Она была готова мчаться сломя голову к черту на кулички, дабы предупредить любимого брата о грозящей ему беде — но терпеть боль и унижение она не привыкла, а крик девушки, горевшей на погребальном костре Ингера из Ферна, ее доконал.
Едва оказавшись с Барабиным в одном сарае, Каисса спросила его голосом безнадежно больного человека в лихорадке:
— Ты можешь убить меня так, чтобы не было больно?
Убить ее Барабин мог одним движением руки — так, что она не успела бы испугаться, и этому не могли помешать даже тяжелые цепи, в которые заковали его аргеманы.
Но на вопрос принцессы Роман не ответил. Только прижал ее к себе, и она не воспротивилась, хотя была обнаженной, что вовсе не пристало особе королевской крови.
Закон и обычай Баргаута запрещают благородным дамам обнажаться в присутствии мужчин, и даже мужу благородная донна не показывает свою наготу.
Нагота — удел рабынь, и Каисса фактически признавала себя рабыней, всем телом прильнув к человеку, который ниже ее по положению настолько, что прикоснись он к принцессе в прежние времена — и не миновать ему лютой смерти под мечами гейш ее стражи.
А теперь она сама вдруг стала шептать ему на ухо слова, недостойные принцессы.
Чудом избежав изнасилования, она стала просить, чтобы чародей из неведомой страны взял себе ее девственность.
Барабин не хуже Каиссы понимал, что ее девичью честь уже ничто не спасет. Рабыня в этом мире — прежде всего объект для мужской похоти. И вопрос лишь в одном — кто первый проделает с нею то, что по всем законам и обычаям может делать с принцессой только ее законный муж.
Впрочем, был уже прецедент, когда принцессу Тадею лишил невинности праотец всех демонов Эрк, а сына она родила от двенадцати героев, освободивших ее из плена. Что вовсе не помешало Тадее стать великой королевой.
И Барабин решил, что лучше, если первым учителем принцессы будет все-таки он, а не звероподобные аргеманы.
А когда все закончилось, Каисса сказала вдруг с улыбкой человека, который немного не в себе, но уже начинает выздоравливать:
— А знаешь, я ведь теперь королева. Родерик виновен в том, что пролилась моя кровь. Значит, он больше не король, а детей у него нет.
Эта мысль взбодрила принцессу. По крайней мере, она раздумала умирать.
Но радоваться тоже было нечему. Звуки, которые доносились до аргеманов, стороживших снаружи, раззадорили их настолько, что они вломились в сарай.
Тут Барабин и продемонстрировал, как он умеет орудовать руками в цепях и самими цепями.
Уходя в море на своем драккара, Грейф Ингерфилиас строжайшим образом приказал беречь Барабина и Каиссу, как зеницу ока — но стражникам было на это наплевать.
Когда первые из них попали под молотилку, в которую превратился закованный в цепи Истребитель Народов, остальные озверели тотчас же и были готовы растерзать пленника, невзирая на любые запреты.
Им хотелось позабавиться с принцессой, а Барабин стоял у них на пути, и аргеманы были настроены убрать эту преграду любой ценой.
В конце концов, убить пленного воина по аргеманским понятиям ничуть не зазорно, а не полученный за него выкуп всегда можно принять на свой счет.
И поскольку цепи на ногах безнадежно сковывали свободу движений, дела Барабина были плохи. Голые руки и кандалы — не самое лучшее оружие против боевых топоров.
Но почему-то аргеманам никак не удавалось нанести Барабину смертельный или хотя бы ранящий удар. Роман, конечно, старался уклониться — но этого было недостаточно.
Как-то так выходило, что аргеманы сами били мимо. И очень дивились этому обстоятельству до тех пор, пока один из пожилых пиратов (который давно уже не был охоч до любовных утех и потому остался прикрывать вход) не сообразил, что это обыкновенное колдовство.
Аргеманы не боялись ни боли, ни смерти — но вот шутить с колдовством они опасались всерьез. Да и само фиаско подействовало на них отрезвляюще.
Они вспомнили, наконец, что убивать пленника ни в коем случае нельзя — особенно если учесть, что против этого даже боги. Ибо кто кроме богов может отвести удар от безоружного.
Ах, если бы не кандалы и не обуза в лице принцессы, за которую Роман теперь чувствовал ответственность. Если бы он был один и мог бежать — то ему ничего не стоило вырваться из сарая и уйти от погони.
Но аргеманы были не дураки. Они подобрали для Барабина тяжелые и крепкие цепи. Так что его победа оказалась половинчатой.
Аргеманы отступили, не тронув Каиссу, но путь на волю был по-прежнему закрыт.
И никуда бы пленники не делись до возвращения Грейфа, если бы не глупость юных стражников, охранявших сарай с боевыми гейшами принцессы.
Наученные горьким опытом старших товарищей, они крепились до глубокой ночи, но под утро, когда все взрослые спали, юноши не выдержали.
Слишком уж соблазнительно звучали из глубины сарая голоса рабынь, изображающих, будто они лезут на стенки от любовного голода и вынуждены ласкать друг друга, так как поблизости нет ни одного настоящего мужчины.
Само собой разумеется, настоящие мужчины тут же нашлись. Юные стражники гурьбой ввалились в сарай, не приняв даже тех мер предосторожности, которые днем помогли их старшим товарищам выжить в схватке с Истребителем Народов.
В схватке с гейшами из личной стражи донны Каиссы выжили немногие.
Отчасти виноваты в этом были и взрослые, которые не удосужились заковать боевых рабынь в цепи. Но осознать свою вину взрослым уже не довелось. Они не успели даже толком проснуться от криков — а боевые рабыни уже перебили их аргеманским оружием, отнятым у пацанов.
Факел, которым пацаны перед гибелью освещали себе путь, во время схватки в сарае упал на солому. Сарай загорелся и огонь перекинулся на соседние дома, так что уцелевшим аргеманским женщинам и рабыням Форабергена было не до того, чтобы останавливать убегающих пленников.
Барабин, которого вместе с принцессой выпустили из второго сарая за минуту перед тем, как он тоже загорелся, нашел даже время, чтобы заглянуть в кузницу и освободиться от цепей.
Помогать ему пришлось девушкам — пускай и сильным, но все же мало пригодным на роль молотобойцев, так что с кандалами провозились дольше, чем можно было ожидать.
После этого они потратили еще массу времени на поиски пути через горы. Но в темноте никакой тропы так и не нашли, а в предрассветных сумерках окончательно убедились, что ее нет вообще.
И осталась у них одна дорога — та, что в Баргауте зовется Таодарской, а в Таодаре, наоборот, Баргаутской. Дорога, идущая вдоль берега к черному замку.
Барабин надеялся, что по пути им где-нибудь встретится все-таки горная тропа, которая позволит им уйти подальше от моря, где в любую минуту могут появиться аргеманские драккары. Но горы по левую руку от идущих стояли непроходимой стеной.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});