Она молчала. Ее беспомощный, как у котенка, вид рассмешил его.
Голубой и красочный мир сиял вокруг нее, слепил глаза…
— Помнишь, — хрипло добавил он, — бесценное утверждение старины Локка: «Тебе не придется даже поцеловать невесту»?
— Разве доктор Локк говорил такое?
— Забыла?
Оба вспоминали балкон и полуночное бдение… Джой тихо спросила:
— А ты соблюдал?
— Нет, — сказал он дрогнувшим голосом. — Хочешь, я признаюсь…
— В чем?
— В ту ночь, когда мне было позволено поцеловать тебя в щеку, это был не единственный поцелуй. Я еще не раз делал это. Мысленно, конечно. А ты и не подозревала.
— Я чувствовала, — сказала его нимфа в змеином одеянии.
Он бросил характерный «взгляд Рекса», как она определяла это, и процедил сквозь зубы:
— Проклятье!
Джой обернулась с края вышки.
— Проклятье?
— Это им, — кивнул он в сторону публики, которую до сих пор игнорировал. — Стоишь на виду у всех именно тогда, когда хочется схватить тебя, обнять и целовать, целовать!
Но ее уже не было.
Она исчезла.
3
Джой Траверс просто-напросто нырнула. Следившие за быстрым полетом этой небесной ласточки праздные зеваки воскликнули:
— Смотрите!..
Искусное перо средневекового каллиграфа не могло бы прочертить более изящную линию! («Передай привет рыбкам, Джой».)
Вслед за ней стрелой устремился и Рекс. Всплеск! И он под водой.
Пляжный хор не умолкал:
— Где они?
— Когда же они покажутся опять…
— Эта девушка находится под водой слишком долго.
— Заметь время. Когда же они вынырнут?
— Черт возьми!
— Все еще не видно…
4
Только с низко летящего гидроплана можно было различить, как под водой их тени состязались в скорости.
Он быстро догнал ее и поплыл рядом.
И там, на освещенном зеленым светом дне, не видимые никому женатые любовники одновременно повернули свои лица друг к другу. И там, в зеленом подводном царстве Нептуна, они слились в волшебном и благословенном поцелуе, словно вновь обменялись обручальными кольцами.
После чего, как фантастические пробки из бутылки шампанского, оба выскочили из воды на поверхность, задыхающиеся, мокрые, безумно радующиеся солнечному сиянию и бесконечно счастливые…
Эпилог
СЛЕЗЫ ЭРОТА
О, одиночество незрелых лет!
Шекспир
1
Авиатор, пролетая над холмами Ривьеры достаточно низко, так, что можно было различить угловатые тени олив на террасах со стороны горной дороги, розовеющей в лучах закатного солнца, мог заметить и главного героя этой истории.
Авиатор различил бы внизу тонкую тень мальчика, карабкающегося на крутой склон.
С высоты его подъем казался прихотливым полетом бабочки: так легко он перескакивал с одной гранитной глыбы на другую, порой хватаясь за оливковую ветвь, чтобы удержать равновесие.
Вот он свернул к уединенному месту под склонившимися ветками олив. Последние лучи заходящего солнца освещали камни и дерево, укромная же ниша оставалась в тени. Здесь, вдали от всех, мальчик медленно опустился на землю, тонкий и легкий, как лист оливы, летящий к земле.
2
Минуту Персиваль Артур Фитцрой сидел неподвижно, глядя вниз, на крутой подъем, который он только что преодолел, и вдыхая запахи розмарина, дикой лаванды, чабреца, мирта — бесчисленных душистых трав (как на Корсике!). Вдруг он разглядел в двадцати ярдах ниже блеск стекол отъезжающего автомобиля. И, выцарапывая из земли камни, начал швырять их в автомобиль, приговаривая: «Вот тебе! У, гад! Отлично…» Игра ему наскучила, и он засмотрелся на парящего в небе ястреба, потом быстро повернулся, чтобы проводить взглядом «Ситроен», исчезавший в клубах пыли на дороге к Грассу.
Он слегка пожал плечами и начал насвистывать песенку «Я и моя тень», рыская по карманам фланелевых штанов в поисках шоколада.
Шоколада не было.
Насвистывая, он вытащил из кармана забытый там шелковый нежно-лимонный маленький носовой платок и долго на него смотрел. Расправил его у себя на колене и снова долго вглядывался в инициалы.
И вдруг перестал свистеть. Просторный и светлый мир померк для него. Как ребенок, настигнутый усталостью, он уронил голову на грудь, обхватил высоко поднятые колени руками и заплакал. Слезы лились, катились по щекам, не оставляя следов — они были так обильны, что все лицо Персиваля Артура стало мокрым. Закрыв его руками, он бормотал:
— Все изменилось… Почти не вспоминает, что это я ему тогда подсказал… Не спускал с нее глаз весь ленч… Она тоже только о нем и думает теперь…
Затем бормотание сменилось рыданиями.
Эрот рыдал на прогретом солнцем склоне горы.
3
Плачь, Эрот! Рыдай, словно твое сердце разбито; оно не разбито! Выплачь свои легкие слезы, что текут и текут, и конца им нет! Плачь, ибо печаль, не отравленная горечью разочарования, быть может, сладостнее и отраднее, чем все радости, которые предстоит познать.
Плачь по слишком рано расцветшей любви, которую теперь нужно вырвать из сердца, точно сорняк. Так устроен мир, уродливый и недобрый, и все-таки мир прекрасен! Красота торжествует! Не замечаемая никем, она расправляет крылья — и становится только прекраснее. Красота торжествует, даже если ростку первой любви не суждено расцвести…
Плачь по своей первой любви, восторженной, незабываемой, — ведь никто и никогда не любил чище и нежнее…
Оплакивай несбывшиеся мечты — и те мечты, которые сбудутся… Плачь… Но хватит плакать! Вот и утешение. Верный славный друг, торжествуя, продрался через заросли, радуясь, что выследил и нашел улизнувшего товарища его игр. Вот и утешение!
— Рой! Это ты! Это ты, мой Ройси-Бойси! Собачка!
Рой лаял, визжал, прыгал, тыкался холодным носом в грудь молодого хозяина, облизывал длинным розовым языком его лицо…
Вот она, истинная верность, истинная любовь — нерассуждающая, всепонимающая! Не то, что женская любовь! Светлая взъерошенная голова прижалась к темной блестящей голове собаки. Тонкие руки обхватили мохнатую шею. Рыдания прервал долгий вздох облегчения.
4
Носовой платок… Нет, не этот!
Он сорвал пучок травы, вытер нос и промокнул глаза. Минуту назад он плакал, обнимая собаку, и — раз! — уже вскочил на ноги (Рой тоже вскочил), готовый бежать вниз, навстречу вечерним сумеркам, ярким огням города, нарядным людям и своим маленьким итальянским подружкам, которые называют его Пасифаль. Вечером они пойдут в кино и будут смотреть фильм под названием «Крылья» — не очень новый, но очень волнующий, про полеты, авиакатастрофы, воздушные бои, там один пилот сбил своего лучшего друга, думая, что это вражеский самолет… Потому-то Персиваль Артур и его друзья не могут пропустить этот фильм, будьте уверены, как говорил один древний философ!