комнатенку-то оттягал! Все вы такие, правдолюбцы, — мимо рта и муха не пролетит, проглотите! Господи, за что же ему такое унижение? Чем прогневил? Чем не заслужил? Всю-то жизнь только и делал, что из нужды старался выбиться, и не на чужом горбу, а своим кровавым трудом. Господи, где он только не играл! На похоронах и на свадьбах, на торжественных вечерах и концертах, на начальственных дачах, в богатых домах, на «Казахфиль-юме», где в эвакуации собрался весь цвет советской кинорежиссуры... Господи, перед кем он только не унижался... собирал чаевые в ресторанах, торговал скрипками и флейтами, трубами и контрабасами. Скупал за бесценок вещи у спившихся голодных музыкантов, продавал в комиссионки и знатокам-ценителям. И все для чего? Чтобы был кусок хлеба на старость, чтобы Нина ни в чем себе не отказывала, чтобы Ленка пошла в самостоятельную жизнь не замызганной Золушкой, а девушкой с хорошим приданым! И за эту проклятую комнату он боролся, чтобы отдать ее Ленке. Приведет жениха — нате, пожалуйста, живите в своей, отдельной комнате! Жаль, война кончилась... Только он начал по-хорошему разворачиваться, стал ездить по аулам вокруг Алма-Аты за мясом, покупал по дешевке у чабанов в степи, в горах, а продавал в десять-пятнадцать раз дороже в столовые, рестораны, буфеты для начальников. Даже четверых работников нанял — троих казахов и одного русского. Навар был сказочный — город переполнен эвакуированными, еды не хватало, и мясо шло нарасхват. И тут — война кончилась, эвакуированные стали постепенно разъезжаться... Сердце снова сдавило и пронизало острой болью, Игорь Васильевич негромко застонал сквозь зубы. Как теперь жить? Как выходить на кухню с оплеванной мордой? Встречаться каждый день с этими негодяями, которые обвели его вокруг пальца и будут глазеть на него с торжествующими ухмылками! Что за проклятая несправедливая жизнь! Кто ее придумал, такую?!
- Что, Игорь, опять плохо? — тихо спросила Нина Аркадьевна. — Возьми валидол под язык.
- Иди ты со своим валидолом... — процедил сквозь зубы Игорь Васильевич. — Собаки поганые… аферисты... Погодите, бог даст, сочтемся.
Нина Аркадьевна сидела на краю кровати, со страхом смотрела на серое, искаженное ненавистью лицо мужа. «Ну что уж так убиваться из-за этой комнаты? Ненавидеть весь мир...» И с еще большим страхом Нина Аркадьевна подумала о том, что дальнейшая их жизнь может превратиться в сплошной ад, что, возненавидев всех жильцов квартиры, он и ее заодно возненавидит.
Надо же будет на ком-то срывать свою ненависть? На ком же еще, как не на собственной жене? И так жизнь с ним не сахар, а теперь что будет? Он же их с Ленкой с потрохами съест, по любому поводу цепляться будет…
О, Господи, твоя воля…
А в новоявленном «кабинете» Сергея Андреича трио отмечало знаменательное событие.
- В таких хоромах, Сергей Андреич, — вещал Степан Егорыч, — тебе прямо «Войну и мир» надо написать, не меньше!
- Что нам стоит дом построить, — подхватывал Егор Петрович, — нарисуем, будем жить!
- Соседи вы мои дорогие, — отвечал тоже порядком закосевший Сергей Андреевич. — Делим мы с вами и горе, и радость!
Дверь в «кабинет» была приоткрыта, и в темный коридор вываливалась желтая полоска света.
- Делим, делим! — соглашался Егор Петрович и опрокидывал в рот очередную порцию водки. — Мы завсегда с нашим народом.
В это время в комнату заглянула Люба — лицо ее было сердитым.
- Вы че тут гудите, полуночники?
- Любаша, золотце! — расплылся в глуповатой от счастья улыбке Сергей Андреич. — Прошу к нашему шалашу!
Люба охотно вошла, кутаясь в вязаную черную кофту:
- Бр-р, холодновато у вас тут.
- Что-то стал я замерзать, не пора ли нам поддать! — нараспев проговорил Егор Петрович. — Пойдем в магазин — на троих сообразим!
Сергей Андреевич предложил Любе сесть, но лишнего стула в комнате не было. Он стал с пьяной угодливостью предлагать ей свой стул, говоря, что он может и постоять, но Люба весело махнула на него рукой:
- Куда тебе стоять-то — упадешь! Мы вот со Степаном на одном стуле поместимся. Подвинься, Степан Егорыч!
Степан Егорыч закашлялся от смущения, но послушно подвинулся, и Люба примостилась на краешке рядом с ним. Он машинально обнял ее за плечо, и Люба, тоже вроде бы машинально, привалилась к нему боком, даже теснее, чем следовало бы.
- Ишь, сидят, голубки, — хихикнул Егор Петрович. — Вы прям как жених и невеста!
- Ты перебрал, я вижу, Егор, — уже серьезно проговорил Степан Егорыч.
- А что? Мы, может, и есть жених и невеста! — задорно ответила Люба, передернув плечами. — Налей-ка, Сергей Андреич! Выпью за расширение твоей жилплощади!
- Вообще-то, Любаша... по справедливости… комната эта должна была бы тебе, конечно, достаться... — начал извиняющимся тоном Сергей Андреич, прикладывая руку к сердцу.
- Ох, не люблю я пустых слов, Сергей Андреич! — поморщилась досадливо Люба. — По справедливости, говоришь? Ну так и отдай ее мне, ежели по справедливости, что, слабо? — она, прищурившись, задорно взглянула на него. Степан Егорыч довольно усмехнулся и в знак одобрения пальцами сдавил плечо Любы.
Сергей Андреич растерянно хлопал глазами и, видимо, с пьяных глаз готов был совершить бесшабашный роковой поступок — отдать последнее, но при людях — гляди, люди добрые, на, последнее отдаю! На миру, как говорится, и смерть красна! И Люба, почувствовав, что еще секунда, и Сергей Андреевич трахнет кулаком по столу и заявит, что отдает ей комнату, а потом идти на попятный будет позорно и стыдно, да и не такой характер у Сергея Андреевича, чтобы идти на попятный, — Люба это поняла мгновенно и сказала, не дав Сергею Андреевичу открыть рот:
- Ладно, Сергей Андреевич, налей-ка лучше, ей-ей выпить на твое новоселье охота.
И снова Степан Егорыч молча оценил поступок Любы, и вновь его пальцы стиснули ее плечо. Егор Петрович тоже оценил ситуацию, засмеялся, крутя головой:
- Ну, Любка, ну, заноза... А вот ежли щас Сергей Андреич отдал бы тебе комнату, взяла бы? Только честно, Любаш, а?
- Да нет, конечно, — улыбнулась Люба, поднимая стакан с водкой. — Что я, дурная, что ли, врага себе наживать? Ну, Сергей Андреич, как говорят, не было счастья, так несчастье помогло! Поздравляю!
Она чокнулась с врачом, со Степаном Егорычем и Егором Петровичем, выпила, вылила несколько капель на пол, шумно вздохнула, закусила соленым огурцом.
- Да я вот говорю