– Пора, сосед, – говорит он. – Подходим к Карабуруну.
Георгий Петрович Круглов лежит на койке, свесив ноги.
Глаза у него закрыты. Разговаривать не хочется, он только промычал в ответ: «У-гм».
– Ну что ж, пожелаю всего хорошего, – говорит сосед, раскрывая дверь. – Встретимся в Халцедоновой на пляже, а? Или вы будете отдыхать в самом Карабуруне?
– Еще не знаю.
Наконец-то этот говорун исчез. Круглов не спеша поднимается, смотрит в иллюминатор. Там, за голубой бухтой видна полоска берега.
«Давно я не видел моря, – думает Круглов. – Это плохо… плохо, что большинство людей живут вдали от моря. А жизнь-то, собственно, вышла из моря… океан был первой колыбелью… И какая, между прочим, нужна была храбрость живым существам… как их там, кистеперым рыбам, что ли… какая понадобилась отчаянная храбрость, чтобы впервые выползти на безжизненный берег… Почему им не сиделось у себя в теплой воде? Зачем было лезть навстречу ветрам, холодам, невзгодам сухопутной жизни? Какой инстинкт гнал их в неизвестность?..»
Георгий Круглов надевает белое полотняное кепи, берет чемодан и выходит на главную палубу. Тут пестрая толпа пассажиров. Теплоход приближается к гористому берегу.
Среди зелени белеют дома Карабуруна и уже видно аттракционное колесо над деревьями парка, и наплывает стеклянный куб морского вокзала.
Из толпы выныривает сосед по каюте.
– Красивые места, верно? Вот там, – он указывает ракеткой вправо от Карабуруна, – Халцедоновая бухта. Видите, открылась?
Из-за скалистого мыса выдвигаются белые, голубые, оранжевые корпуса пансионатов.
Круглов кивает: «Вижу».
– Сейчас на электричку – и прямо в Халцедонку, – говорит сосед. – А там – пляж, море, теннис, девочки. Жизнь!
«Жизнь, – думает Круглов. – А что такое жизнь? Поиск гарантированного пропитания? Пансионат у матушки Природы?»
На причальной стенке среди встречающих – доктор Черемисин. Худощавый, в белых брюках и белой рубашке с закатанными рукавами, с непременным галстуком, он стоит неподалеку от трапа и оглядывает сходящих на причал пассажиров «Шаляпина». Он не знает, как выглядит неожиданно объявившийся дядюшка, которого видел когда-то в детстве, но, зная, сколько ему лет, выискивает в потоке пассажиров пожилых людей.
А пожилых что-то не видно. Все больше молодые и люди среднего возраста. Поток редеет, превращается в тоненький ручеек, и вот трап опустел. Черемисин окликает человека в белой форменной фуражке, который попыхивает трубкой, облокотясь на фальшборт «Шаляпина»:
– Послушайте! Все сошли? Может, кто-нибудь спит в каюте?
– Мы всех разбудили, – с достоинством отвечает моряк.
Черемисин в недоумении. Но, пожалуй, и некоторое облегчение испытывает от того, что дядюшка не приехал. Он повертывается, чтобы пойти прочь, и видит стоящего рядом человека. Высокий мужчина лет сорока пяти смотрит из-под козырька кепи спокойно и чуточку насмешливо.
– И вы никого не дождались? – спрашивает Черемисин.
– По-видимому, дождался, – отвечает незнакомец. – Вас зовут Михаил Черемисин, и вы встречаете своего дядю, не так ли?
– Верно. Только мы разминулись.
– Не разминулись. – Круглов усмехается. – Здравствуй, племянничек. Я-то сразу увидел, как ты похож на свою мать.
– Позвольте… Вы Георгий Петрович? Но ведь вам, по-моему…
– Ты прав, я действительно старый. Но, как видишь, сохранился. Что ж, пойдем?
– Да, – спохватывается Черемисин, смущенный неожиданной моложавостью дяди. – Дайте ваш чемодан.
– Не надо. Я сам.
Они проходят в двери морского вокзала, над которыми гостеприимно написано: «Добро пожаловать в Карабурун!» На привокзальной площади Черемисин останавливается, говорит огорченно:
– Ну конечно, все такси расхватали.
Круглов смотрит на пальмы, на платаны, на тенистую набережную, плавно закругляющуюся, повторяющую изгиб бухты.
– Красиво тут, – одобрительно говорит он. – Ничего, Михаил, пойдем пешком. Проводи меня до ближайшей гостиницы.
– Георгий Петрович, зачем вам гостиница? Да и туда невозможно попасть: обе гостиницы забиты на все лето. Поживите у нас сколько захотите.
– Я не стесню твою семью?
– Нисколько. Но пешком к нам трудно: все время в гору.
– В гору так в гору, – говорит Круглов, – даже интересно.
По крутой дороге они идут вверх, переходят горбатый мостик над бурливой речушкой. Справа, в просветах орешника, синеет море, залитое солнцем, а слева в темной зелени садов прячутся желтые, белые домики.
Черемисин с любопытством посматривает на дядюшку: идет ровным шагом, без одышки, а чемодан, кажется, нелегкий.
Им навстречу спускается процессия. Под пение флейты, под рокот гитар идут юноши и девушки в венках из цветов.
– Что это? – Круглов отходит к обочине дороги. – Не в честь ли моего приезда?
– Нет, – серьезно отвечает Черемисин. – Это в честь выпуска бальнеологического техникума. Сегодня будет большое гулянье.
Круглов снимает кепи, вытирает пот со лба.
И снова вверх, вверх – теперь по крупным ступеням, вырубленным в скале. И вот она наконец – улица Сокровищ моря.
– Это твой дом? – спрашивает Круглов, когда Черемисин распахивает перед ним садовую калитку. – Ты прекрасно живешь, Михаил. – Прежде чем войти, он оглядывается и замирает при виде огромного моря, слитого на горизонте с голубизной неба. – Да, прекрасно, – повторяет он.
Они входят в небольшую комнату с открытым окном, в которое заглядывают ветки акации. Круглов ставит чемодан в угол.
– В этой комнате жила мама, – говорит Черемисин.
– И умерла тут?
– Да.
– Бедная Нина. Ей ведь не было шестидесяти? Я не смог тогда прилететь на похороны. От чего она умерла?
– Сердце.
Круглов подходит к окну, трогает ветку, будто погладил.
– А ты, Миша, ведь врач?
– Да. Я геронтолог.
– Вот как… Кто теперь живет в этой комнате?
– Игорь. Сын. Но он спит в саду, на раскладушке, так что не беспокойтесь.
– Хорошо бы умыться.
– Пойдемте примем душ. У нас в саду летняя душевая.
О-о, как приятно в загородке под открытым небом плескаться под душем. Круглов блаженно фыркает под прохладным дождичком.
Черемисин с невольным любопытством – любопытством гериатра, специалиста по старикам, – посматривает на мускулистого Круглова. Нет, больше сорока пяти этому странному дядюшке не дашь. Правда, внешность бывает обманчивой. Сделать бы ему анализ крови, кардио– и энцефалограмму.
– У вас в городе, – говорит Круглов, – на скалах ваших, наверное, сильно изнашивается обувь?
– Обувь? Да, изнашивается, конечно. А что?
Круглов под струями воды хлопает себя по груди и плечам. На груди у него старый затянувшийся шрам с зубчатыми краями.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});