одним замечанием Вашим: о дачниках.
И о «Спуске».
Я помню, Вы укоряли героиню «Спуска» в надменности, в том, что она одна хорошая, все кругом — плохие. (Я очень огрубляю, конечно.)
По замыслу моему, героиня «Спуска» не столько надменна, сколько одинока, и это черта не ее личного характера или судьбы, а — времени. В то время, которое мы с Вами никогда не забудем, общество было мучительно разобщено (сейчас оно погружается снова в то же состояние); у каждого интеллигентного и чудом уцелевшего человека были 1–2–3 друга, с которыми он мог говорить открыто. Кругом же были люди, хорошие или плохие, но не прозревшие: зрячие тем самым были обречены на одиночество.
Так и моя героиня. У нее где-то есть подруга, которая пишет: «мы с тобой только две понимальщицы остались».
В действительности их было больше. Но они проходили мимо, не встретясь — средства общения между людьми были подорваны, разрушены.
Героиня «Спуска» ищет братьев, родных, «понимальщиков». Билибин безусловно «понимает» — но он — сломанный человек и вынужден скрывать свое понимание.
Это о «Спуске». Наверное, книга неудачна; но замысел ее — вот такой. А не надменность.
Теперь — о дачниках. Я их в самом деле не любила с детства и не люблю сейчас. Жалеть? Сейчас их в особенности не хочется жалеть, потому что они — на престоле. Хочется жалеть тех, кого они гонят и топчут: художников.
Зла им я не желаю и не делаю. Зла причинять никому нельзя. Но жалеть, любить? Нет.
Зачем мне жалеть Машиных учителей? Я лучше пожалею Машу.
К. И. говорил «бедные, бедные» и был просветителем. Это верно. Однако ведь и это — заказано. Если бы Вы знали, сколько трудностей встречает на своем пути такое скромное и, казалось бы, защищенное дело, как выстроенная им Библиотека! Дачники заняты футболом, телевизором, пьянством, службой, безделием — бедные ли они? Не знаю. Во всяком случае — победоносные.
_____________________
Вы пишете, что из текста не видно, как я отношусь к белым чулкам, тортам, рождениям — ко всему тому, чего К. И. не любил.
Я — никак. Равнодушно. (Оттого и не чувствуется, как.) Я вообще к быту довольно равнодушна, кроме нескольких его сторон, от которых зависит сон, то есть пульс, то есть жизнь. Общаться с людьми почти не могу: от всякого разговора учащается пульс. Значит, первое, что мне приходится исключить, по причинам не принципиальным, а чисто физическим, — это светское общение.
Какие уж тут праздники и торты. (Напр. Костер для меня самоубийство — но это обязанность, я должна.) Если в силах видеть друзей, с тортами или без, и то счастье.
_____________________
Сегодня я простилась с Иосифом[501].
Очень горько.
360. А. И. Пантелеев — Л. К. Чуковской
Ленинград, 7.6.72.
Дорогая Лидочка!
Спасибо за присланную страницу. Сегодня, вместе с последними страницами, прочли и эту, пропущенную.
Элико и Маша слушали Ваши воспоминания с таким же удовольствием, с каким читал их (а сейчас перечитывал вслух) я.
Конечно, Машке (да и не ей одной) больше всего понравилось куоккальское детство. (Все это — и гроза на море, и покорение страшной собаки, и карты, и усыпление отца, и многое другое — прекрасная проза, готовые главы будущей книги для детей.) Одно замечание у Машки было: показалось не совсем естественным то место, где К. И., в ярости догоняющий хулиганов-мальчишек, вдруг останавливается, и — по щекам его катятся слезы. Может быть, Маша права: ярость не может так быстро и прямо перейти в жалость, в сострадание.
Я при вторичном чтении заметил на стр. 214 описку: «Снимок с репинского портрета, написанный Репиным»… Вероятно, речь идет об авторской копии?
Элико и Маша обратили внимание на то, что при перечислении писателей, о которых К. И. советовал Тамаре Григорьевне писать книгу, — почему-то пропущен ихний муж и отец и, обратно, упомянута его близкая приятельница Агния Барто. Сам отец и муж при первом чтении этого не заметил. А сейчас задумался (привычно задумался): почему же «не упомянут»? В связи с чем?
Еще одно Машкино замечание. Когда мы читали то место, где речь идет о гостях, родственниках и т. п., она сказала: «В Чехове его восхищало другое… наоборот».
PS. Что касается «дачников», ненависть к которым Вы пронесли через всю жизнь — от детских лет, то мне кажется, что это просто не очень удачный термин для обозначения понятия, которое Вы имеете в виду. Читатель не поймет Вас и не сможет гневаться вместе с Вами.
У Вас это — и богач, и бюрократ, и индюк, и всякий вообще власть имущий, и всякий бездельник, и вот даже учителя, которые преследуют нашу Машку. А ведь дачник (в наше время во всяком случае) — это всего лишь несчастный человек, снимающий на 2 или на 3 месяца комнату с верандой или без веранды.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});