— Ну, вы прямо диктатор.
— Не лично я диктатор, — ответил Пупыкин, — но осуществляю диктатуру масс. Массы мне доверяют, и я осуществляю.
— Ох, раскусят тебя массы, — предупредил Удалов.
Он тоже поднялся, и от этого движения Пупыкин метнулся в угол, протянул руку к кнопке.
— Не зови свою охрану, — сказал Удалов. — Я пойду перекушу в буфет.
— А вот в буфет тебе вход уже закрыт, — осклабился Пупыкин. — Мне на таких, как ты, тратить икру нежелательно.
— Значит, еще до начала разговора со мной знал, чем он кончится?
— А моя работа такая — знать заранее, что чем кончится. Подожди в приемной, далеко не отходи. Никуда тебе от меня не скрыться.
Удалов вышел из кабинета. Спортсмены с повязками дружинников его пропустили. Удалов поглядел на секретарш. Вот черненькая — могла бы стать его женой и таить личико под занавеской, а вот и беленькая — тоже мог получить. «Где же ты, Ксюша, где же ты, родная моя?» И Удалов затосковал по Ксюше за двоих — за себя и за своего двойника.
На улице моросил дождик, но работы вокруг монумента не прекращались. Детишки вскапывали клумбы, воспитательницы сажали рассаду, монтажники крепили к боку статуи руку с портфелем, бригада дорожников сыпала щебенку под асфальтовое покрытие.
Удалов, отворачиваясь от людей, быстро прошел к памятнику. За массивным постаментом таился невысокий полный мужчина в плаще с поднятым воротником, в шляпе, натянутой на уши, и в черных очках. «Значит, вот как я выгляжу со стороны», — подумал Удалов и подошел к двойнику.
— Ждешь? — сказал он.
— Тише! Тут люди рядом. Ты куда пропал?
— Пупыкин меня допрашивал.
— Ой, тогда я пошел! Лучше сразу в ноги!
— Погоди, разве не хочешь послушать, что тебя ждет?
— А что?
— И переодеться не хочешь?
— Зачем?
— Затем, что Удалов не может выйти на перерыв из кабинета в одном костюме, а вернуться в другом. Вижу, ты, мой брат, совсем поглупел.
— Тогда бежим — вон там подсобка, вроде пустая.
— Бежим.
Они побежали, а Удалов сказал по пути двойнику:
— Ты хорошенько подумай, прежде чем туда возвращаться.
— А что?
— Как только они икру съедят…
— Сегодня икру в буфете дают? — с тоской спросил двойник.
С такой искренней тоской, что Удалов даже остановился.
— Ты что, серьезно?
— Но мне же положено, — ответил двойник.
— А раз положено, надо взять?
— Как же не взять, раз положено?
Они побежали дальше, забрались в вагончик. Он в самом деле был пуст. На крючках висели пиджаки, на столике стояли пустые миски.
Двойник сразу начал раздеваться. Удалов последовал его примеру.
— Смотрю я на тебя, — сказал он, — и думаю: если ты, мой полный двойник, смог превратиться в такое… значит, и во мне это сидит?
— Что сидит? — не понял двойник.
— Рабство. Лакейство.
— Я, прости, не раб и не лакей, — ответил второй Удалов, — я на ответственной работе, не ворую, морально устойчив.
— И воруешь, и морально неустойчив, — отрезал Удалов. — Только сам уже этого не замечаешь. Если икру тебе в буфете дают, а другим не положено, значит, ты ее воруешь. Понял?
— Ты с ума сошел! Разве ты не понимаешь, что мы, руководящие работники, должны поддерживать свои умственные способности? У нас же особенная работа, организационная!
— А в детском саду икру дают?
— Не знаю. Там молоко дают.
— Ну и погряз ты, Корнелий, не ожидал я от тебя.
— А чем ты лучше?
— Я светлое будущее строю.
— Я тоже. Под водительством товарища Пупыкина. А ты под чьим водительством?
— Дурак ты, Корнелий. У нас водительство демократическое.
— У нас тоже.
— Не путай демократию с круговой порукой.
Второй Корнелий начал натягивать брюки. Разговор с двойником его встревожил и даже разозлил.
— Может, у вас и демократия, — сказал он. — Только твоей заслуги в том нет. Не прижали тебя, вот и гордый. А попал бы на мое место, куда бы делся? Некоторые сопротивлялись. Что это им дало? Что это дало народу? Где Стендаль? Где Ксения? Где Минц? Где Ванда?
— Где?
— В разных местах. Наш народ еще не дорос до демократии. Нам твердая рука нужна. Хорошо служишь — тебя ценят.
— Как ценят, не знаю, но сейчас будут разбирать твое персональное дело.
— Чего? — Двойник сжался, как от удара в живот.
— Не чевокай, а слушай. Меня утром на шоссе видели, что я картошку собирал. Решили, что это ты.
— А зачем ты картошку собирал?
— Зиночке Сочкиной помочь хотел. Она ее в город несла.
— Это же преступление! Картошка по талонам, а она ее с поля украла!
— Помочь человеку, учти, это никогда не преступление. Потом я в магазине хотел купить лососины.
— Откуда лососина в магазине? Что за глупость?
— Я и говорю, что нет лососины в магазине. Так что эту глупость тебе припишут. Потом я на этой площади сказал, что Пупыкин уже помер.
— Я тебя убью! Ты меня погубить вздумал?
— Откуда я знал, что у вас такие порядки? Но главное то, что я на вашем активе Оболенскому про его моральный уровень сообщил.
— Ну кто тебя просил! Оболенский же пупыкинский друг!
— А никто меня не просил, кроме чувства собственного достоинства. Честь твою защищал.
— Что ты понимаешь в чести!
— А ты?
— Я-то понимаю. Честь — это дисциплина.
— Вот именно. В этом у нас расхождение. Так пойдешь на свою казнь или смоемся, пока не поздно?
— Я все объясню. Василий Парфенович меня простит.
— Ты там от всего отпирайся, — посоветовал Удалов. — Я не я, корова не моя.
Но двойник уже не слушал. Он рвался прочь.
— Погоди! — крикнул ему вслед Удалов. — Где мне Минца отыскать?
Двойник ничего не ответил. Ежась от дождя, он бежал через площадь к входу в Гордом, навстречу своей горькой судьбе.
Тогда Удалов, избегая людных мест, поспешил к своему дому. Он знал, кого ему искать. Старый друг и сосед, изобретатель Грубин не мог измениться.
Но и Грубин изменился.
Удалов заглянул к нему со двора. Комната была еще более захламлена, чем обычно. В ней почему-то было много частей человеческого тела, изготовленных из белой пластмассы, и Грубин сидел на продавленной кровати, держал голову в руках, будто хотел отвинтить. И медленно раскачивался.
Наверное, зубы болят, решил Удалов и постучал в окно. Грубин поднял голову, посмотрел на Удалова тупым взглядом и вновь опустил голову.
Удалов тихонько вошел в дом, поглядел наверх — не смотрит ли кто со второго этажа — и толкнул дверь к Грубину. К счастью, она была открыта.
Удалов вошел в комнату и сказал:
— Привет, Саша. Ты чем-то расстроен?
— А ты не знаешь? — спросил Грубин, не поднимая головы.
— Пытаюсь понять.
— Тебе все ясно, — ответил Грубин. — Ты нашел свое место.
— А ты?
— Вот в том и ужас! — закричал Грубин. — Как же я так мог попасться? Ты мне скажи, как я мог попасться? Ну ладно, ты человек слабый, угодил в силки, даже биться не стал. Куда несут, туда и идешь. Но я-то творческая интеллигенция, всю жизнь гордился своей независимостью. И вот — стал соучастником преступления!
— Погоди, не всё сразу. Давай по порядку.
Удалову захотелось понять, что произошло с Грубиным. Может быть, изменения только внешние, тогда еще не все потеряно.
— Мне с тобой говорить не о чем, — сказал Грубин.
— Почему же?
— Сам знаешь. Ты — номенклатура. Я — продавшаяся интеллигенция.
— А ты все-таки скажи. Допусти, что перед тобой не Удалов, а какой-то другой человек.
— Какой-то другой к Пилипенко доносить не побежит. А Удалов побежит.
— Не побегу, — возразил Удалов. — Честное слово.
— Ты правды захотел? Тогда держись! Скажу тебе, Корнелий, что за последние три года ты сильно изменился. С тех пор как тебя этот Пупыкин приблизил, ты сам на себя не похож. Готов землю за ним лизать. А с Ксенией что вы сделали?
— А что?
— Только не говори, что ты подчинился силе! Другой бы никогда жену не отдал. Залег бы в прихожей с пулеметом, отбивался бы до последнего патрона. А ты выбрал Пупыкина. Ну, выбрал и пресмыкайся.
— А еще что? — спросил Удалов. Горько ему было слушать такие слова о своем двойнике. Но надо слушать. На чужих ошибках учатся.
— А с Минцем ты как поступил? Ты зачем Минца топил?
— Я? Минца?
— Зря я с тобой разговариваю — время впустую трачу. Только удивительно — как быстро меняются люди.
— Тогда слушай ты, — решился Удалов. — И постарайся мне поверить.
Он произнес эти слова так значительно, что Грубин в удивлении уставился на него.
— Я не Удалов, — сказал Корнелий Иванович. — То есть я Удалов, но вовсе другой Удалов. А настоящий Удалов сидит сейчас в Гордоме, на активе, и соратники топчут его ногами.
Вот что удивительно — Грубин поверил Удалову мгновенно!