— Господин, особого смысла торопиться в Гортину нет. — Он показал на своих людей. — Нас всего тридцать. Если там рабы, мы ничего не сможем поделать с ними. Если они уже взяли город, тогда… — он поежился, — тогда мы не сможем отменить случившегося.
— Плевать, — буркнул Катон. — Командую я, и если нам придется загнать коней для того, чтобы поспеть в Гортину до темноты, пусть будет так. Понял?
Декурион глубоко вздохнул и кивнул.
— Тогда поехали. — Катон поднял руку вверх и, указав ею вперед, послал коня с места рысью. — Вперед!
Переведя коней на галоп, турма загромыхала по дороге.
Ближе к вечеру, когда тени стали расти, милевые столбы указали на близость города. Урожай по обе стороны дороги был убран, а садовые и масличные деревья обобраны начисто — словно по ним пронеслась туча саранчи. Попадались и распростертые возле телег и повозок трупы людей, не сумевших уйти от рабов. Свидетельства жестокости прошедшей здесь армии Аякса заставляли нутро Катона сжиматься в кулак. Ужас перед тем зрелищем, которое должно было вот-вот предстать перед ним у стен города, доводил его до грани безумия.
Затем они миновали последний милевой столб, и дорога пошла на подъем. Когда всадники оказались наверху и перед ними открылся город, Катон осадил коня.
— Стой!
Под фырканье лошадей и тяжелое дыхание всадников он, сощурясь, начал осматривать окрестности. Местность вокруг Гортины несла на себе следы огромного лагеря. Сотни костров опалили землю и оставили после себя невысокие кучки пепла. Ни дерева, ни куста… мелкие строения разобраны на топливо и растопку. Там и сям виднелись груды дочиста обглоданных костей животных, на которых копошились птицы и крысы, добиравшие с них последние остатки. Виднелись несколько сортирных канав, однако те, кто стоял здесь лагерем, по большей части пользовались отведенными для этого участками, теперь украшенными оставленными ими кучками. Около стен города можно было видеть несколько человек, еще больше людей находилось на стенах и башнях.
— Наши или нет? — пробормотал декурион.
— Есть только один способ определить это, — ответил Катон, сжимая поводья.
Декурион бросил на него резкий взгляд.
— Если это рабы, то усталые кони не смогут спасти нас.
— Тогда помолись богам, чтобы это оказались наши люди. — Движением руки Катон послал колонну вперед и перевел коня на рысь. Турма приближалась к городу. Приближение всадников отметил тонкий звук трубы, и люди, находившиеся у стен, заторопились к ближайшим воротам и калиткам. Оказавшись в четверти мили от западных ворот, Катон велел знаменосцу турмы поднять повыше значок, чтобы тот был виден находящимся в крепости.
Декурион указал на людей, расположившихся над воротами.
— Точно наши, господин.
— Рано говорить, — ответил Катон. — Мятежники вооружались захваченным у наших людей снаряжением. Смотри внимательнее.
Когда конь Катона шагом приблизился к запертым воротам, из-за парапета высунулась поднявшая руку фигура.
— Стой! Ты, первый, приблизься и назови себя.
Прищелкнув языком, Катон послал коня вперед.
— Я — трибун Катон! Вернулся из Александрии с подкреплениями. Открывай ворота!
— Да, господин, — ответил дежурный оптион с явным облегчением.
Мгновение спустя створки ворот повернулись внутрь, и Катон во главе турмы въехал в город. Проехав под сводом ворот, он соскочил с коня и, подойдя к оптиону, ткнул большим пальцем в сторону равнины.
— Похоже, что во время моего отсутствия у вас побывали гости.
— Да, господин. Много тысяч гостей.
— И много ли хлопот они вам причинили?
— Ходили на приступ, как только пришли к городу, и дорого заплатили за наглость. А потом решили взять нас измором.
— И где же они сейчас?
Оптион покачал головой:
— Не имею представления, господин. Уже сегодня утром их не было. Должно быть, ушли ночью и оставили горящими костры, чтобы мы ничего не заподозрили до первого света. Правитель послал разъезды — чтобы отыскать их и понять, куда они направляются.
— Правитель? — нахмурился Катон. — А где префект? Где Макрон?
— Его нет с нами, господин.
— Нет? — Катон шагнул к оптиону и схватил его за ремни обмундирования. — Что это значит — нет?
— Попал в плен, господин.
— Макрон в плену? Не верю. Как это случилось? Ты же сказал, что атака была отбита.
— Это случилось не во время приступа, господин. Потом, когда он пытался увезти дочь правителя из города в безопасное место.
Катон судорожно глотнул, не мигая, заглянул в глаза оптиона и негромко спросил:
— Значит, дочь правителя тоже в плену?
— Да, господин.
— Откуда тебе это известно?
— Вождь мятежников, этот гладиатор, вывез их к стене в клетке, когда пытался уговорить правителя сдать город.
В сердце Катона появилась надежда.
— Так, значит, они живы!
— Да, господин. Во всяком случае, были живы тогда, когда гладиатор показывал их правителю. Это случилось несколько дней назад, господин. С тех пор их никто больше не видел.
Ужас объял Катона. Поглядев на свои руки, он заметил, как побелели костяшки пальцев, которыми он вцепился в обмундирование оптиона. Выпустив ремни, центурион заставил себя отступить на шаг и указал на своих всадников:
— Проведи этих людей в конюшню во дворце правителя. Позаботься, чтобы людей и животных накормили, и найди им место для отдыха.
— Да, господин.
— Правитель по-прежнему находится в своей резиденции на акрополе?
— Да, господин.
— Отлично. — Катон глубоко вздохнул, чтобы снять накопившееся в груди напряжение. — Исполняй, оптион.
Оставив своего коня на попечение декуриона, он направился пешком по улицам к воротам акрополя. Горожане, мимо которых он проходил, были заняты приготовлением вечерней трапезы и не удостоили его и взгляда. Усталость, напряжение и уныние читались почти на каждом лице. Одни только дети проявляли какую-то живость и довольство, беззаботно играя между грудами битого камня и уцелевшими домами.
Мимолетное облегчение, которое Катон ощутил, узнав, что Макрон и Юлия живы, теперь уступило сознанию того, что они по-прежнему находятся в руках Аякса. В качестве заложников они имеют какую-то ценность, но тот момент, когда враг решит, что никакой пользы из них извлечь невозможно, станет последним в их жизни. Но что еще хуже, если Аяксу взбредет в голову отомстить за смерть отца, то Макрону и Юлии предстоит испытать самые жестокие пытки и мучения, прежде чем им будет дарована великая милость — смерть. От одной мысли об этом Катону сделалось тошно, и он даже на мгновение остановился, прежде чем продолжить путь наверх к акрополю.