Читать интересную книгу Ночь печали - Фрэнсис Шервуд

Малинцин ходила из комнаты в комнату, проверяя, все ли в порядке, а маленький Мартин ковылял вслед за ней. Малыша назвали в честь отца Кортеса. Ребенок был крепеньким, кривоногим и прелестным; он нравился всем, кто его видел. Не его носила Малинцин в Ночь печали в июне 1520 года: по дороге в Тласкалу у нее случился выкидыш. Она так горевала и так хотела ребенка, что приходила к Кортесу на циновку всякий раз, когда у нее заканчивалась менструация. В конце концов примерно через год ей вновь удалось забеременеть. Хотя ребенок и считался законным благодаря благословению Папы и обряду крещения, проведенному отцом Ольмедо — en el nombre del Padre, del Hijo, del Espíritu Santo, Amén[67], — некоторые считали Мартина лишь метисом, полукровкой, не равным испанцам.

— Госпожа Малинцин, госпожа Малинцин. — В кухню вбежала одна из служанок. — У двери стоит какая-то бедная старушка с молодым человеком. Они настаивают на том, чтобы встретиться с вами.

Малинцин сразу же поняла, кто это.

Были знамения.

Гнездо с птенцами упало с дерева в ее саду. Ростки лучших помидоров зачахли. Тыквы полопались. Неделю назад стояла такая жара, что никто не осмеливался выйти во двор.

Увидев их, Малинцин испугалась. Ее мать, невероятно постаревшая, была одета в просторную накидку из волокна магеи и, хотя еще держалась жара, набросила сверху еще и плотную шаль, словно старуха, которая никак не может согреться. Ногти на ее босых ногах были желтыми и потрескавшимися, а еще длинными, как когти. Брат Малинцин носил одежду в испанском стиле — плохо сочетающиеся дублет и штаны, длинный плащ, ботинки и нелепый бархатный берет, напоминавший старый берет Агильяра. Он оказался молчаливым, угрюмым юношей, с нависшими надбровными дугами и вечно недовольным взглядом его отца.

— Доченька! — всхлипнула старуха с таким надрывом, как будто не было и мгновения в ее жизни, когда она не думала о своей утраченной дочери и долго искала ее.

— Мама, наантли! — Малинцин бросилась матери на шею. Слезы застилали ей глаза. Она ничего не могла с собой поделать. — Как я по тебе скучала!

Роды не изменили Малинцин, лишь подчеркнув ее красоту. Ее лицо по-прежнему было прекрасным, тело — стройным, а осанка оставалась осанкой принцессы. Она имела много поклонников, но считала эту часть своей жизни пройденным этапом. Страсть горела в ее сердце, пока она была молода, и тогда чуть не сожгла ее дотла. Теперь она поумнела и направляла всю свою энергию на воспитание сына, заботу о доме и коллекционирование предметов искусства. Родив ребенка, Малинцин поняла, что до этого не испытывала настоящей любви. Более того, теперь она стала владелицей дома, выстроенного в испанском стиле, со всеми удобствами. Стулья здесь были обиты кожей из усадьбы Одудувы в Оаксаке. Одудува разводил быков для корриды — развлечения, принесенного в Испанию солдатами-маврами. Человек, бык, смерть. Испанцам это нравилось, как, впрочем, и остаткам ацтекской аристократии. Тласкальцы тоже обожали корриду. Кроме того, Одудува дрессировал лошадей для кабальеро. Альварадо стал губернатором Гватемалы и получил монополию на импорт лошадей в Новую Мексику. Он-то и поставлял Одудуве лошадей.

— А это мой внук? — проворковала мать Малинцин.

Мартин сунул палец в рот и спрятался за юбку матери.

— И как зовут этого чудного мальчонку?

— Мартин.

У мальчика были прямые черные волосы, короткая челка и раскосые черные глаза. Его одели в белые хлопковые штанишки, доходившие ему до колен и обшитые разноцветными кисточками, широкую рубашку, собранную к вороту, и маленькие уарачи, изготовленные Нуньесом. Ремесло сапожника стало одним из его хобби.

— Мартин, иди к бабушке. — Старуха наклонилась, раскрывая объятия.

Мартин, решив, что это ведьма, начал плакать.

— Мария! — позвала служанку Малинцин. — Отведи Мартина поиграть, хорошо? Спасибо.

— Какой у тебя красивый дом! — Ничуть не смущенная реакцией внука, мать Малинцин уселась на каменный пол. — И ты так знаменита.

Брат Малинцин предпочел сесть на стул.

— Знаменита?

Слова ее матери прозвучали как оскорбление, но в это время Малинцин еще нельзя было назвать знаменитой. Берналь Диас еще не переписал свою книгу о конкисте, утонувшую в озере Тескоко, поэтому никто не знал о ее роли в завоевании мешика. Более того, Малинцин знала: когда тайное станет явным, никто не помянет добрым словом ее как переводчика. Да и что здесь скажешь? Она рабыня. Женщина. С другой стороны, Берналь Диас помнил имена и масть лошадей, мог описать славный стиль боя Кортеса и любовь войска к своему командиру. В случае необходимости он был в состоянии вспомнить и многое другое, но сейчас, став богатым землевладельцем в Гватемале, он лишь изредка прикасался пером к бумаге, обращаясь к этому занятию спокойными теплыми вечерами после доброго глотка бренди и сигары.

— Итак, у вас все в порядке? — спросила у матери Малинцин.

Она заметила, что мать широко раздвинула ноги, пренебрегая приличиями, а когда она говорила, в уголках ее рта скапливалась слюна. Она пахла золой, а кожа у нее была темной и морщинистой.

— Ты можешь дать мне попить? — спросила старуха.

Малинцин хлопнула в ладоши, и служанка принесла на деревянном подносе три глиняные кружки с тамариндовым соком.

— Сегодня мы еще не обедали, — заявила мать.

Служанка подала мягкие тортильи, политые медом.

— Мы толком не ели уже несколько дней. — Мать отерла рот рукавом.

Малинцин приказала повару разогреть бобы и порезать помидоры.

— Ты спрашиваешь меня, все ли в порядке, дочка? Да, все в порядке, — скорбным тоном ответила старуха, а затем принялась перечислять все свои болезни. Она плохо видела и слышала, у нее постоянно болели ноги, грудь, живот. Временами у нее случались запоры, а иногда она просыпалась ночью оттого, что сердце выскакивало у нее из груди. Она вообще не понимала, почему до сих пор жива, и жить ей осталось недолго — это уж точно.

— Говорят, что ты много путешествуешь, Малиналли, что ты бывала на юге, в Гондурасе, и даже дальше, в Гватемале. Говорят, что испанцы захватили все земли, а Кортес скоро станет императором мира.

Малинцин удивило то, что ее мать произносит такие слова, как «Гондурас», «Гватемала», «испанцы», «Кортес». Будучи ацтекской женщиной, она посвятила свою жизнь ткацкому станку, метелке, веретену, домашнему очагу, выращиванию и обработке зерна. По всей видимости, сейчас даже на юге, в самых отдаленных деревнях, люди начинали говорить на новом языке. Майя в Чиапасе еще держались, но это был лишь вопрос времени. Вскоре весь континент будет принадлежать Испании.

— Ты такая красивая, Малиналли.

Волосы матери стали белыми как снег и поредели, так что виднелась кожа головы, блестящая и хрупкая, как на головке ребенка.

— Ты простила меня за то, что я продала тебя, Малиналли? — Мать нахмурилась и вздохнула, раздувая ноздри. Она склонила голову набок, словно ребенок, просящий прощения за то, что еда упала с тарелки.

— Мне просто интересно… — Малинцин запнулась. Малинче, Маакс, донья Марина, а теперь вот и Малиналли запнулась. Это был вопрос ее жизни, то, о чем она хотела узнать в течение пятнадцати лет, и все же теперь она колебалась. — Мне хотелось бы узнать, почему ты продала меня. Предала меня.

Она глубоко вздохнула. Ну вот, эти слова произнесены.

— Ты меня не простила, я же вижу. — Теперь ее мать изображала обиженного ребенка.

— Я хочу понять.

Как мать могла ее отвергнуть? Разве она не была столь же прелестна, как и Мартин? Неужели мать не хотела защитить ее от всех бед? Разве не сбежала бы она с ребенком в лес, чтобы спасти его от жертвоприношения? Разве не стала бы она жить среди обезьян?

— Это произошло из-за твоего мужа, правда? Ты не хотела, чтобы он причинял мне боль? Ты ведь поэтому меня продала?

Волосы Малинцин были стянуты в два узла, уложенные при помощи свиного жира, ароматизированного толчеными розами. Эта прическа с украшениями из бирюзы очень ей шла. Утром она надела ожерелье из янтаря. В одном из камней виднелся маленький скорпион. На ногах у нее была обувь из коровьей кожи с мягкими подошвами из хлопка. Ее утонченная внешность скрывала душевную смуту.

— Я продала тебя…

Мать оглянулась. Стены комнаты Малинцин украшали соломенные корзины, сплетенные в разных областях Мешико. Вместе с гончарными изделиями и масками они входили в коллекцию произведений искусства Малинцин. Ей удалось спасти некоторые ацтекские книги от сожжения, драгоценности от переплавки, а керамику от уничтожения.

— Ты продала меня из-за того, что…

Малинцин хотелось услышать: «Я продала тебя, чтобы спасти от домогательств мужа. Я не знала, что делать, доченька, и потому, когда появились работорговцы, я подумала, что смогу вызволить тебя из его лап, отослав прочь. Я продала тебя, потому что любила».