Грубин не терял времени даром.
— Корнелий! — крикнул он двойнику Удалова. — Выходи!
А первый Корнелий тем временем отобрал у оторопевшего милиционера пистолет, а самого его затолкал в камеру и закрыл дверь на засов. Пилипенко даже не возражал.
— Теперь бежать, — поторопил Грубин.
Они побежали по коридору к подземному ходу. И вовремя. Потому что Пилипенко опомнился, стал молотить в дверь, звать на помощь, и издали послышались шаги — от входа в подземелье бежали дружинники-самбисты.
Но дверь в подземелье уже была закрыта, и, незамеченные, наши герои поспешили к реставрационным мастерским.
Если погоня и была, она их потеряла.
Без приключений они выбрались из-под земли, уселись за сараем, чтобы перевести дух.
Был хороший осенний вечер. Солнце уже спряталось за строениями, небо прояснилось, было бесцветным, а редкие облака подсвечивало золотом по краям, словно они были большими осенними листьями.
Удалов смотрел на своего двойника — у того синяк под глазом, царапина на щеке, и вообще вид потрепанный.
— Били? — спросил Удалов с сочувствием.
— Пилипенко, — ответил двойник. — Я до него доберусь.
— Нет, — сказал профессор Минц. — Судить его будет народ.
— Кто? — вздохнул двойник Удалова. — Прокурор? Судья? Так они все у Пупыкина в кармане.
— Бригаду пришлют, из области, — произнес Грубин. — Или даже из Москвы. Неподкупную.
— Революция! — сказал Удалов-двойник мрачно. — Только революция сможет смести весь этот вертеп.
— Революцию устраивать нельзя, — объяснил Грубин. — Мы живем в социалистическом государстве, у нас законы, профсоюзы, против кого ты хочешь революцию устраивать?
— Без революции не обойтись.
— А как ты ее организуешь?
— Пойду к народу, раскрою ему глаза.
— Скажи, — спросил Грубин, — а у тебя до сегодняшнего дня глаза что, закрыты были?
— Нет, я видел, конечно, недостатки. — Удалов смешался, замолчал.
— И заедал их черной икрой из спецбуфета, — закончил за него фразу Грубин. И горько улыбнулся.
И все улыбнулись, потому что в словах Грубина была жизненная правда.
— Надо писать, — предложил Минц, — пришлют комиссию.
— Многие писали, — возразил Грубин. — Только все письма на почте перехватывают, а потом, где этот писатель? На трудовом шефстве. Да еще, как назло, наш город железной дороги не имеет и окружен непроходимыми лесами.
— Не такими уж непроходимыми, — вмешался Удалов.
— Я боюсь, Пупыкин справится с любой комиссией. У него по этой части опыт. У него документация отработана — комар носу не подточит.
— Странно мне смотреть на вас, друзья, — сказал Удалов. — Вы все такие же самые, как и в настоящем мире. И внешне, и по голосу. И в то же время — не такие. Ну, мог ли я когда предположить, что Корнелий Удалов, человек честный, прямой и даже добрый, может стать прислужником у мелкого диктатора?
— Не надо, — попросил двойник. — Это в прошлом. Я все осознал.
— Что же, одного Пупыкина достаточно, чтобы вы из энтузиастов, строителей светлого будущего превратились в болото?
— Пупыкин не один, — вздохнул Минц. — Это целое направление: пупыковщина. Подлая личность не может изменить историю, если не сколотит банду таких же подлецов. У них на словах все так же, как в нормальных местах. А бумаги фиксируют счастье и прогресс. Пупыкин многим нужен. При Пупыкине можно не думать. А служить. Хорошо служишь — все имеешь. Даже жену молодую тебе могут на дом доставить. Не проявляешь верности… сами понимаете. И с каждым днем становится все больше верных служителей. И пресса у него в руках.
— Вернусь домой — скажу Малюжкину, какую он роль играет при Пупыкине, — он меня убьет, собственными руками убьет. Он же жизнь отдаст за свободу и демократию, — проговорил Удалов.
— И ветераны, — продолжал Минц.
— Вы Ложкина не знаете — он вчера на площади демонстрацией руководил за спасение часовни Святого Филиппа!
— Нет, я сам видел, как Ложкин эту часовню собственными руками на субботнике рушил, — возразил Грубин.
— А ты, Грубин, молчи. Я-то знаю, на что ты в самом деле способен. Весь наш город гордится твоими изобретениями!
Стало прохладно. Облака потемнели, снова подул ветер.
— Мне пора возвращаться, — напомнил Удалов. — Только желательно от Минца формулы получить.
— Формулы у меня в голове, — сказал Минц, — я все бумаги сжег.
Ситуация была какая-то ненастоящая, мистическая, словно приснилась. Стоял Удалов в своем родном Гусляре, окруженный не только друзьями, но и самим собой. Сейчас бы пойти посидеть в кафе или в театр махнуть, как культурные люди. А вместо этого они таятся за сараем на опустевшей базе реставраторов и даже не знают, куда деться и что делать дальше.
— Я в подшефное хозяйство пойду, — решил вдруг двойник Удалова. — Пойду Ксюшу проведаю. Мне ведь тоже домой нельзя.
Слова двойника Удалова обрадовали — значит, все же не чужие они люди. И он принял решение.
— Значит, так, — начал он, и все его внимательно слушали. Потому что Удалов приехал из нормального мира. — В наш мир сейчас отправится Лев Христофорович. Он сразу пойдет в гости к нашему Минцу и все ему расскажет. Заодно и формулы сообщит. У Минца голова государственная, что-нибудь придумает. А два Минца тем более придумают. Если нужно, сходите к Белосельскому, он может подсказать, к кому в области обращаться. А то и в Москву. Как решите — сразу обратно. Мы будем ждать.
— А вы, Корнелий Иванович? — спросил Минц.
— А я вместе с моим близнецом на сельскохозяйственные работы отправлюсь. Боюсь, что ему без меня у Ксюши прощения не получить.
— Спасибо, ты настоящий друг, — произнес второй Удалов, и скупая слеза покатилась по его грязной исцарапанной щеке.
Удалов достал платок, вытер ему слезу.
— А мне что делать? — спросил Грубин. — Я тоже хочу участвовать.
— Ты будешь ждать. В резерве, — определил Удалов. — Веди пропаганду в народе, готовь перевыборы.
Все послушались Удалова и, выйдя из-за сарая, стали подниматься вверх, переулком, чтобы не попасть на глаза противникам.
Уже поднялись до половины склона, как вдруг Минц остановился.
— То, что вы предложили, Корнелий, — сказал он, — очень разумно. В каком-нибудь фантастическом романе, наверное, так бы и произошло. Я бы отправился в параллельный мир, оттуда получил бы совет и помощь, вы бы с Удаловым подняли восстание в подшефном хозяйстве, где много горючего человеческого материала. И был бы счастливый конец. Но я сейчас сообразил: мы же не в романе!
— Ты прав, Лев Христофорович, — поддержал Грубин. — Мы в реальной жизни. И действовать должны, как будто никаких параллельных миров и нет. Может, их и в самом деле нет?
— Как так? А я? — спросил Удалов.
— А ты нам только снишься, — заключил Грубин.
— Точно, — подтвердил второй Удалов. — Ты прав, Саша. Сами мы Пупыкина вырастили, сами и ликвидируем.
— У нас не может быть революции! — напомнил Удалов.
— Кто говорит о революции? — ответил Минц. — Мы собираемся навести порядок в своем доме.
Трое друзей переглянулись и согласно кивнули.
— Минутку, — сказал Минц и вытащил из кармана записную книжку. Быстро набросал на ней три строчки цифр и протянул Удалову: — Вот это передай моему двойнику. Это, конечно, не расчеты, но если бы я был на его месте, то обязательно бы догадался, каким путем идти.
— Спасибо, — произнес Удалов. — Хотя все равно считаю, что вас, как ведущего ученого, мы должны эвакуировать в наш мир.
— Эвакуировать пришлось бы весь город, — ответил Минц. Он протянул Удалову руку и добавил: — Спасибо, что к нам заехали. Вы нам сильно помогли. Действием и примером.
— Спасибо, Корнелий, — сказал Грубин, прощаясь с Удаловым. — Рад был встретиться.
Последним с ним попрощался двойник.
— Надеюсь, что Ксения поймет, — сказал он.
— Все образуется, — успокоил его Удалов. — Она у нас отходчивая.
И они втроем, как три мушкетера, так и не объяснив Удалову, что намерены делать, быстро пошли вверх по улице.
Страшно за них было. И приятно смотреть на мужскую дружбу. Прямо как крейсер «Варяг», подумал Удалов, когда он уходил в свой последний неравный бой. Удалову стало одиноко.
Он сложил вчетверо бумажку с формулами, спрятал в ботинок. Если задержат, может, не найдут.
Когда распрямлялся, услышал сверху короткий хлопок. Выстрел?
Он вгляделся. Нет, не выстрел. Это хлопнула калитка. Кто-то вышел на улицу и пошел рядом с тремя мушкетерами. Удалов потоптался на месте еще с минуту. И припустил в гору за друзьями, которые уже скрылись за ее гребнем.
А когда догнал их, увидел, что рядом с ними идут человек десять, не меньше. А двери и калитки все раскрываются…
Свободный тиран