Я тоже уснул, помню только, что Наани время от времени чуть приподнималась на локте и с большой любовью заглядывала в мое лицо, проверяя, хорошо ли мне.
Ну а проснувшись, я услышал шипение воды и понял, что Дева уже поднялась и сперва занялась собою, что я заметил, едва она подошла ко мне, ведь волосы ее, успевшие просохнуть после мытья в укрывавшейся за кустами теплой котловине, лежали на плечах именно так, как мне нравилось. И я глядел на нее с любовью и уважением — вполне естественными — а она с милым удовольствием в сердце; и высокое чувство владело нами; все мое существо горело любовью, в сердце пылало духовное пламя, которому разум лишь прибавлял жару, дабы оно жило вечно, и никогда не гасло.
Любовь осветила все вокруг нас, и Наани преклонила возле меня колени, не отрывая от меня взора, со смирением принимая все величие моей любви, преображая ее и возвышая… казалось, что я был для нее всем: миром, временем и пространством.
Дева протянула ко мне руки, в глазах ее искрились слезы, которые никогда не будут пролиты. Она приникла к моему сердцу, и мы притихли рядом, потому что нуждались лишь в том, чтобы быть рядом. Воистину, там, где двое связаны любовью, не будет нужды и недостатка, но только вечная полнота.
Истинно, в этом была моя Надежда на то, что пришло потом — на полноту счастья и радости; ведь все скорби и горести лишь очищают и совершенствуют живущих, извечно приготовляя нас для еще более великого воплощения.
Наконец Наани мягко высвободилась из моих объятий, и с тихой лаской омыла мои раны и тело.
А потом мы ели и пили, счастье и великое спокойствие овладели нами; казалось, что мы покоились среди мира и полного довольства. И я думал тогда о той красоте, которую мы оба даровали друг другу. В той жизни мне не доводилось целовать девушек. Наани была у меня первой, как и я у нее. Она сторонилась мужчин. Все они казались ей чужими. Но мы настолько подходили друг другу, что души наши как бы дополняли друг друга. И не было ничего, что могло бы разделить наши сердца.
Я вспомнил о своей недавней ревности. Нетрудно было догадаться, почему она никогда не отдавала себя другому и не могла легко сдаться — душа ее принадлежала мне целую вечность. Возможно, так будет когда-нибудь со всеми людьми. Только с нами произошло великое чудо; мы встретились рано, познали предельную боль разлуки и встретились снова — у конца Времен.
С великой жалостью обращаю я мысль к тем, кто не встретил возлюбленного или возлюбленной. Быть может, они не хранили себя для Любимого или Любимой, а легкомысленно проматывали сокровища, предназначенные для Единственного; не знающим любви, не понять той Святой Славы, которую обретает тот, кто приходит к Возлюбленной и говорит: возьми все твое, что я сберег для тебя. Тогда Возлюбленная принимает дар и помнит о нем. Но особенная скорбь ждет легкомысленных, не ждавших Возлюбленную; им суждено сожалеть о том, что они не сохранили святую долю, положенную Любви; сожалеть и стенать: если бы мы знали, если бы мы только знали. Но и эту боль ждет конец, если им суждено встретить истинную Любовь. Такова власть, дарованная Любви, придающей всему сладость и величие, пламенем своим сожигающей все ничтожное, и если все в мире встретят Возлюбленного, сгинет легкомыслие, и останутся только Радость и Благородство, не знающие конца.
Есть одна тонкость, которую я, быть может, не достаточно продумал; насколько мне известно, ошибавшихся, но ставших на верный путь ждет большее величие за перенесенную боль; и пусть это ободрит вас, знающих, какие ужасы мне пришлось пережить. Боль свидетельствует о развитии и разрушении, а любовь преобразует человека в тем большей степени, чем больше он нуждаетесь в этом… а сильная боль и преобразует сильнее.
Итак, я не хочу, чтобы вы полагали, что Возлюбленный уже пришел, храните же себя и умножайте, чтобы встретить Любимого в Ваш день, чтобы выразить свою любовь во всей подобающей красе и счастье; тогда вам удастся избегать горшей боли. Но хватит слов. Воистину, когда придет ваш собственный день, вы сами поймете меня во всей простоте Истины, а пока я хочу лишь предостеречь вас и попросить позаботиться о себе ради будущего счастья. Если же вы не хотите прислушиваться ко мне… что ж, поймете потом.
Так думал я, лежа возле Наани, и, поняв, что проявляю излишнюю серьезность, решил покориться тому предельному счастью, которое осенило нас в той Стране Морей.
Когда мы покончили с едой и питьем, Дева помогла мне сесть, подперев мою спину иссохшим древесным стволом, который ей нетрудно было пододвинуть ко мне. И Наани села возле меня, и рука моя естественным образом обвила ее талию. Она сияла от счастья, а в моем сердце звучала нежная мелодия. Подхватив рукой ее пышные волосы; я рассыпал по своему плечу… мы смеялись как двое детей, ибо такими сделала нас любовь, и наши руки соединились под покровом ее волос.
Весь день мы провели на удивление счастливо, кроме недолгого мгновения, когда на берегу появились Горбатые — как раз на той плоской скале, где разразилась схватка; чем они там занимались, мы не разглядели; однако в конце концов они убрались восвояси, явно не заметив нас, после чего мы их уже не видели и целиком погрузились в счастье.
На десятый день я настолько поздоровел, что сумел пройтись по острову, Наани сопутствовала мне, заставляя отдыхать после недолгих прогулок.
После Наани принесла мне панцирь, который успела почистить до блеска, впрочем, металл был покрыт вмятинами и разрывами, и там, где чудовищная сила Горбачей позволила им пронзить броню своими острыми камнями, во все стороны торчали зазубрины.
Я не знал, смогу ли снова надеть панцирь. Удивительно прочный доспех сохранил мне жизнь в столь жуткой схватке, и нельзя было исключить, что он еще раз спасет мне жизнь; нужно было лишь выпрямить металл и разогнуть зазубрины, способные ранить меня.
Мы вместе подумали, а потом взяли то полено, которое Дева подкладывала мне под спину, и сделали его наковальней, окатанные камни послужили молотами, весь тот день мы — не без передышки — трудились над панцирем и постепенно вернули ему форму, а зазубрины сгладили так, что, в конце концов, я мог уже надеть свой доспех.
В одиннадцатый раз проснувшись на острове — наутро, как принято у нас говорить, — мы с Девой долго обсуждали дальнейший путь. Я еще не вернул себе прежние силы, однако нам следовало уходить, и я естественным образом опасался, что мы можем встретиться с опасностью и я не сумею с ней справиться.
Наконец, после долгих раздумий, Дева выкрикнула слово «плот», которое было уже готово сойти с моих уст. Нас осенила великолепная мысль. На воде мы избегали встреч с Горбатыми, могли отдохнуть, а при необходимости и переночевать, не заботясь о своей безопасности. К тому же работать веслами мне было бы легче, чем идти на ногах.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});