Однако я слишком уклонился в сторону от нашего обеда, и потому возвращаюсь к первоначальной теме. Наши моряки присутствовали в форменных вицмундирах, при орденах, а на посланнике была надета под фраком лента Восходящего Солнца. Звезда этого ордена, одного из самых красивых, сияла и на груди барона Штакельберга. Принцы были одеты в военные костюмы (французского образца гусарки черного цвета с черным суташем), за исключением принца Арисугава, который присутствовал во фраке. Особое внимание высоких гостей останавливалось на множестве красивых и разнообразных японских фарфоровых блюд, которыми очень эффектно украшены стены столовой залы нашего посольства. Коллекция действительно замечательная и редкая, которую удалось собрать супруге нашего посланника. После обеда, принцессы с особенным удовольствием осматривали замечательную коллекцию древних японских бронз, тоже собранную Марьей Николаевной, о чем я упоминал уже раньше, и одна из них выразилась что эта коллекция единственная во всей Японии по достоинству, разнообразию и количеству собранных в ней экземпляров, а принц Катасиракава заметил при этом что по тем образцам которые доходят в Европу индустриальным путем и наводняют собою магазины Парижа, Лондона и других европейских столиц далеко еще нельзя составить себе полного представления об истинном японском искусстве. В Европу идут почти исключительно новейшие изделия и притом изделия приноровленные к европейскому вкусу и представлению о Японии; истинные же сокровища японского искусства в Европе почти неизвестны, и надо пожить в Японии чтобы научиться понимать и ценить их по достоинству. Замечание совершенно-верное, в чем я успел уже отчасти убедиться и на собственном опыте.
17 февраля.
Сегодня, в девять часов утра, в присутствии императора Японии, открыта в парке Уэнно выставка произведений японской промышленности, мануфактуры и искусств. Председатель комитета по устройству выставки — принц Катасиракава. День был пасмурный. Часто перепадавший дождь сменялся неприятною изморозью, и это много помешало торжеству открытия. По дороге ко главному входу выставки были расставлены войска в полной парадной форме, для встречи императора и придания торжеству большего блеска. Вместо залы, на одной из площадок был построен большой павильон под парусинным тентом с лиловыми полами и подзорами на подхватах. В этом павильоне были устроены с двух сторон ложи и несколько рядов скамеек для почетной публики и экспонентов. Посередине возвышалась покрытая коврами эстрада и на ней стол и императорское кресло. При торжестве присутствовали весь дипломатический корпус, европейские дамы и наши моряки. Но увы, дамы не могли щегольнуть своими туалетами, так как должны были кутаться от холода и сырости в теплые накидки, шали и шубки, а посинелые мужчины в мундирах и фраках дрожали как в лихорадке, отогревая дыханием закоченевшие пальцы и рискуя на пронзительном сквозном ветре схватить себе жестокую простуду. Хорошо что микадо не замедлил своим прибытием и что самая церемония открытия была не особенно продолжительна. Церемония эта состояла в том что чуть только пронесся сдержанный, шепотливый гул голосов, передававших из уст в уста о прибытии микадо, как вдруг раздались какие-то странные завывающие и свистящие звуки, которые напоминали и громкий вой ветра в трубе, и тонкий скрип несмазанной двери. На лицах большинства Европейцев выразилось полное недоумение — откуда это и что могло бы значить, а один, стоявший рядом с нами, веселый Француз-путешественник выразил даже шутливую догадку: уж не сегунальная ли оппозиция устроила экспромтом кошачий концерт? Но оказалось что это кагура, священная синтоская музыка, состоящая из флейт и флажолетов, коей "небесные звуки", в силу традиционного установления, всегда приветствуют торжественное появление Тенно. [56] С появлением императора в павильоне, все почтительно встали с мест, обнажив головы, и кагура смолкла. Микадо взошел на эстраду и сел за стол. Тогда на середину золы выступил государственный канцлер Санджио и прочел императорский указ об открытии выставки. На смену ему вышел принц Катасиракава, в полной генеральской форме, и обратясь к микадо, высказал ему приветствие и благодарность от лица Японскаго народа, экспонентов и комиссии за то высокое покровительство национальной промышленности, торговле и искусствам, которое так наглядно выразилось в осуществлении этой первой всеяпонской выставки. После этой речи, принц прочел краткий отчет о выставке, стоимости ее устройства, предварительных работах и пр., и этим актом церемониальная часть торжества была закончена. На газоне раздались звуки военного оркестра, смешавшиеся с шумом только что пущенных фонтанов, — и микадо отправился обозревать выставку в сопровождении членов ее комитета, императорских принцев, министров, дипломатов в залитых золотом мундирах и целой вереницы дам, почетных гостей и экспонентов.
Выставка занимает обширную площадь, в виде продлинноватаго четырехугольника, на котором, среди цветников и газонов, расположено более тридцати больших и малых павильонов, где сосредоточены по отделам все отрасли японской промышленности, перечислять которые было бы слишком долго и бесполезно, так как не имея в виду посвящать им специальной монографии, мне пришлось бы ограничиться сухою номенклатурой. Скажу только одно что в общем эта выставка поражает европейского наблюдателя совершенно оригинальными чертами японского творческого гения, который вырабатывал и прокладывал совершенно самостоятельные приемы и пути для своего развития. Нет сомнения что это гений в высшей степени практический, утилитарный, но в то же время всегда и во всем изящный. Даже на свои заимствования от Европы он умеет налагать печать японской индивидуальности, перерабатывать и применять их к своим потребностям и вкусам. Это гений весьма переимчивый, но переимчивый по своему, он всегда старается пересоздать, никогда не копирует рабски, и в этом невольно и ярко сказывается черта самостоятельности народного японского характера, обещающая ему широкую и блестящую будущность.
В центральном каменном здании красивой европейской архитектуры сосредоточены все отделы изящных искусств, к которым отнесены также роскошные произведения фарфоровых и фаланевым фабрик и некоторые лаковые вещи. В отделе живописи выставлено несколько пастелей и масляных работ учеников и учениц школы живописи, исполненных в европейском стиле и европейскими приемами. Между ними есть несколько хорошеньких местных сцен и пейзажей, но в особенности замечателен один портрет японской девушки в полный рост и в натуральную величину, написанный с чисто французским "шиком", смелыми и бойкими мазками, и отличающийся необыкновенно приятным и мягким тоном. Мне кажется что опыты подобного рода обещают со временем дать миру совершенно самостоятельную школу японской живописи на общеустановившихся, так сказать цивилизованных началах этого искусства. Скульптура обещает еще более. До сих пор она шла в Японии совсем в другом направлении чем древнеэллинская, из которой преемственно вытекла современно-европейская. У нас исключительное внимание обращено на формы человеческого тела, и только новейшие скульпторы стали иногда увлекаться отклонениями от традиционного идеала, доводя до изумительного совершенства аксессуары, преимущественно в покровах, где нередко вы встречаете газ, батист, кружева, бархат и шелк, изваянные так что не будь это мрамор, то комиссия жюри на какой-нибудь выставке лионских, валансиенских и прочих мануфактурных изделий, конечно, увенчала бы подобное производство большою золотою медалью. Но направляя свое искусство на воспроизведение форм человеческого тела и его современных покровов, западные и наши скульпторы, за весьма немногими исключениями, оставляют без внимания весь остальной мир животного и растительного царства, да едва ли даже и сумеют воспроизвести его как следует. У Японцев же это дело шло совсем наоборот. В изображении форм человеческого тела, вне известной условности чисто религиозных изваяний, желая придать фигуре и выражению лица более экспрессивности, их старые художники нередко доводили напряженность поз и мускулов до утрировки, так что вместо позы являлись иногда чуть не корчи, вместо улыбки гримаса. Так было у них в скульптурном и резном искусстве, так остается еще и до наших дней для известных ролей в сценической гримировке и отчасти в лубочной и вывесочной живописи, когда она изображает какие-нибудь театральные сцены. Но зато в изображениях рельефом предметов мира животного и растительного, в особенности птиц, амфибий и насекомых, у Японцев нет соперников. Так уж у них сложилось и в таком направлении испокон веку шло и развивалось это искусство, вызываемое потребностями украшения храмов, дворцов, замков, бронзы и фарфора. Но в настоящее время, под влиянием европейских классических образцов, японская скульптура выбирается на новую дорогу. На выставке есть несколько таких работ из гипса и терракоты, которые могли бы украсить собою любой европейский академический салон. В хорош по безукоризненности своей техники и повороту головы один терракотовый бюст молодой Японки. То же самое и в отношении бронзы. В одной из смежных зал находится, например, большая бронзовая группа в две фигуры, изображающая какой-то, к сожалению, не известный мне исторический эпизод: представитель побежденного народа подносит воину-победителю державу (из большого горного хрусталя); действие происходит во время сильной бури, и художнику удалось чрезвычайно Живо изобразить складки одежд, которые треплет порывистый ветер. Выражение лиц и характер поз выдержаны в совершенстве. В подобных образцах скульптуры сказывается заметный шаг вперед: в них сохранилось все, что составляло традиции старой школы, то есть экспрессия и сила, но утрировка уже исчезла, уступая место чувству меры и естественности. Как о курьезном образце миниатюрной резьбы из дерева, следует упомянуть об одной вещице, приобретенной с выставки бароном О. Р. Штакельбергом. Вещица эта представляет собою веточку рисовых колосьев в натуральную величину. Каждое зерно имеет две раскрывающиеся на шарнирах створки, сложит киотиком, в котором помещается особый божок буддийского пантеона. Рассматривать этих божков надо не иначе как в лупу, чтоб увидеть все их подробности и оценить скрупулезность работы и трудолюбие ее исполнителя. Назябшись и проголодавшись, но за то насмотревшись вдоволь на достопримечательности Всеяпонской выставки, добрались мы наконец по грязи и под дождем до наших оставленных в парке дженерикшей и покатили в длинный путь по бесконечным прямым улицам восвояси.