Читать интересную книгу Петр Великий - Казимир Валишевский

Таким образом старинное войско Московии – стрельцы – было осуждено на уничтожение. Их уже заставляли играть неблагодарную роль. В маневрах, предшествовавших походу на Азов, им всегда приходилось изображать побежденных. После взятия Азова потешные полки отправились в Москву и совершили торжественное вступление в нее. Их встречали ликованием, осыпали наградами, а стрельцы остались в завоеванном городе для починки укреплений.

Их унижали, над ними издевались, прежде чем их уничтожить. Они подняли бунт. В марте 1698 года, во время пребывания Петра в Англии, они послали из Азова в Москву депутацию с изложением своих сетований. Депутация возвратилась, не получив удовлетворения и принося возбуждающие известия: Петр душой и телом предался чужеземцам, и заключенная в Девичьем монастыре царевна Софья, его сестра, призывала своих прежних сторонников на защиту трона и алтаря против государя, мятежного и нечестивого. По рукам ходили письма бывшей правительницы, верные или подложные – неизвестно; стрельцы привыкли в мирное время сидеть дома, а теперь отряд около двух тысяч человек, отделенный от Азовского гарнизона, был послан в Великие Луки для охраны польской границы. Разлука с товарищами, утомительный переход с одного края государства до другого довели этот отряд до отчаяния. Он первым поднял знамя бунта и двинулся на Москву. Генерал Шеин выступил против него с силами превосходными и пушками, встретился с ним 17 июня поблизости Воскресенского монастыря. Несколько человек было убито, остальные забраны. Шеин приказал повесить нескольких пленных, предварительно подвергнув их пытке, и вопрос казался исчерпанным.

Но нет! Петр, предупрежденный, торопился с возвращением и немедленно решил воспользоваться обстоятельствами, чтобы нанести окончательный удар. С детства стрельцы вечно становились ему поперек дороги; они умертвили его родственников и друзей; они поддерживали против него власть похитительницы престола; еще теперь, ведя с Шеиным переговоры перед погубившим их сражением, они осмеливались яростно нападать на Лефорта и остальных иноземцев, его окружавших. Довольно! Пора с ними покончить и вырвать из родной земли семя вечного мятежа, затопить в крови кровавые видения, которыми с колыбели окружили Петра эти люди. Его не могли удовлетворить кнут и несколько виселиц. Ему нужен был широкий размах, по собственному мерилу. Розыск, наскоро произведенный и законченный Шеиным и Ромодановским, снова был возобновлен и в размерах, никогда еще не встречавшихся, насколько известно, в истории человечества: четырнадцать застенков были устроены в Преображенском и работали денно и нощно со всей обстановкой геенны обыкновенной и необыкновенной, вплоть до костров, над которыми должны были корчиться тела пытаемых. Один из них был подвергнут пытке семь раз и получил девяносто девять ударов кнутом, хотя довольно пятнадцати, чтобы убить человека. Подполковник Корпаков ножом перерезал себе горло, чтобы положить конец мучениям, но ему удалось только ранить себя, и допрос продолжался. Женщины – жены, сестры или родственницы стрельцов, служанки или приближенные Софьи – также подвергались допросу. Одна из них родила во время пыток. Добивались главным образом сведений относительно участия царевны и ее сестер в подготовлении мятежного движения. Петр убежден был в их виновности, но он хотел доказательств, а допрос их не давал. «Они могут умереть за нас», – наивно пишет одна из царевен, говоря о нескольких служанках, которых ожидали пытки, но на молчание которых она рассчитывала. Один стрелец был поднят на дыбу, получил тридцать ударов кнутом, медленно поджаривался на огне и все-таки не проронил ни слова. Если удавалось вырвать полупризнание или смутное указание, то едва пытаемый успевал перевести дух, как возвращался к своим первоначальным показаниям или снова замыкался в прежнем молчании. И Софья, допрошенная и подвергнутая, как говорят, пытке самим Петром, осталась непоколебимой в своем отрицании. Ее младшая сестра Мария созналась лишь в том, что уведомила бывшую правительницу о скором приближении стрельцов и их желании видеть восстановление ее власти.

В этом отношении допрос не дал никаких результатов. Текст весьма компрометирующего письма, будто бы посланного Софьей стрельцам, по признанию его издателя, вообще хорошо осведомленного, является просто документом, составленным из отрывков признаний, добытых в застенке, бессвязных и, вероятно, затем опровергнутых. В заключении в Новодевичьем монастыре за царевной был учрежден строгий надзор; отряд в сто человек охранял монастырь. Однако она имела возможность поддерживать сношения с внешним миром, вести ежедневную переписку с двором, остальными царевнами, всеми своими друзьями. Она могла даже продолжать в широких размерах гостеприимство; ей ежедневно отпускалось двором десять стерлядей, две щуки, два бочонка икры, два бочонка сельдей, печенье, ореховое масло, ведро меда, ведро мартовского пива, четыре ведра пива обыкновенного, всевозможные яства и напитки с добавлением в праздничные дни бочонков анисовой водки и бочек водки обыкновенной. Ромодановский разрешил сестрам прибавлять к тому лакомства, постоянная присылка которых, как надо полагать, содействовала обмену тайной перепиской. Что касается приверженцев бывшей правительницы, они всегда имели свободный доступ в монастырь в толпе нищих и нищенок, составлявших в Москве привилегированную касту. В известное время года крупные обители принимали и давали кров ежедневно целым их сотням, причем вдовы стрельцов составляли значительную долю и занимали первое место среди этого бродячего населения, укрывавшего обыкновенно в своей среде недовольных. Движение пропаганды в пользу бывшей правительницы безусловно возникло при содействии этих посредников. Стрельчиха Офимка Кондратьева, вдова после трех стрельцов, между прочим, принимала в том деятельное участие. Но не было обнаружено никакого заговора в буквальном смысле этого слова.

Розыск ничего не подтвердил, он только раздражил склонность к насилию молодого царя, закалил его бесчувственность. Петр сам присутствовал при допросах и пытках, наслаждался, как утверждали многие, прикосновением к истерзанному телу, видом длительных агоний, страданий и смерти. Мы такого мнения не разделяем; скорее мы приписываем это любопытству человека, жаждавшего ощущений и неукоснительно стремившегося все видеть, до всего касаться самому, причем, конечно, его душа ожесточалась и воображение распалялось среди этой оргии верховного правосудия. По окончании розыска ему потребовались бесчисленные казни, головы, падавшие в кучу под топором палача, леса виселиц, гекатомбы человеческих жизней…

30 сентября 1698 года первая партия из двухсот осужденных была выслана на место казни. Пятерым отрубили головы по дороге, перед домом царя, в Преображенском, и Петр сам исполнял обязанность палача. Факт этот подтверждается многочисленными свидетелями, признан мнением современников и допускается большинством историков. Сам Лейбниц, так расположенный к русскому государю, возмущается и негодует по этому поводу. И Петр не довольствовался тем, что сам рубил головы, он требовал того же от окружающих. Голицын оказался очень неловким, и его жертвам приходилось долго страдать; Меншиков и Ромодановский проявляли больше искусства. Только иностранцы, Лефорт и Бломберг, – последний полковник Преображенского полка, – отказались от исполнения ужасной обязанности. В Москве, на Красной площади, куда осужденных привозили по двое в санях, с зажженными свечами в руках, их клали рядами по пятидесяти человек вдоль бревна, заменяющего плаху. 11 октября снова 144 казни, 12-го – 205; 13-го – 141; 17-го – 109; 18-го – 65; 19-го – 106. Двести стрельцов были повешены под окнами Софьи, перед Новодевичьим монастырем, и трое из них держали в руках прошения, обращенные к царевне. Сама она отделалась сравнительно дешево: лишенная титула, до сих пор за ней сохранявшегося, заключенная в узкую келью, она превратилась отныне в монахиню Сусанну. Ее сестру Марию постигла та же участь в Успенском монастыре, в теперешней Владимирской губернии, где она, царевна, приняла имя Маргариты. Обе умерли в монастыре, первая в 1704 году, вторая в 1707 году.

Другие розыски, сопровождавшиеся массовыми казнями, происходили одновременно в Азове и разных местах государства. Это было поголовное истребление. Прекращенные на несколько недель вследствие пребывания Петра в Воронеже с ноября по декабрь, допросы и казни возобновились в самой Москве в январе 1699 года. Тысячами убирали трупы, загромождавшие площади, довольствуясь, впрочем, тем, что их отвозили на соседние поля, где они продолжали гнить на открытом воздухе, а топор палача снова работал. И в ограде, возвышающейся среди Красной площади, зловещего места казней в Москве, обыкновенно предназначенной для палача, но оказавшейся слишком тесной в данном случае, на Лобном месте, каменном помосте, окруженном деревянным забором, – отрубленные головы на пиках и виселицы, отягощенные человеческими телами, оставались до 1727 года.