Засевший в Гортине надменный аристократ отказался вести какие бы то ни было переговоры об освобождении рабов. Но если свободы невозможно добиться, зачем тогда это восстание? Центурион Макрон прав. По прошествии некоторого времени Рим пришлет сюда сильную армию, которая подавит восстание и учинит жестокую расправу над его участниками. С тяжелым сердцем Аякс понял, что должен сказать об этом своим ближайшим соратникам. Если восстанию суждено чего-то добиться, то он должен быть уверен в том, что те, кто видят в нем вождя, понимают и разделяют его цели.
Командиры отрядов собирались у фермы в подавленном настроении. Известие о смерти Хилона быстро обежало станы мятежников, и многие открыто предавались горю. Вступая в сад, они рассаживались на свободных скамьях или садились на корточки широким полукругом перед Аяксом. Кярим и его помощники нашли в одном из сараев небольшую жаровню и развели в ней костер посреди сада. Неяркий свет позволял Аяксу видеть лица своих приближенных. Все они были тертыми жизнью людьми. Среди них были подобные ему бывшие гладиаторы, другие руководили артелями рабов, трудившихся в поместьях, или артелями грузивших корабли колодников, а то и работали в здешних копях и шахтах. Был среди них каменщик, обреченный складывать гробницы богачей, в то время как его самого в конце жизни ждала братская могила. Был среди них и силач из бродячей артели комедиантов, развлекавший своей силой состоятельных римлян, не подозревая при этом, что придет день, когда он будет раскалывать черепа их соотечественников столь же непринужденно, как колол каштаны в своей могучей ладони.
Но как бы ни провели они свою прошлую жизнь, теперь их объединяло общее дело, и все они ждали, что Аякс приведет их к лучшей доле.
Прочистив глотку, бывший гладиатор поднялся на ноги и провел рукой по черным кудрям.
— Друзья мои, сегодня мы потеряли человека, который был братом всем нам. Простите меня, но в сердце моем горе, иначе я приветствовал бы вас вином и мясом, а Хилон, быть может, и спел бы для нас. — На лицах некоторых рабов появилась мечтательная улыбка. — Но Хилона больше нет с нами, а я не в том настроении, чтобы любезничать. Но еще больше сердце мое угнетает необходимость взглянуть правде в глаза. Правде, которой я обязан сегодня поделиться с вами.
Сделав паузу, он вздохнул, прежде чем продолжить речь.
— Римляне никогда не вернут нам свободу. И никогда не оставят нас в покое. В этом можно не сомневаться.
— Тогда мы сами должны вернуть ее себе, — буркнул каменщик Фуск. — И если римляне будут возражать, их придется просто убить.
Раздался дружный хор одобрения, и Аякс кивнул:
— Прекрасная мысль, и до сих пор она верно служила нам, Фуск. Однако я опасаюсь, что на деле мы добились всего, на что могли только надеяться. Мы победили римлян в бою, мы захватили один из их городов, а теперь уцелевшие римляне заперты за своими стенами. Мы стали хозяевами этого острова. В настоящий момент. А сейчас мы должны спросить себя, какова подлинная цель нашего восстания.
— Ты говоришь как философ, — раздался чей-то голос, кое-кто усмехнулся.
Аякс заставил себя улыбнуться.
— Я не философ. Я предпочитаю действовать, а не думать. Но теперь пришло время подумать. Этого нельзя более откладывать на потом.
На лицах некоторые из рабов еще застыло удивление, когда Аякс сложил на груди руки и продолжил:
— Чего вы хотите добиться?
После недолгого молчания кто-то проговорил:
— Свободы, стратег. Ничего другого мы никогда не хотели.
Аякс кивнул.
— И сейчас она есть у нас. Только ненадолго. Римляне не успокоятся, пока не подавят наше восстание, сколько бы солдат и времени на это ни потребуется. Они не знают жалости. Таков их обычай. Я надеялся, что нам удастся оставить остров, выменяв свободу на заложников, однако правитель не захотел сдавать Гортину. Не удастся нам найти и достаточно кораблей, чтобы переправить всех на другие берега. Поэтому мы должны найти решение здесь, на Крите, причем найти его еще до того, как римляне пришлют сюда свое войско. У нас есть не так много времени, чтобы говорить с позиции силы. И за это время мы должны заставить римлян считать нас самой грозной опасностью для себя. Вот почему мы должны взять Гортину как можно скорее. Нам нужно как можно больше римлян-заложников, чтобы было за что торговаться. Братья мои, мы должны идти на штурм.
Слова его были встречены молчаливым неодобрением. Фуск прокашлялся:
— Стратег, мы потеряли слишком много людей в первом штурме. А ведь атака шла только на одни ворота. Чтобы взять город, нам придется атаковать куда большими силами. В таком случае мы потеряем тысячи людей, а не сотни.
— Правильно. Я этого не отрицаю. Но если мы не возьмем Гортину и Рим не захочет вступать с нами в переговоры, тогда всех нас уже можно считать покойниками.
— Но зачем атаковать город? — продолжил Фуск. — Мы можем взять его измором.
— И сколько времени на это потребуется? Или ты думаешь, что они сидели сложа руки, пока мы разбирались с Маталой? На мой взгляд, они должны были свезти в город все продовольствие, до которого смогли дотянуться. Они могут продержаться не один месяц. Достаточно долго для того, чтобы на Крите высадилась армия и сняла осаду. К тому же, чем мы сами будем питаться все это время? Уже через несколько дней мы опустошим все окрестности, и нам придется посылать фуражиров все дальше и дальше… Нет, город следует взять как можно скорее и любой ценой.
На сей раз некоторые принялись качать головами, послышались протесты. Заговорил еще один раб:
— Стратег, ты слишком много хочешь от наших людей. Они храбры и совершили уже многое. Но чтобы взять Гортину, нужна обученная армия. Я не хочу, чтобы мои люди гибли в непродуманной атаке. Но даже если я и соглашусь, не думаю, что все последуют моему приказу.
Его мнение поддержали и другие командиры отрядов, и Аякс с негодованием посмотрел на них:
— Тогда мы можем полностью исключить потери и приготовиться к сдаче в плен. При удаче мы можем выговорить у правителя милостивые условия — если предложим сложить оружие и закончить восстание. Не сомневаюсь в том, что он удовлетворится казнью главарей и всех, кого заметили в преступлениях против своих хозяев. Только дело не закончится этим. Вам известен закон. Если любой домашний раб оказывается виновным в убийстве своего господина, тогда к смерти приговариваются все рабы дома. Уцелевшие могут считать, что им повезло, если отделаются поркой, прежде чем их вернут владельцам. — Аякс с негодованием обвел собравшихся взглядом. — Итак, пойдем ли мы этим путем, братья мои?