Читать интересную книгу 1919 - Джон Пассос

- Как ты не понимаешь, мы ведь все товарищи. Ты отважный боец, Бен, и не должен быть таким мещанином... Билли - ничто для меня. Он стюард на океанском пароходе. Он скоро уезжает.

- Значит, я тоже для тебя ничто? - Он схватил Элен за кисть руки и сжал ее изо всех сил. - Вероятно, я неправ, но я дико тебя люблю... Я думал, что ты...

- Ой, Бен... Ты говоришь глупости, ты же знаешь, как я тебя люблю. Они вернулись в комнату и стали говорить о движении. Бен сказал, что он едет на Запад с Бремом Хиксом.

Рабочий становится простым придатком машины, от него требуются только самые простые, самые однообразные, легче всего усваиваемые приемы.

Брем знал все ходы и выходы. Пешком, зайцами, в багажных вагонах и на порожних платформах, подсаживаясь в товарные фургоны и на грузовики, они добрались до Буффало. Там в ночлежном доме Брем встретился с одним знакомым, который устроил их палубными матросами на грузовой пароход, возвращавшийся под балластом в Дулут. В Дулуте они примкнули к артели, отправлявшейся на уборочные работы в Саскачеван. Сначала Бену приходилось туго, и Брем боялся, что он свалится, но четырнадцать часов работы на солнце и в пыли, обильная пища, мертвый сон на полу просторного сарая постепенно закалили его. Лежа в пропотевшей одежде пластом на соломе, он сквозь сон все еще чувствовал щекотку солнца на лице и на шее, напряжение мускулов, мелькание жнеек и сноповязалок вдоль всего горизонта, грохот молотилки, скрип грузовиков, отвозивших красную пшеницу к элеватору. Он научился говорить, как сельскохозяйственный рабочий. После уборки урожая они работали на консервном заводе на реке Колумбии - противная, грязная работа среди кислой вони гниющей фруктовой кожуры. Там они прочли в "Солидарности" о стачке кровельщиков и о борьбе за свободу слова в Эверетте (*103) и решили отправиться поглядеть, не могут ли они там быть чем-нибудь полезны.

В последний день работы на заводе Брем, ремонтируя машину для резки и очистки фруктов, лишился указательного пальца руки. Заводской врач сказал, что он не имеет права на компенсацию, так как он уже взял расчет, а кроме того, поскольку он не канадец... Какой-то подпольный адвокат явился к общежитию, где Брем лежал в лихорадке с обмотанной рукой, и стал уговаривать его, чтобы он предъявил фирме иск, но Брем послал адвоката ко всем чертям. Бен сказал, что он неправ: рабочему классу адвокаты тоже нужны.

Когда рука начала заживать, они поехали на пароходе из Ванкувера в Сиэтл. В комитете ИРМ царило оживление, точно на пикнике, помещение было набито молодыми людьми, съехавшимися со всех концов Соединенных Штатов и Канады.

Однажды большая группа отправилась на пароходе в Эверетт - устраивать митинг на углу Уитмор и Хьюит-авеню. На пристани толпились полицейские, вооруженные винтовками и револьверами.

- Ребята из Коммерческого клуба уже поджидают нас, - сказал кто-то, нервно посмеиваясь.

- А вот и шериф Мак-Рей, - сказал кто-то.

Брем протолкался к Бену.

- Давай держаться вместе... Сдается мне, что нам здорово влетит.

Их арестовали, как только они сошли с парохода, и погнали к краю пристани. Полицейские были почти поголовно пьяны, на Бена пахнуло винным перегаром от краснолицего парня, схватившего его за рукав.

- Пошевеливайся, сукин сын...

Его толкнули ружейным прикладом в крестец. Он слышал стук дубинок по черепам. Всякому, кто оказывал сопротивление, разбивали дубинками лицо в кровь. Всех втащили на грузовик. Смеркалось, пошел холодный мелкий дождь.

- Ребята, покажем им, что мы не трусы, - сказал какой-то рыжеволосый парень.

Полицейский, державшийся за заднюю стенку грузовика, размахнулся, чтобы ударить его дубинкой, но потерял равновесие и вывалился на мостовую. Арестованные расхохотались. Полицейский вскарабкался обратно, весь багровый.

- Погодите, вот возьмемся за вас, вы у меня еще не так посмеетесь, заорал он.

В лесу - там, где шоссе пересекало железнодорожное полотно, - их стащили с грузовиков. Полицейские оцепили их и держали на мушке, покуда шериф, еле стоявший на ногах, совещался с двумя хорошо одетыми пожилыми людьми. Бен услышал слова "прогнать сквозь строй".

- Послушайте, шериф, - сказал кто-то, - мы вовсе не хотели нарушать порядок. Мы требуем только свободы слова, обеспеченной конституцией.

Шериф обернулся к говорившему, размахивая револьвером.

- Ах, вот как! Вы еще находитесь в нашем округе, не забывайте этого... Если вы еще раз сунетесь к нам, кое-кто из вас попросту сыграет в ящик, и дело с концом... Ну, валяй, ребята!

Полицейские выстроились в две шеренги вплоть до железнодорожного полотна. Они хватали одного арестованного за другим и избивали их. Трое схватили Бена.

- Профсоюзник?

- Конечно, профсоюзник, поганые трусы... - начал он.

Шериф подошел и размахнулся, чтобы ударить его.

- Осторожней, он в очках.

Тяжелая лапа сорвала с него очки.

- Сейчас мы это устроим.

Шериф ударил его кулаком по носу.

- Скажи, что ты не профсоюзник.

Рот Бена был полон крови. Он стиснул зубы.

- Он жид. Дайте ему еще раз за меня.

- Скажи, что ты не профсоюзник.

Кто-то ударил его ружейным дулом, и он упал на четвереньки.

- Беги! - заорали кругом.

От ударов дубинками и ружейными прикладами у него лопались барабанные перепонки.

Он попробовал идти спокойно, не бежать. Он споткнулся о рельсу, упал и разрезал себе руку обо что-то острое. Кровь заливала ему глаза так, что он ничего не видел. Чей-то тяжелый сапог раз за разом молотил его по боку. Он терял сознание. И все-таки продолжал ковылять. Кто-то поддерживал его под мышки и тащил от вагона. Еще кто-то отер ему лицо носовые платком. Откуда-то издалека он услышал голос Брема:

- Мы уже в соседнем округе, ребята.

Оттого, что Бен потерял очки, и шел дождь, и была ночь, и спина мучительно ныла, он ничего не видел. Он слышал выстрелы и вопли оттуда, где прогоняли сквозь строй оставшихся ребят. Он находился в центре небольшой кучки профсоюзников, ковылявших вразброд по железнодорожному полотну.

- Товарищи рабочие, - сказал Брем своим низким, спокойным голосом, эту ночь мы не должны забывать никогда.

На конечной остановке загородного трамвая они собрали деньги среди истерзанных и окровавленных профсоюзников и купили билеты до Сиэтла наиболее пострадавшим. Бен был так оглушен и избит, что с трудом держал билет, который кто-то сунул ему в руку. Брем и остальные пошли пешком - им предстояло пройти до Сиэтла тридцать миль.

Бен три недели пролежал в больнице. У него были повреждены почки, и он почти все время испытывал невыносимую боль. Он совершенно отупел от постоянных впрыскиваний морфия и еле соображал, что происходит, когда в больницу доставили ребят, раненных во время стрельбы на Эвереттской пристани пятого ноября. Когда его выписали, он с трудом передвигал ноги. Все его знакомые сидели в тюрьме. На Главном почтамте он нашел письмо от Глэдис, содержавшее пятьдесят долларов и от имени отца звавшее его домой.

Комитет защиты советовал ему ехать, он был наиболее подходящий человек для сбора пожертвований на Востоке. Для защиты семидесяти четырех членов профсоюза, заключенных в Эвереттской тюрьме и обвиняемых в покушении на убийство, требовались огромные деньги. Бен несколько недель пробыл в Сиэтле, выполняя разные поручения Комитета защиты, придумывая способ попасть домой. В конце концов один сочувствующий, служащий пароходной компании, подыскал ему место суперкарго на грузовом пароходе, шедшем в Нью-Йорк через Панамский канал. Морской воздух и кропотливая канцелярская работа помогли ему оправиться. И все же он что ни ночь просыпался от кошмара, с застрявшим в горле воплем, и, сидя на койке, видел наяву полицейских, пришедших за ним, чтобы прогнать его сквозь строй. Когда он снова засыпал, ему снилось, что он мечется в загоне, и чьи-то зубы рвут его руки, и тяжелые сапоги молотят его по спине. Дошло до того, что он вечером насильно заставлял себя лечь спать. Вся судовая команда считала его морфинистом и сторонилась его. Он почувствовал огромное облегчение, когда увидел наконец высокие здания Нью-Йорка, сверкавшие в коричневом утреннем тумане.

...Когда в ходе развития исчезнут классовые различия и все производство сосредоточится в руках ассоциации индивидов, тогда публичная власть потеряет свой политический характер...

Бен всю зиму прожил дома, потому что это было дешевле. Когда он сказал папаше, что намерен служить в конторе одного адвоката-радикала по имени Моррис Стайн, с которым он познакомился в связи со сбором пожертвований в пользу эвереттских стачечников, старик пришел в восторг.

- Опытный адвокат может защищать рабочих и бедных евреев и при этом хорошо зарабатывать, - сказал он, потирая руки. - Я всегда знал, Бенни, что ты хороший мальчик. - Мамаша закивала головой и заулыбалась. - Потому что тут в Америке не то что в Европе, в феодальных странах, тут самый отпетый лодырь пользуется всеми конституционными правами, для того конституция и писалась.