в кратчайший исторический срок достичь всеобщей справедливости, равенства и счастья. Этой верой была в первую очередь охвачена часть столь изруганной корреспондентами молодежи, получившая столь необходимый подрастающему поколению ориентир для своих духовных устремлений. Чувство «спасителя нового мира» сочеталось с гордостью по отношению к капиталистическим странам, еще не совершившим свою социалистическую революцию. Письмо из Детского Села (б. Царское Село) Ленинградской губернии во Францию, октябрь 1924 года:
Ты пиши мне про свою жизнь в архибуржуазной стране, некогда стоявшей впереди нас, а теперь мы, наверное, и у вас являемся идеалом рабочей власти. Хотя мы еще далеки от совершенства, но благодаря тому, что не стесняемся своих ошибок и неустанно совершенствуем свой аппарат, мы скоро приблизимся к идеалу власти рабочей. Не верилось, что что-либо может быть создано реальное из того хаоса, в каком очутилась Россия после революции… У нас куется новое счастье народов… Ты думаешь, что я коммунист. Нет, я еще не коммунист, но сильно им сочувствую [954].
Искренние адепты коммунизма, старательно изучавшие теорию марксизма, размышляли и о проблемах будущего коммунистического общества, его развития. Девушка Таня из Подмосковья писала в феврале 1925 года в Ленинград своему товарищу, курсанту военно-морского училища:
Меня в последнее время заинтересовал вопрос, на который меня навел разговор с беспартийным товарищем. Он говорит, что коммунистическое общество — это прекрасная греза, но осуществление которой на земле невозможно и вот почему: 1) воли в коммунистическом обществе не будет; 2) болезней, вернее эпидемий, тоже не будет, так как гигиенические и санитарные условия людей будут прекрасны, поэтому смертность страшно упадет. Что человечество будет жить гораздо дольше, так как пожалуй еще омолаживание станет процветать и поэтому через очень короткий период людей столько размножится, что на один кв[адратный] аршин будет несколько человек, так что жить будет совершенно невозможно [955].
«Лобастых» девочек и мальчиков, не готовых просто принимать лозунги на веру, а стремящихся проникнуть в их суть, волновал и вопрос о будущем развитии коммунистического общества. В октябре 1924 года некий Розанов из Нижнего Новгорода размышлял в письме к другу, служившему в Ленинграде: «Передо мной цель — коммунистическое общество, но ведь нельзя же допустить, что люди, достигнув коммунизма, почивают на лаврах, т. е. задерут ноги и станут плевать в потолок. Все мол у меня есть, трудиться в день нужно только полчаса, все сделано, чего только моя нога хочет. Но ведь это будет не жизнь, а свинское существование у корыта с болтушкой. Ясно, что появится новый мотив борьбы опять и опять, борьба бесконечна» [956].
Среди этой думающей части молодежи были и те, чьи взгляды на будущее общество менялись под влиянием окружающей жизни и размышлений о прочитанном. Письмо из Орла в Ленинград, май 1925 года:
Раньше я был на стороне комсомольцев… Но… прочитав и обдумав некоторые книги, пришел к убеждению, что желания их не могут осуществиться. По-моему, при коммунизме все люди будут находиться под сильной государственной опекой. Она будет следить за его деятельностью, чтобы не нажил себе состояние, а раз так, то он не будет стараться и сделает только необходимое. При индивидуализме каждый человек предоставлен самому себе, его личная деятельность достигает максимума, деятельность же государства в отношении каждого человека минимальна. При коллективизме или коммунизме наоборот, самыми мелкими действиями человека распоряжается государство. …И вот, исходя из этого, я думаю, что при дальнейшем развитии коммунизма будет падать наука, цивилизация и проч.[ее]. Будет только тип среднего человека без страстей и пороков, ни глуп, ни умен, средних мнений и воззрений. Я не верю, чтобы человек, не рассчитывая ни на какие вознаграждения, стал бы работать на других, у него своя рубашка ближе к телу [957].
На наш взгляд, ценность подобных размышлений в том, что они отражали духовный уровень не интеллектуальной элиты тогдашнего российского общества, а учащейся молодежи. Этот слой будущей интеллигенции, не просто заучивавший и повторявший официальные лозунги, а отвергавший или стремившийся их осмыслить и превратить в неотъемлемую часть своих убеждений, представлялся вполне опасным господствующему режиму. Уже в 1920‑х годах у органов политического контроля вызывало определенную настороженность не только откровенное неприятие официального марксизма, но и желание проверить его лозунги практикой реальной жизни.
Размышления о будущем тесно переплетались и с различными оценками исторических событий, особенно только что происшедших. Множество частных писем периода Гражданской войны подтверждает наличие прочной социальной опоры советской власти — людей, не только приветствовавших Октябрь 1917-го, но и готовых защищать его лозунги ценой собственной жизни: «Мы дали клятву везде и всюду защищать советскую власть, ибо она одна защитница бедного класса», «Долой буржуев и кулаков. <…> Да здравствует советская власть на весь мир. Смерть банкирам. Да здравствует наш лозунг: вперед без страха и сомнения, на подвиг доблестный, друзья», «Власть диктатуры пролетариата не отдадим» [958].
Эта оценка Октября 1917 года как смелого рывка в будущее, как величайшего исторического события сохранялась в сознании многих и в 1920‑х. В первую годовщину смерти Ленина М. Елисеев, служивший на Балтийском флоте, писал в Витебск: «Мы выполним заветы Ильича. Его нет, но он вечно будет с нами… Он первый указал нам… как нужно понимать марксизм и как его осуществлять, захватив в свои руки власть и промышленность. Он указал нам истинный путь в нашей борьбе, и путь Ленина мы выполним» [959].
Но немало было и тех, кто видел в октябрьских событиях 1917‑го источник трагедии России. Такая точка зрения тоже была частью духовного самосознания. Письмо из Ленинграда в Екатеринослав, май 1924 года: Октябрьская революция «не есть социальная революция, а результат искусственной, зловредной, не соответствующей задачам экономики, политической демагогии большевиков» [960]. Об этом же писал 19-летний Н. А. Ильинский, отправивший письмо в британскую миссию в Москве. В частности, на допросе в ОГПУ 29 октября 1926 года в протокол были занесены его слова: «…я заявляю, что прогноз меньшевиков о перспективах пролетарской революции в России был правилен… Я полагаю, что большевики, производя революцию, поступили неправильно, и 9 лет, прошедшие со дня переворота, подтверждают мое мнение» [961].
Материалы политконтроля отражали и происходившие изменения в моральных принципах и ценностях общества. С одной стороны, коммунистические идеалы, отрицая лицемерие старого мира, требовали от человека откровенности, прямоты, бессребреничества, заботы о своих товарищах, скромности, подчинения личных интересов общественным и других столь же идеальных качеств, но одновременно твердости, смелости, беспощадности в борьбе с врагами и всеми преградами на пути к счастливому